Стивен Полански - Отчет Брэдбери Страница 36

— Ничего, — сказал я.

Был субботний вечер, но мы явились достаточно рано, чтобы получить столик без предварительного заказа. Место было эффектное — двухсотпятидесятилетняя бывшая конюшня, которую с помощью денег, вкуса и внимания к деталям превратили в элегантный и очень дорогой ресторан: открытые балки темного дерева, накрахмаленные белые скатерти, прекрасный фарфор, серебро и хрусталь. Свечи. Вышколенные официанты. Ресторан был большим, но столы тщательно расставлены в соответствии с акустикой, поэтому, хотя большинство мест были заняты, в зале ресторана было уютно и спокойно. Анна надела льняной сарафан в вертикальную бело-зеленую полоску, в котором она казалась выше ростом. (Этот сарафан вызвал во мне особые воспоминания. Когда-то я купил очень похожий для Сары.) Анна сделала макияж — помада, карандаш для глаз и прочее. Если она и красилась раньше, я этого не замечал. Я был в рубашке-шотландке с короткими рукавами и брюках цветах хаки. Я всегда одеваюсь так, как одевался мой отец. Я привез с собой в Канаду две спортивные куртки, обе шерстяные, одну — в шотландскую клетку, другую — в морском стиле. Теперь куртка была перекинута у меня через руку.

Когда мы уселись, я сказал:

— У тебя прекрасный французский.

— Я изучала его в школе, — сказала она. — Делаю много ошибок.

— Похоже, они тебя понимают.

— Да, потому что они все говорят по-английски.

Во время ужина в основном говорила Анна. Может быть, думал я, она так много говорит (и сейчас, и вообще), чтобы не думать о своем горе и отчаянии? В тот вечер она была даже разговорчивее, чем обычно.

— Восхитительное место, — сказал она. — Я никогда не бывала в таких великолепных ресторанах. А ты?

— Может, раз или два.

— С Сарой?

— Да, должно быть, с Сарой.

— Здесь чудесно, — проговорила она. — Чувствую себя гламурной и богатой. Спасибо, что пригласил меня.

Она снова заговорила о муже и о поездках, которые они совершали вдвоем. Было видно, что она не хочет говорить о детях. Я понимал, что она пыталась избежать боли, которую могли вызвать подобные разговоры. В какой-то момент Анна стала серьезной и мрачной. Она взглянула на меня через стол.

— В машине, вчера, — сказала она, — ты не ответил, когда я призналась, что именно сделала для клона.

Я об этом не думал.

— Я не знал, как ответить, — проговорил я. — Когда читал твои записи, я предполагал, что это может быть.

— Я совершила ошибку, — сказала она. — Я знаю.

— Ты ведь слышала о медсестрах, которые делают подобное пациентам, инвалидам, умирающим. Ангелы милосердия.

— Это совсем другое. Я не должна была этого делать. Не знаю, зачем сделала. Бедный мальчик даже не понял, что с ним произошло.

— Ты доставила ему немного удовольствия, — сказал я. — Немного расслабила его.

— Я не знаю, что я сделала, — повторила она. — Надеюсь, ты не будешь судить меня слишком строго.

— Я тебя вовсе не сужу.

— Что это значит? — спросила она.

— Это значит, я рад быть вместе с тобой.

— Ведь я виновата в том, что ты здесь.

— Верно. Но, раз уж я здесь, я рад, что ты вместе со мной.

— Это нелепо, — сказала она.

— Я серьезно.

— Как бы то ни было, — улыбнулась она с явным облегчением, — даже не мечтай.

— Ты уже второй раз говоришь мне об этом.

— Я кое о чем вспомнила, — проговорила она. — Хочу тебе сказать одну вещь. Когда я узнала, что вы с Сарой поженились…

— Как ты узнала?

— Сара сказала. Она мне писала.

— Я не знал, — сказал я. — Хорошо. Хорошо, что она это сделала.

— Так вот, — продолжала она. — Узнав об этом, я расстроилась. Хотя ты мне нравился, Рэй, и ты знаешь это, я чувствовала, что Сара могла найти кого-нибудь получше.

— Могла, — согласился я. — Без сомнений. Я согласен.

— Я говорю это не для того, чтобы оскорбить тебя, — сказала она. — Я просто удивляюсь, как могла чувствовать по отношению к тебе такое и в то же время мечтать о тебе. Я ужасно хотела тебя, даже не могу описать, как. Но я была рада за вас обоих, ребята. К тому времени я вышла замуж. Даже если бы не вышла, все равно была бы за вас рада. Вам следовало меня пригласить. Хотя вряд ли я бы приехала… Не знаю. А может, все же приехала бы.

Той ночью сон ускользал от меня, как и накануне, хотя я наелся, устал и хотел спать. Потому что со мной в комнате была Анна, лежала в кровати рядом, спала. Кажется, я не сомкнул глаз до четырех утра. Было воскресенье. Мы провели ленивое утро. Не вставали допоздна, так что я получил шанс выспаться, не завтракали и не выходили на улицу до самого обеда, когда отправились в крошечное кафе с названием «Титаник». Я помню это название, потому оно показалось мне чрезвычайно остроумным и столь же безнадежным. Потом Анне захотелось осмотреть кое-какие достопримечательности. Я согласился сопровождать ее в одно место. На листе бумаги с логотипом отеля она выписала из путеводителя, купленного в Айове, список того, что хотела увидеть в Монреале. Она предложила базилику Нотр-Дам. Я был там с Сарой, но ничего не запомнил. Церковь была, как все подобные строения, большой, роскошной, безвкусной, холодной. Саре всегда было тревожно в храмах, независимо от их размера, и мы вряд ли оставались там долго. Около часу дня, когда мы с Анной вошли в базилику, там было мало посетителей. Нам пришлось заплатить за вход. Мы бесцельно побродили внутри. Было трудно понять, что именно нужно осматривать. Мы направились обратно к притвору. Я думал, что мы собираемся уходить, но Анна попросила:

— Подожди минутку.

— Зачем?

— Просто дай мне минуту, — повторила она, и я увидел, как она быстро пошла по центральному проходу через неф к алтарю.

Анна скользнула на скамью, стоявшую почти перед алтарем. Она сидела несколько минут (я видел только ее затылок), потом снова пошла по проходу, склонив голову. Ее поза и походка безошибочно выдавали ее. Глядя на нее, мне пришло в голову (думаю, это новость только для меня), что слово «молитвенник» может обозначать и книгу, по которой молятся, и того, кто молится.

— Ты молилась, — сказал я.

— Да. Ты против?

— Нет. Ты помолилась за меня?

— Да, — ответила она. — Я всегда это делаю.

Мы вернулись в «Бонсекур» во второй половине дня. На стойке портье для Джейн Грей был оставлен большой плотный конверт. Внутри лежали водительские права и паспорт на имя Оливера Грея, а также начерченная от руки схема улиц и записка с инструкциями. Мы должны были уехать из Монреаля на следующий день в полдень. Поехать на машине на запад, в Оттаву, не делая остановок, и точно в три часа явиться по данному адресу. В записке указывалось, что вести машину должна Анна, и я решил, что мы не будем соблюдать это условие, умышленно оскорблявшее нас.

Воскресным вечером, нашим последним вечером в Монреале, после раннего ужина, за которым ни один из нас не сказал ни слова о предстоящем дне, мы вернулись в отель и принялись укладывать вещи. Анна сказала, что сейчас самое подходящее время рассказать мне, как живут клоны в Отчужденных землях. Как жил мой клон. Я ответил, что хочу спать. Она сказала, что я и так проспал почти весь день. На этом идиллия завершилась и началась лекция.

— С самого начала правительственной программы, — рассказывала Анна, — мы пытались рассуждать так, как, по нашему мнению, рассуждало правительство. По-моему, я тебе об этом говорила. Все свидетельства указывают на то, что их мышление является прагматическим, корыстным и продажным, но кто может быть уверен в том, как именно думает правительство? Все, что я тебе сообщу, это наиболее вероятные догадки, выводы, предположения. Мы верим, что очень близки к правде.

Хотя я проспал почти весь день, я устал. Болели ноги. Зудела кожа головы. Меня беспокоило сердце. Я хотел лечь в постель, выключить свет, остаться один в комнате. Мне хотелось подумать обо всем этом, но без голоса Анны, сверлящего мой череп. Зачем мне нужно все это знать? Я встречусь с клоном. Увижу то, что увижу. Сделаю для него, что могу. Анна будет рядом. Если я найду причину, то напишу отчет.

— Внутри Отчужденных земель, — говорила она, — в пределах этой самой плотно заселенной области в мире, все разработано и спроектировано так, чтобы держать клонов физически здоровыми и эмоционально спокойными, управляемыми и послушными, не знающими инстинкта и способов воспроизведения, забывшими о самосохранении или агрессии. Жизнь их строго регламентирована, они подолгу занимаются чем-то вроде строевой подготовки, а также общественно-полезной работой, но у них нет игр и спортивных состязаний — никакой деятельности, которая могла бы пробуждать дух сотрудничества или взаимодействия, дух коллективизма. Они получают сбалансированное, низкокалорийное и дешевое питание. Они едят овощи и фрукты, выращенные на Отчужденных землях самими клонами. Очень мало мяса. Это домашняя птица и свинина, а свиньи и птицы тоже выращены на Отчужденных землях. Рыбу разводят там же. Никаких сладостей. Никакого кофе или чая; ничего возбуждающего. Много воды. Цельнозерновой хлеб. На ужин — стакан виноградного сока. Они питаются так, как могли бы питаться мы, если бы по-настоящему заботились о своем здоровье и долгой жизни. Таким образом, в среднем здоровье клонов значительно лучше здоровья оригиналов. Ясно, — говорила Анна, — что правительство гораздо больше заботится о здоровье клонов, чем о здоровье своих граждан. На протяжении всей жизни взрослым мужским клонам ежедневно проводят один и тот же массовый курс психотропных препаратов, чтобы держать их в подчинении, уберечь от секса (однополого), внушить спокойствие и довольство. Я уверена, что моя организация проанализирует образцы крови, взятые у твоего клона, и узнает природу и составляющие этих препаратов. В любом случае, — сказала Анна, — я была свидетелем ужасающих эмоциональных и физических проявлений ломки после этих препаратов. При рождении каждому клону с внутренней стороны левого предплечья делают татуировку: регистрационный номер, по-видимому, сканируемый. Это не точно, по крайней мере, мы не пытались сканировать его никакими приборами. Номер простой, он четко идентифицирует клона с его оригиналом.