Стивен Полански - Отчет Брэдбери Страница 39

Мне кажется, он не считал или не мог настолько осознать свою личность, чтобы носить имя. Он не возражал, когда мы называли его Алан или Сонни, не возражал даже против Малыша; казалось, его вовсе не заботит, как мы его зовем. Сам он никак не реагировал, когда мы предлагали ему самому выбрать себе имя.

В чем же заключалась моя проблема? Может, в том, что я не мог думать о нем как о полноценной личности, полноценном человеке, независимо от желания относиться к нему по-другому? Без сомнения, это печально, но когда кто-то впервые сталкивается с таким явлением, его можно понять. Итак, у клона не было имени.

В дальнейшем я буду называть его Аланом.

Я захотел вести машину. День был пасмурным. К полудню стало жарко, воздух был влажным. Зеленая машина — мы чертовски прогадали при обмене — казалась консервной банкой, в ней еле-еле работал кондиционер. Мне не хватало прочного и удобного грузовика Анны. Нам велели нигде не останавливаться по пути, но после часа монотонной езды по шоссе, в духоте, я стал клевать носом, глаза закрывались. Я свернул на обочину, и мы с Анной поменялись местами. В дороге мы почти не разговаривали, и я был рад тишине. «Хвоста» за собой мы не заметили.

Мы приехали в Оттаву меньше чем за два часа. Нам потребовалось время, чтобы найти Фриэл-стрит и дом, где нам предстояло жить следующие три месяца, но все равно мы просидели в машине перед домом еще как минимум полчаса до указанного срока. Я предлагал войти в дом, невзирая на чертово время, хотя мы оба знали, что это лишь бравада. Чтобы помочь мне не уронить достоинство — ей это отлично удавалось, благослови ее Бог! — Анна предложила проехаться по соседним улицам и посмотреть, где тут что находится.

Мы вернулись на Фриэл-стрит в три часа. Минута в минуту. Высокий — мы так и не узнали его имя — ждал нас перед домом на тротуаре.

Он помог нам вытащить из машины сумки.

— Отныне, — сказал он Анне (та же тонкая тактика исключения меня из беседы), — при любой возможности оставляйте машину за углом или на квартал дальше, хорошо?

Здание стояло в ряду таких же трех-четырехэтажных домов из красновато-коричневого камня, построенных в двадцатых или тридцатых годах прошлого века. Как и у соседских домов, ко входу вела бетонная лестница из восьми или девяти ступенек. В доме не было лифта, даже грузового. К счастью для меня, наша квартира оказалась на втором этаже. Она располагалась в глубине дома и окнами выходила в неожиданно просторный внутренний двор, общий с соседними зданиями. В одной его части, отгородив ее кирпичной стеной, квартиросъемщики разбили небольшой общий огородик с дюжиной маленьких прямоугольных грядок. На этом участке Фриэл-стрит стояли только жилые дома, она была тихой и хорошо сохранившейся, усаженной большими тенистыми деревьями. Мне это место сразу понравилось. Анне тоже.

— Здесь хорошо, — проговорила она.

— Не сомневаюсь, — кивнул Высокий. — Вам здесь должно быть удобно.

— Сколько времени нам здесь оставаться? — поинтересовался я.

— Не могу сказать.

— Потому что не можете, — уточнил я, — или потому что не хотите?

— И то, и другое, — сказал Высокий. — Давайте возьмем сумки и поднимемся в дом.

Я поднял по лестнице свою сумку. Высокий взял сумку Анны. В вестибюле — небольшом пространстве, где висели почтовые ящики, — на каждом из четырех этажей находилось по три квартиры. Высокий опустил сумку Анны на пол. Он встал спиной ко входной двери, загородив ее.

— Прежде чем мы поднимемся, — обратился он к Анне, — я должен вам кое-что сообщить. Боюсь, вы найдете клона не таким, каким он был у вас.

— В каком смысле? — уточнила Анна.

— Да во всех, — ответил Высокий. — Я вот что хочу сказать. С ним постоянные проблемы. Просто маленький говнюк.

— Мы справимся, — пообещала Анна.

— Я в этом не уверен, — сказал он. — Понимаете, он очень силен. Когда он злится, а он злится большую часть времени, с ним почти невозможно справиться. Не знаю, будете ли вы даже вдвоем достаточно сильны для этого. Как я уже сказал, я сомневаюсь.

— Мы найдем способ, — сказала Анна. — Я не беспокоюсь об этом.

— А надо бы. Он — не ребенок, — ответил Высокий.

— Знаю, — кивнула Анна.

— К тому же, — повернулся он ко мне, — никто не знает, как он отреагирует на вас. Похоже, он не любит мужчин.

(Мы с Анной говорили об этом. Мы согласились, что одной из причин его антипатии к мужчинам — не сбрасывая со счетов того, что с ним делали в Отчужденных землях, — было то, что мужчины из организации Анны обращались с ним неоправданно грубо. Это вполне логично: тот, кто ненавидит клонирование, ненавидит и клонов. Да, клона было нелегко полюбить. Меня самого полюбить довольно трудно.)

— Вы ему не нравитесь? — спросил я.

— Совсем, — ответил он. — И я не единственный, кого он не любит.

— И что, по-вашему, нам делать? — осведомился я. — Нанять телохранителя?

— Соблюдать осторожность. Не раздражать его. Не выпускать из квартиры. — Высокий кивнул в сторону Анны. — Пусть им занимается она, это мой совет. Вы держитесь как можно незаметнее. Старайтесь не оказываться у него на пути. Хотя бы первое время.

— Он сейчас там? — спросил я. — В квартире?

— Да.

— С ним кто-нибудь есть?

— А вы как думаете?

— Давайте поднимемся, — предложила Анна.

Чтобы попасть в нашу квартиру под номером 2-Р, надо было подняться по широкой, покрытой ковром лестнице на небольшую лестничную площадку, а потом пройти по холлу направо до конца. Высокий постучал в дверь. Три коротких стука костяшками пальцев с разницей в несколько секунд. Изнутри мужской голос спросил:

— Кто там?

— Вам не мешало бы научить нас условному стуку, — заметил я.

Высокий сказал:

— Это мы.

Нас впустил чернокожий, которого мы видели на шоссе возле Шабевуа.

— Сейчас мы спокойны, — сказал он.

Квартира была в форме буквы Г. Мы вошли в маленькую прихожую. С правой стороны от нас шел коридор, куда выходили две длинные узкие спальни одинаковой величины, каждая с одним подъемным окном в противоположной от двери стене. В конце прихожей была ванная без окон, с ванной и душем. Слева была кухня, этакий камбуз, где с трудом мог развернуться один человек.

Клон постоянно был голоден, но ел он далеко не все. Не ел рыбу и морепродукты, даже не переносил их запаха, если Анна готовила. Не ел ничего сливочного, хотя пил молоко. Не ел супов и жаркого. Ел цыплят, но не красное мясо. Мог съесть пасту с оливковым маслом. Он любил овощи, особенно брокколи и морковь, сырые или приготовленные. На завтрак ему готовили хлопья, яйца или блины, но больше всего он радовался замороженным вафлям. Обедал он сандвичами с арахисовым маслом и желе или с мягким сыром и желе, а также картофельными чипсами. Для сандвичей мы должны были срезать с хлеба корки. Он любил картофель-фри, хотя получал его не часто, и маринованные огурчики. Как-то раз, будучи в Виннипеге, мы позволили ему попробовать пиво. Оно ему понравилось, и это заставило нас быть осмотрительнее. Из всей еды он больше всего любил сыр, особенно «Мюнстер». В первые две недели мы допустили ошибку, несколько раз заказав пиццу. Целый месяц после этого клон не соглашался почти ни на что другое, предпочитая пиццу из микроволновки. Мы ели то же самое, что и он.

За кухней, параллельно спальням, находилась гостиная, тоже длинная и узкая, с двумя подъемными окнами, смотрящими во внутренний двор. На выходе из кухни стоял прямоугольный стол с тремя стульями. Вдоль стены гостиной, слева от нас стояла высокая книжная этажерка. На ней ничего не было, кроме большого конверта формата А4 на одной из полок. Еще в гостиной имелся камин, обложенный кирпичом, и телевизор на тумбочке. Возле противоположной стены, напротив телевизора, стоял диван, а перед ним — журнальный столик со стеклянной столешницей. В проеме между окнами, у дальней стены, находилось мягкое кресло с высокой спинкой и такая же оттоманка.

Клон сидел на диване. Алан сидел на диване, положив ноги на журнальный столик и сложив руки на коленях. Его голова была откинута на спинку, глаза закрыты.

Чернокожий вошел в гостиную и встал возле дивана, отделив нас от Алана.

— Он спит? — спросил я.

Мы остановились в прихожей, держа сумки.

Высокий ответил:

— Нам повезло, если да. Итак, смотрите. Вот чем вы располагаете. В дальней спальне есть две кровати. Клон будет спать там вместе с мистером Шутником. Вы, — сказал он Анне, — займете другую спальню. Спите чутко, оба. Будьте настороже. Мы не хотим, чтобы этот кретин сбежал. Теперь идем со мной, на минутку.

Алан не шевелился и никак не показывал, что ему известно о нашем присутствии. Признаюсь, я боялся смотреть на него.

Высокий повел нас в первую спальню, предназначенную для Анны. Возле стены, разделявшей спальни, стояла полуторная металлическая кровать без спинки, с пружинным матрасом. Над кроватью висела тусклая картина маслом, изображавшая горное озеро. Еще там был ночной столик, лампа и комод. Во всех комнатах, кроме кухни и ванной, на полу было постелено одинаковое светло-коричневое ковровое покрытие, на вид совершенно новое и пахнущее химией. Анна положила сумку на кровать.