Александр Щёголев - Свободный Охотник Страница 39

— Ну, ты меня чуть не напугала, я уж думал, что-нибудь случилось.

Разве ничего не случилось? Да как же можно так говорить, если… если…

— Ну и что с того, что наша база неизвестно кому принадлежала? — Свободный Охотник легко успокаивается. — Я надеюсь, мы не станем оспаривать между собой право собственности на объект, которого больше не существует?

…если «право собственности» здесь ни при чем! Да как же он не понимает!

— Чего я не понимаю? — он устало посмеивается, наклоняясь к лежащей без движения девочке. — Между прочим, я действительно считал «Черную дыру» твоей, а не своей. Мой отец был готов к тому, что гипархат падет, и секретные объекты перестанут быть секретными. Почему бы в таком случае не отправить сына в чужие владения?

Чего он не понимает? Очень просто: гип Узора и мать Хозяюшки были вовсе не «друзьями». Известно — кем они были друг другу. Вот и получается, что Хозяюшка вовсе не дочь гипа Пустоты номер сорок семь, как все думают. А быть сестрой Неуловимого она не желает, не умеет и не будет! Она умрет. Неужели они брат и сестра?

Смех оборван, веселье застревает в горле. Свободный Охотник распрямляется.

— Прошу тебя, — выталкивает он превратившиеся в ком слова. — Ты оскорбляешь память матери, это неправильно.

Слова рассыпаются.

Девочка рывком освобождается из кокона, садится, обняв героя, прижавшись к его широкой спине.

— Я не хочу быть твоей сестрой, — сообщает она.

— Жена Сорок Седьмого гипа Пустоты была Истинной. Поставить Печать своему только что родившемуся младенцу, активизировав перстень от Печати на своей голове — долг и право Истинной. Неужели ты допускаешь, что твоя мать сделала бы это, если бы ребенок был незаконнорожденным?

Девочка не отвечает — глухо всхлипывает.

— Какую чушь ты сочинила, — фальшиво сердится молодой гип. — Почему честь твоей погибшей матери, удивительной женщины, должен защищать я? Да еще от кого — от ее же дочери!

Она плачет, не стесняясь.

— У тебя уже есть брат, — напоминает он. — Позавидовать можно такому брату. Тебе мало, что ли?

Вязкие слезы, повинуясь искусственной тяжести кристаллического дома, скатываются на прохладное пентасетоновое покрывало. Свободный Охотник берет осторожными руками голову девочки, приподымает, находит взглядом мечущиеся глаза.

— Когда-то наши семьи имели прочные дружеские связи, — вымучивает он, — так уж распорядилась история. Мы дружили империями, как принято выражаться. Да, твоя мать была любовницей моего отца, и нет тут ничего недостойного. Даже если из-за этого дружба великих гипов превратилась в нечто противоположное. Помнишь, я упоминал, что моего отца кто-то успел предупредить о нападении звероидов? Этот подвиг наверняка совершила твоя мать, вечная ей благодарность. Маленькая моя, никакие мы с тобой не брат и сестра, даже мысли такой у меня не возникало…

— Я не маленькая, — шепчет дочь гипа. — Ты не думай, я уже взрослая. Опознавательный знак на «Универсале» сменила, видел? Пусть будет «Сорок Семь», как и полагается.

— Я заметил.

— Глупость была, правда? Поставила «Минус», чтобы все наоборот, потому что у тебя был «Плюс».

— Почему глупость? Очень символично у нас получалось, загадочно. Плюс и Минус — два новых духа Метро.

— Помнишь, ты мне как-то сказал, что…

— Что?

— Ну, перед тем, как твари «Черную дыру» окружили. Я тебе тогда про маму рассказывала. О том, как сильно мама любила своего тайного друга, помнишь?

— И что я такого сказал?

— «А я тебя».

— Ничего себе, ляпнул.

— Я все хотела спросить, ты тогда шутил или нет?

— Долго же ты хотела спросить… Когда я шучу, то дело, значит, очень серьезное, серьезнее некуда. И наоборот.

Свободный Охотник серьезен (серьезнее некуда), чтобы ни у кого и тени сомнений не возникло — отвечать на нешуточные вопросы он больше не намерен.

И слезы куда-то пропадают. На лице девочки слабо мерцает улыбка. Дочь гипа утирается покрывалом, чисто рефлекторно, ведь глаза уже сухи, уже не разбрасывают во все стороны брызги отраженного света.

— Чего ты боишься?

— Я? — изумляется Свободный Охотник.

— Ты, ты. Имя «Неуловимый» умерло, а Мастером Узлов пусть тебя будущие ученики называют. Где ты прячешь свое настоящее имя?

Он мигом теряет серьезность. Веселым, впрочем, также не становится — не возвращается к нему веселье. Вместо ответа получается лишь жалкий смешок:

— Вот так спросила…

Дочь гипа привстает, хватает героя за отвердевшие плечи:

— Я тебе совсем не нужна, что ли?!

«Минус» соединился с «Плюсом». Получился взрыв.

— Маленькая моя, выслушай меня…

— Я знаю, что ты можешь сказать. Я знаю твою дурацкую гипотезу, что истинное имя — это код доступа, который позволяет обращаться с человеком, как с какой-нибудь записью. Только ты все врешь… — Она закрывает своей ладонью его ослепительную белую прядь. — Истинное имя у тебя вот там. В дурацкой голове, как и у меня. Ну почему мы боимся вытащить это наружу?

Ее ладонь холодна, как внешняя поверхность базы.

— Я не боюсь, — стонет Свободный Охотник. — Дело в другом, Хозяюшка. Совсем-совсем в другом!

— Хочешь, я первая назову тебе свое имя? — предлагает она без всякого усилия. — А ты сам решай, что дальше.

— Хочу поесть, — резко отстраняется он. — Где баллончики с полибензокриптазой, которые я привез?..

26

…Где они, эти двое?

Никто не знает. Сотни специалистов из различных служб (родов, стай и Клонов) лихорадочно просматривают информационные хранилища в поисках спецификаций всех объектов, принадлежавших когда-либо гипархату Узора. А также, на всякий случай, архитекторату Топологического Планирования и гипархату Пустоты номер сорок семь. Тысячи воинов, подгоняемые нервными властителями, прыгают по Тоннелям, отрабатывая полученные списки. Хотя, вряд ли безадресные попытки дадут результат, потому что новое убежище не намного хуже старого. «Черная дыра — два». Увы, теперь это не роскошный привилегированный санаторий, а крохотный счетчик-накопитель, замкнутый на Большой плоскостной генератор — в одном из разгромленных гипархатов Энергии. Иначе говоря, объект ничей, тем более, что техник-смотритель, отслеживавший цифровые эквиваленты, давным-давно сбежал. Несколько Единиц назад в здешних Фрагментах шли изнурительные бои, как в плоскостях Тоннелей, так и в объемах трехмерного пространства, однако жилище смотрителя, в силу своей мелкости, уцелело. Зато ближайшие Входы-Для-Всех — в обе стороны полета вдоль Тоннеля, — оказались уничтожены случайными залпами из боевых призм. Кто-то промахнулся, и оптические сгустки заметались по Метро, пока не наткнулись на узелки Входов, превратив турникеты в добротные источники света. Теперь шагнуть из Тоннеля в пространство привычным способом нельзя. Пригодными остаются лишь технические Входы, но их координаты погибли вместе с гипархатом Энергии — для всех, кроме обладателя Полной Карты.

Итак, никто пока не знает, где прячутся эти двое — хотелось бы надеяться. Можно отдыхать.

Нет, их трое. На коленях девочки преспокойно лежит пушистое нечто. Полноценный представитель Голого Народа, именуемый Ласковым, дремлет, шумно дыша сквозь плотную дыхательную маску — одно ухо его чутко приподнято. Молодой гип Узора также спит, уронив голову на мягкий пульт. Хозяюшка бодрствует, просматривает от нечего делать записи, сохранившиеся в информационной подкладке базы. Шар настройки в ее руках двигается вяло, невесело. И мысли ее вялы, невеселы.

Отдых…

Дочь гипа думает о том, что она плохая Истинная. Потому и не сумела понравиться единственному в мире мужчине, которому стоило бы открыть истинное имя. А может, она вообще плохая? Наверное, есть в ней какой-то изъян, если за шесть долгих Единиц живущий рядом воин не сделал ни одной попытки завоевать ее. Просто — плохая. Как много это объяснило бы… Угораздило же ее ляпнуть такую глупость! «Скажи свое имя», — распространенная по всей Галактике шуточка, приглашающая мужчину повеселиться, подразумевающая, что никаких имен открывать вовсе и не потребуется. Формула недостойных развлечений. Зов разрегулированной плоти, смеющейся над разумом. Она сказала — точно, как в этой дурной шутке, — опозорив свою Печать и в очередной раз подтвердив свой возраст. Что теперь будет?.. Ничего не будет. Ничего не изменится, ведь она Неуловимому не нужна…

Он странно спит — то вдруг рот раскроет и так держит, не закрывая, то пальцы на руках растопырит. Опять ему что-то снится. Шесть Единиц назад, помнится, он мучался тем же, потом это прошло, и вот опять началось. Лекарь-систему он к себе не подпускал и не подпускает, лекарей-людей — тем более. И не говорит, что же такое ему снится, как и раньше не говорил. ОН. Все держит в себе. Только морщится в ответ, когда она спрашивает. Наверное, не доверяет ей. Одно утешение — все-таки они до сих пор вместе, не разлетелись по разным домам или дворцам. Неужели она не нужна ЕМУ?