Сергей Лифанов - Те Места, Где Королевская Охота[Книга 1] Страница 39

По дорожке шел тонкого сложения невысокий человек в обычном на первый взгляд костюме. Вот только штаны ему были заметно великоваты: сильно морщились спереди и почти волочились по полу сзади; только сюртук так туго обтягивал тощий торс, что, казалось, сейчас лопнет, и пуговицы, которыми он был усеян, градом посыпятся на пол; только новомодный цилиндр на голове человечка позвякивал шутовскими бубенцами, а небольшой жезл, увенчанным петушиной головой, он нес на манер трости, повесив на сгиб локтя. Человек шел, поглядывая по сторонам, иногда приподнимая над головой цилиндр, приветствуя знакомых, которые старались на глаза ему не попадаться.

Знакомых у него здесь было немало. Этот несуразный человечек был хорошо — слишком хорошо! — известен многим из присутствующих, и не зря они так тщательно старались избегать его внимания. Ибо это был Личный Шут Императора, последний из представителей когда–то многочисленного племени придворных шутов, фигура при Дворе настолько весомая, что одно его слово могло разрушить любую карьеру. Никто не знал, кто он и откуда, но ходили упорные слухи, что его предки давно получили дворянство, и сам он знатен не менее тех, над кем ему вменялось в обязанности потешаться; поговаривали, что он чуть ли не сказочно богат, что… Да мало ли что говорят при дворе о сильных мира сего, пусть даже они каждый день напяливают на себя дурацкий колпак и всегда готовы развлекать Императора. И не только развлекать.

Шут Императора был рыжеват, востролиц, быстроглаз, равно порывист и пластичен в движениях и необыкновенно остер на язык. Он и сейчас не просто так шел по ковровой дорожке — он работал, он вовсю лицедействовал: глумливо раскланивался с одними, демонстративно не замечал других, фамильярно шутил с третьими и грубовато с четвертыми, задирал кавалеров, смачно шлепал по задам благородных матрон, говорил сальности признанных красоткам — и ненормально отреагировать на его приветствия и шутки было чревато как минимум неодобрительным ропотом соседей по залу, а как максимум неудовольствием самого Императора. Поэтому–то гораздо благоразумнее было просто не попадаться ему на глаза.

Что удавалось не всем и не всегда.

— Ну что, байстрюк, нынче уж опаздывать не стал? За лоб свой высокоученый испугался? — бросил он Хастеру, и это было еще ничего, это было почти ласково.

Хастер было облегченно вздохнул, но тут Шут, обежав и оглядев его со всех сторон, прибавил:

— А что ж это ты, милок, так вырядился–то? И вообще выглядишь как–то несообразно. — Шут поднял вверх длинный извилистый палец и произнес, явно цитируя: «Мужчина, одетый по моде, должен иметь круглую спину и квадратное лицо, короткие руки и длинные ноги и быть близоруким…» — Шут ткнул палец едва не в живот стоящему неподалеку пожилому господину. — Вот как это!

Хастер не нашелся, что и сказать: господин, в которого угодил пальцем Шут, был никто иной, как камергер Двора Его Императорского Величества, член Тайного Государственного совета, кавалер кучи всяческих орденов — и вообще человеком он слыл вовсе не плохим, неглупым и образованным.

— Где уж нам, — сказал он чуть смущенно.

— «…Кто же не обладает этим от природы, — тут же продолжил Шут, — должен обратиться к сведущим мастерам; это их дело; в два дня они сделают из вас образец моды».

На это Хастер и вовсе не знал, что ответить.

Но Шуту этого и не было надо — он уже томно глядел на Прекрасную Герцогиню.

— Ах, красотуля! — заворковал он. — И как ты только с этим немодным хлыщом рядом стоишь? Отправь его к «мастерам»! Лучше уж меня к себе в постельку допусти, а? Нет? Ну дай хоть плечико поцеловать… — Он жадно подался к ней, но юная дама не стала ждать, чтобы он потянул с нее палантин, сама приспустила с плеча мех и подставила под поцелуй нежную кожу. Все ахнули, а Шут, будто того и ждал, ткнулся губами куда–то рядом с бретелью платья, а потом преподнес даме леденцового петушка, извлеченного из цилиндра. — Любовью за любовь! — провозгласил он,

Громко ахнула где–то рядом шокированная княжна Зэйне, и Шут, моментально уловив, оказался рядом и растроганно сказал:

— Ах, бедняжка! Ах, ах! — и тут же уставился на герцога: — А ты, герцог? Что же ты не заботишься о своей даме? Ведь она ангел и юдоль всех болезных. Заботься, заботься о ней! — Шут заговорщицки подмигнул. — А о вашей супруге мы уж сами позаботимся.

Герцог побледнел, а княжна, решившая, видно, что ее минула чаша, насторожила уши. И зря!

Шут вдруг подался вперед и доверительно зашептал герцогу прямо в ухо, так, что могли слышать все желающие:

— А знаешь, почему она, — он «незаметно» ткнул пальцем в корсаж княжны, — знаешь, почему она так не любит прозрачные кружева на юбках и разрезы? — (Хастер вздрогнул и, побледнев, глянул на герцогиню, но та, видимо, не поняла) — Знаешь? — повторил Шут и, «понизив» тон до интимного, сообщил на весь зал: — Потому что у нее нога деревянная! Вместо отсохшей после сифилиса!! — рявкнул он дико и визгливо засмеялся.

В могильной тишине сомлевшая княжна грохнулась наконец на пол. Так же резко Шут оборвал смех и, брезгливо глянув на нее, бросил снова герцогу:

— Только об этом никому.

Он вновь посмотрел на княжну и снял скорбно звякнувший свой цилиндр:

— Прими, дитя, и ты залог моей любви.

И на почти бездыханное тело упал леденцовый петушок на палочке, миниатюрный символ его жезла.

Вокруг княжны засуетились дамы, кто–то доставал и совал ей под нос нюхательную соль… А Шут, продолжая распространять вокруг себя дерзости на грани оскорбления и шутки самого дурного тона, пошел как ни в чем ни бывало дальше к трону.

— Привет, твое сегодняшнее величество! — склонился он в низком поклоне перед Королем — да так и не разогнувшись, рухнул прямо на пол у него в ногах на ворох крокусов и ландышей с чувством глубокого удовлетворения от выполненного долга.

— Музыка для Короля! — чуть опешивши, возгласил церемониймейстер.

В музыкантской ложе тут же не в лад взвизгнули расстроенные скрипки, вслед ними бросились подвывающие флейты, не в такт им подрагивал одной струной контрабас, и что–то совершенно четвертое залепетала арфа.

Хастера эти звуки вывели из глубокого забытья и побудили к хоть каким–то действиям.

После произошедшего он не счел звуки так называемой музыки столь уж неприятными и даже заметил герцогине, которая не увидела, кажется, в случившемся ничего особенного, кроме глупой и грубой выходки распоясавшегося Шута, что аборигенам островов Ботис подобная музыка наверняка понравится. Герцогиня этому сравнению даже рассмеялась, и Хастер, решив про себя, что она не так умна, как ему было показалось, счел за благо тоже не напрягать пока мозги и нервы, а, как заяц закрывает длинными ушами глаза и продолжает жевать свою капусту, чтобы не видеть оскаленной волчьей пасти, продолжать делать вид, что как бы ничего не произошло. «Пустяки, вс–е–е пустяки», — попытался подпеть он скрипкам и даже обрадовался, когда объявили «Королевское угощение для гостей».

Строй вдоль дорожки распался, гости начали расходиться по зале, неохотно принимая у подходивших лакеев «королевское угощение», состоящее из большого бокала вина и даже на вид неаппетитных пирожков. Опять в зале появились пронырливые подростки. Теперь они внимательно следили за тем, чтобы гости съедали свои пироги до крошки и выпивали вино до дна. Давясь под взглядами мальчишек, высокородные господа и дамы, цвет Империи, хлебали жутчайшую кислятину и зажевывали ее пирогом с непонятной начинкой. Хастер вновь невольно вспомнил своего лотерейного протеже «отведывателя пищи» и подумал, что по величине подвига ему бы и достойно быть Королем.

Герцогиня маленькими кусочками откусывала пирог, вина отпивала по чуть–чуть, будто лизала. Глядя на жалкое зрелище, Хастер только порадовался, что обычай запекать в угощение для подданных Короля дохлых мышей и прочих гадов окончательно канул в прошлое — а ведь лет сто еще назад здесь развлекались и так.

Мысли герцогини имели, видимо, схожее, кулинарное, направление.

— Интересно, как получается у них испечь такую гадость? — задумчиво проговорила она, мужественно отщипывая очередной кусочек.

— У них было время потренироваться, целых четыре года, — ответил Хастер.

Хастер продавил внутрь себя последний кусок пирога, большим глотком допил кислятину и с облегчением сунул бокал ближайшему мальчишке.

— Не хотите ли повторить? — услужливо спросил тот.

— Лучше сам выпей за мое здоровье.

— Нам не положено, — радостно ответил малец.

Герцогиня тоже наконец расправилась с королевским угощением, сдала бокал и совершенно по–детски засунула в рот дареного петушка.

— Какое наслаждение заесть этот жуткий вкус, — сладостно проговорила она, хрустнула леденцом и протянула Хастеру палочку с остатками. — Возьмите и вы.