Рождение экзекутора. 1 том (СИ) - Становой Марика "Marika Stanovoi" Страница 39

— Ведьма! Она околдовала меня! Околдовала! — и упал с ножом в горле.

Крошка удивлённо перевела взгляд на Кирста и сорвалась вперед. Надо немедленно дотронуться до него! Остановить!

Резкая боль полоснула по телу, швырнула на ступеньки. Обугленная дыра в боку, разломаны ребра… Все сразу затянулось загустевшей кровью. Это не смертельно! Сердце рефлекторно замедлилось, и Крошка ушла в малую смерть…

С топотом в двери сунулись мешающие друг другу охранники, но стражный, перегородив алебардой проём, вытолкал всех вон:

— Здесь уже всё кончено! Тут никого нет!

— А Мелекс...

— Ведьма убила его. Я убил ведьму, — стражный вышел в коридор, закрывая собой проход, и закричал на солдат:

— Быстрее, выводите всех битерере и прислугу к транспорту, пока тут тихо! О Мелексе позаботится мой прихвостень, — и немного посторонился, пропуская в оранжерею помощника.

— Она дохлая... Зачем мне дохлая? Вы обещали её живой, — прихвостень присел у тела Лардарошсы, суетливо вытирая потеющие руки о штаны.

— Не касайся её! — рыкнул стражный, отбросив помощника пинком. — Хочешь потерять себя? Она в обмороке. Не смей касаться её руками или обнажённым телом!

Вынул из кармана и кинул на колени прихвостню моток проволоки.

— Привяжи её, пока она спит... Да, вон к той лестнице. И смотри, играй осторожно, чтобы на самом деле не умерла. Она должна жить долго и долго благодарить тебя. Дворец будет пуст, никто не помешает. Потом я приду.

Стражный ушел и закрыл за собой дверь, а прихвостень подцепил Крошку крюком алебарды за ключицу и стащил с террасы в сад.

*

Она очнулась от острой боли, пронзившей вязкий прибой регенерации.

— Пусти, — с трудом шевеля непослушными губами, прошептала Крошка. Руки были проткнуты проволокой и привязаны к спущенной в бассейн садовой лестнице. Ног Крошка не чувствовала, только боль и холод. По бурой воде шла мелкая рябь. Открытые раны на животе и боках понемногу всасывали холодную воду. Восстановление жрало силы, требовало тепло, неуправляемая дрожь била тело. Она не могла, не успевала сконцентрироваться, чтобы убрать боль. Почему Джи не послал ажлисс спасти её?

— Пусти, — Крошке удалось просипеть чуть громче. — Я сделаю тебе счастье, самое большое...

— Не-а, ты дашь мне всё, — прихвостень сидел на корточках на бортике. Штанов на нём не было. Он придвинулся ближе, и красно-бурые складки его трусов мазнули по залитому кровью бортику. Пахнуло гнилой рыбой. — Тебя привезли для меня, господин Кирст мне сразу сказал.

Наклонился и зацепил крюком её грудь. У Крошки вырвался хриплый вой. Нет! Она никогда не кричит, но нужно уйти в голос, вытечь в звук! Проломить блок!

Прихвостень дернул, а другой рукой приткнул пиалу, собирая кровь.

— Кричи, кричи, потечет лучше, — прихвостень вылил себе в пах кровь из наполнившейся пиалы, растирая её рукой. Нет, белья на нем тоже не было.

— Потрись об меня, я помогу тебе, — всхлипнула Крошка. Где же все?

— Не-а, трогать тебя нельзя, господин Кирст сказал, — прихвостень хлюпнул, всасывая вытекающую на подбородок слюну. Ткнул ножом в плечо и начал пилить, растягивая и срезая кожу.

Она пыталась прорваться сквозь блок, преодолеть боль, ураганом острых лезвий рвущей сознание. Пыталась вырваться и остановить, прогнать, убить это трясущееся вожделением существо, что насиловало её крюком, обдирало плоть и дырявило кости. Малая смерть глотала её и нехотя выплёвывала. Джи не мог не слышать её!

Тонула в обмороках малых смертей, выныривала и умирала в бесконечной череде малых смертей. Прихвостень откуда-то приносил детей? Собак? Ненадолго приходя в сознание, она видела детей Фариссы, но нет, Фари не могла еще родить. Это были щерицы? Держа шевелящиеся тельца щипцами, придавливал истошно кричащие или уже только хрипящие, но живые создания к её лицу, прижимал ко рту. Она, не владея собой, выпускала жало, нащупывала сердца и высасывала их маленькие жизни. Вместе с глотком крови забирала их силу, отпускала их души. Прихвостень резал и поил её кровью, резал .. детей? Животных? Лил ей в рот мочу и помои, грязную воду и жидкость из раздутых животов гниющих трупов… Она старалась не быть — отстраниться, убежать хотя бы ментально, сканом... Она сходила с ума, но регенерировала, и тогда прихвостень рвал её снова. Вода в бассейне превратилась в вонючую кашу, но и в каше всё ещё была вода, необходимая для регенерации. Она не умирала. Она регенерировала. Но самым страшным почему-то оказалось другое: в самом начале этого бесконечного умирания появился начальник стражи, так и не снявший маску и больше не сказавший ни единого слова. Сначала он просто отрубил ей пальцы. Они выросли. Он разбил ей кисти молотком… Кисти восстановились. Тогда он принёс крутящийся точильный камень, и сточил ей пальцы и кисти, прикрепив её руки липкой лентой к фанерке. Сточить палец просто, как исписать мел. Потом он сделал это снова. И снова.

Она регенерировала и сходила с ума. Нет, Джи всё видит! И Кирст знал, что она ажлисс! Джи нарочно послал ее! Для тренировки! Прихвостень её ждал!

Её отравленное тело умирало, её обезумевшая душа ещё жила. В чаду безумия увидела Генри. Потянулась к нему и ощутила его сканом, забыв, что на ней ошейник, не замечая, что её мучитель уже мёртв, не помня, что она сама убила его... Не видя, что рядом с ней нет никого живого…

Генри нес в руке нож, её экзекуторский нож. Кристалл на рукоятке пламенел кровью… Она потянулась к нему, надеясь, что стюард перережет ошейник. Но Генри, ни слова не говоря, воткнул нож ей в горло.

Глава 11. Кварг

*

Бордовое...

Бесшумное...

Трубки ярких солнечных светильников на стыке потолка и стен.

Выпуклые переплетённые волоконца обивки тренажерного зала.

Она очнулась и взметнулась.

Взрывом мысли вырвалась ввысь, вдаль!

Прочь!

Далеко!

Увидела сканом базу в степи, лес и город. Трассы, разбегающиеся паутиной от Лакстора, флаера, летящие в небе, яркие ауры людей и животных, Джи...

Ярко-синяя обжигающая и поглощающая аура Джи.

Рядом.

Дома!

Лихорадочное дыхание тела вернуло её назад. Тело целое. Её собственное. Здоровое и знакомое.

Боли нет.

Под спиной и руками тепло и мягко...

Но безумно билось сердце и не хватало дыхания.

Хакисс села в открытом инкубаторе.

Её зал... и Джи.

Она захлебнулась плачем, закинула голову, сдерживая вырвавшиеся слёзы.

— Ты видел! — вскрикнула, задохнулась и с силой отерла слезы, против воли текущие по лицу. — Ты слышал! Ты знал... Ты!

— Крошка, я рад! — Джи встал с кресла и улыбнулся. — Наконец ты нашла свои резервы и смогла освоить их! Я могу тебя поздравить!

Хакисс перестала дышать. Его улыбка втекла в сердце, обняла нежностью, затопила радостью. Хакисс взорвалась негодованием, отбросила фантом далеко прочь! Почему не защитил? Могла бы — отбросила Джи своей мыслью! Разорвала! Вернулась недавняя боль и жгущей сетью расцвела по коже, вгрызлась в мышцы, обнажила кости...

— Ты послал меня... Не пришёл... Нарочно?!

Тяжело спрыгнула, неуклюже вставая босыми ногами на пружинящий, словно кожаный, пол, бросилась к Джи.

И тьма унесла её снова.

***

Кружится, кружится… Хлопьями вьюжится.

Солнце закроется, мраком закружится.

Вихрем непомнящим сердце простудится.

Все перемелется, стерпится, слюбится.

(дневник шестой Крошки)

***

Она резко вздернула неожиданно лошадиной головой, вскочила, но сразу же потеряла равновесие и, судорожно перебирая всеми четырьмя ногами, рухнула на бок, глухо стукнувшись клювом о камни. Удар густой волной сотряс тело, отразился в ребрах и вернулся, тысячей иголок пронзив голову. Крошка осталась лежать, часто и тяжело вздымая рыжие бока. Крупные жесткие перья, покрывавшие спереди ее грудь и шею, несколько раз встопорщились и опали. «Выкинул! Выбросил!» — билась и кружилась раскаленная мысль во все еще одурманенной голове. Она несколько раз моргнула и закрыла глаза, сканируя себя изнутри. Она — кварг! Нет, кваржа. Глубоко вдохнула и выдохнула, пытаясь успокоить дыхание и колотящееся сердце. Медленно села, вонзаясь в скудную землю раздвоенными копытцами и раздвигая камешки. Наконец поймала равновесие, широко расставив передние ноги, и бессознательно хлестнула конским хвостом. Раздраженно огляделась. Бледная трава вокруг торчащих камней, бесконечные холмы, распадающиеся языками осыпей, плотно затянутый облаками горизонт. Умирающий промозглый день. Пустоши. Проклятые, дурные, дикие пустоши! Зло наподдала передней ногой, отшвырнув мелкие камешки. Потом встала и с силой подгребла под себя чахлую траву, выпустив боковые когти и пропахав ими глубокие борозды. Растопыренные когти легко прошли сквозь тонкий слой почвы и омерзительно шкрябнули по скальной подложке.