Дебра Дриза - Мила 2.0 Страница 6

Я подошла к двери, ведущей к моему убежищу: одинокой скамейке в никому не нужном внутреннем дворе. Здесь не было других школьников, с которыми пришлось бы общаться, только клочок травы, три разросшихся дерева и немного перекошенное изображение символа школы, мультяшного льва.

Когда я открыла дверь наружу, холодный ветер ударил мне в лицо. Прогноз предвещал нехарактерно тоскливый для здешних мест сентябрь, и пока погода ему соответствовала. Для меня это был плюс, поскольку холод и моросящий дождь меня совершенно не беспокоили, но при этом загоняли весь остальной контингент школы внутрь.

Ну, кроме одного человека.

Дверь за мной с грохотом захлопнулась, с деликатностью выстрела оповещая о моем прибытии одинокую личность, присвоившую мое место.

Какое-то время я внимательно рассматривала его между свисающими к земле ветвями, полностью отдавая себе отчет в том, что пара любопытных глаз присматривается ко мне в ответ сквозь красно-оранжево-коричневый калейдоскоп листьев. Хантер не сидел на скамейке, как нормальные люди. Вместо этого он взобрался на спинку, поставив ноги на синие доски сиденья. Он натянул на голову капюшон и сидел, упираясь локтями в колени. В руках он бережно держал потрепанный комикс. Вот вам и «мне там нужно заполнить».

Окей… дальше что? Я окинула взглядом крошечный овальный дворик в поисках путей отступления, других мест для сидения, которые позволили бы мне не выглядеть жутким сталкером.[5] Но ничего подходящего там не было, не считая двух вариантов: сесть на мокрую траву или на грязный и настолько же мокрый бетон — оба выглядели не слишком заманчиво.

Когда я уже решила, что наименее неловким выходом из ситуации будет помахать и дать деру, из-под оливкового капюшона раздалось:

— Я занял твое место?

— Формально — нет. То есть это же не моя скамейка. Она принадлежит школе.

Мои щеки запылали. Ух ты. Ну да, хорошо, формально я была права, но заявлять об этом вслух — полнейший неадекват.

До меня донесся тихий смех Хантера, и тугой узел в животе немного ослабился. Мгновение спустя я тоже засмеялась.

— Я иногда здесь прячусь от всех, но ты ведь пришел первым, так что я пойду, — сказала я.

Он передвинулся на самый край скамейки, и передо мной открылся синий простор крашеных досок:

— Места полно.

Я прикусила губу. Заманчиво. Особенно учитывая альтернативу — ощущение одиночества, которое, как ни странно, в толпе становится более явным.

— Уверен?

Он пожал плечами — жест, который был призван выразить безразличие, — но его выдали пальцы. Он барабанил ими по колену, наводя на мысль, что под маской равнодушия скрывается нечто иное. Этот крошечный импульс — тонкие пальцы, беспокойно постукивающие по протертому дениму — будто придал образу Хантера человечности.

Я вспомнила, как он смотрел в окно в классе, как резко его спокойствие контрастировало с шумом и криками, доносившимися из-за двери.

— Ну ладно.

Я поднырнула под ветку дерева и подошла к скамейке по выложенной кирпичом дорожке. Ничего особенного. Я посижу со своей стороны, он останется на своей, и мы не будем обращать друг на друга внимания.

Отличная идея — в теории. Но на практике трудновыполнимая. Сидя на своем конце скамейки, я слышала его ровное дыхание, ощущала, как от него пахнет стиральным порошком и еще чем-то мускусным — сандалом — и чувствовала, как он, читая, постукивает ногой по скамейке. Двадцать два удара в минуту.

Я подняла воротник папиной рубашки и натянула рукава на кисти. Я планировала сесть и погрузиться в воспоминания, но не вышло. Из-за того, что рядом был Хантер, я чувствовала себя странно, словно незащищенной. Так что я просто закрыла глаза и подставила лицо под дождь, пытаясь сосчитать отдельные капли, легко, словно перышки, касающиеся моей кожи.

Через три минуты непродуктивных попыток я услышала, как зашелестели страницы комикса:

— Тебя же зовут Майя, правильно? — спросил Хантер.

Испытав неожиданный укол разочарования, я открыла глаза:

— Почти. Мила.

— Извини. Ми-ла.

Хантер старательно протянул мое имя, отчего в нем появилась мелодичность, которой я прежде не слышала.

Он рассеянно кивнул, продолжая барабанить пальцами по левому колену. Я ждала следующего вопроса. Вместо этого Хантер сгорбился и на секунду перестал барабанить, чтобы перевернуть страницу своего комикса. Я попыталась перевести свое внимание обратно на двор, на свои туфли, на что угодно, кроме Хантера, но задумчивый парень с намокшими растрепанными волосами и ростом метр восемьдесят оказался слишком заметным объектом, чтобы его игнорировать. Внезапно мне захотелось еще раз услышать, как он произносит мое имя тем же мелодичным голосом.

Ми-ла.

Я подавила стон. Отлично. Видимо, я заразилась у Кейли ее парнеманией.

Хантер запрокинул голову и закрыл глаза, давая мелким брызгам оседать на щеки и ресницы. Любой другой парень из нашей школы в таком положении выглядел бы глупо, как будто он специально рисуется. Хантер выглядел просто… умиротворенным.

— Тебе ничего, что дождь идет? — спросил он, словно в полусне.

Я взглянула на плывущую над нами серую массу. Тучи не пропускали ни единого луча солнца, отчего вся школа окрасилась в мутные депрессивные цвета.

— С ним даже легче.

Он мельком глянул на меня. Заметив удивленно приподнявшуюся бровь, я тут же пожалела о сказанном. Это было слишком откровенно. Вот-вот он посмотрит на меня с жалостью. Вот-вот…

Вместо этого он мягко улыбнулся:

— Ага, — только и сказал он и закрыл глаза.

Просто «ага». И всё. Но в одном этом «ага» я ощутила больше понимания, чем за целый час обеденной болтовни с друзьями Кейли.

От этого «ага» я почувствовала облегчение, словно я наконец-то наткнулась на кого-то, способного принять меня такой, какая я есть. Принять ту меня, какой я стала после Филадельфии, после папы — а не ту счастливую, ничем не обремененную, не сломленную девушку, которую все хотели бы видеть. Включая маму. Может, вот он, наконец, человек, с которым я могла бы поговорить. Вот только незадача — я никак не могла придумать, что сказать.

Я стала рыться в голове в поисках подходящей темы для разговора. Подумала о лошадях, но я не знала, ездит ли Хантер верхом или, как Кейли, считает, что лошади — «вонючие громадины с огромными зубами». Нет, мне нужно было что-то, что ему интересно.

Что я успела о нем узнать? Немного. Он новенький, он приехал из Сан-Диего. От него пахло в тысячу раз лучше, чем от типа, который сидел рядом со мной на уроках английского… Мой взгляд упал на раскрытый комикс.

— Это о чем?

— «Призрак в доспехах»? Как обычно. Добрые против злых. Майор Мотоко против Кукловода, — он кашлянул и поддел носком рюкзак. — Надо, наверно, его убрать. Намокнет…

Прежде чем он закрыл журнал, я успела мельком взглянуть на красочные рисунки. Я увидела девушку с фиолетовыми волосами и большим пистолетом, стоящую перед какой-то странной машиной. Выглядело интересно и совсем не похоже на то, что таскали с собой в школу местные ребята.

Я подтянула колени к груди и смотрела, как он расстегивает рюкзак и запихивает туда комикс.

— Ты анимешница?

Я крепче обняла ноги, гадая, что ответить.

— Не сказала бы, — выдала я в итоге. Не совсем ложь, но и не неудобная правда. — Но книги читать люблю. Ты эту с собой привез, когда переехал? — Я не могла себе представить, что такое можно купить в Клируотере.

— Ага. У нас в Сан-Диего был классный независимый книжный с коллекцией манги. А если в магазине чего-то не было, можно было через них заказать. — Его печальный вздох отозвался во мне эхом ностальгии. Как ни странно, осознание того, что не я одна тоскую о прошлом, совсем чуть-чуть, но ослабило мое ощущение одиночества. И даже если эта тоска относилась всего лишь к какому-то магазину, она послужила напоминанием: я не одинока в этом чувстве. Хантеру тоже пришлось оставить позади то, что он любил.

Одной рукой все еще обхватывая ноги, я высвободила другую и прижала ее к щеке. И вдохнула поглубже, пытаясь уловить ускользающий папин запах, сладковатый сосновый запах одеколона. Он постепенно растворялся, и я с ужасом ждала того дня, когда он исчезнет полностью, и я потеряю эту последнюю ниточку.

— Придется топать в Миннеаполис, чтобы найти приличный книжный. — Он помедлил, а затем добавил: — Если вдруг тоже захочешь, можем…

— Хорошо, — пробормотала я, пытаясь подавить огромный комок в горле. Доброта Хантера, смерть папы; все мои чувства слились в одну взрывоопасную смесь. В любой момент какое-нибудь из них могло прорваться наружу, и кто знал какое?

— Эй, ты в порядке?