Иван Тропов - Балтиморская матрёшка Страница 6

— Да достал, Лис! Я же по делу спрашиваю!

— А я по делу и отвечаю.

— Да?! Ну и к чему это было?!

— К тому, — я влезаю, пока они всерьез не перегрызлись, — что можно было и раньше сообразить, что дело нечисто. Чтобы играть в игры, бункер не нужен. Очевидно, он нужен для другого.

— Очевидно… — передразнил Туз. — Ну и для чего?

— Чтобы изолировать нас на тот случай, если что–то нехорошее выйдет, дубина! — Лис опять звереет от чужой тупости.

— А что может выйти? — Пацак спрашивает.

Но молчание ему ответом. Мы и так каждый об этом думаем.

— Да ладно тебе, Лис, — наконец прошептал Пацак. — Ты ведь пошутил? Ну правда же, пошутил? С нами ведь ничего не случится? Это ведь просто случайность, что нас сюда привезли? Просто совпадение? Могли бы и в другое место, просто здесь им удобнее. Правда?.. Мессир!

— Не совпадение, — сказал я. — Что–то случится. По крайней мере, кто–то ждет, что что–то произойдет. Потому и готовится…

Туз нервно заворочался.

— Из чего сие следует, Мессир? Какие ваши доказательства?

— Кровати.

— И что?

— А то, дубина, — опять завелся Лис, — что их пять!

— Ну, пять! И что?!

Опять мне влезать надо, но Парижанин меня опередил:

— Каюты рассчитаны на четыре койки, — сказал он очень спокойно. — Кают в этом бункере огромное множество, нас без труда могли расселить по четыре человека. И еще тысячу таких же партий. И все же зачем–то нас расселили по пять, втиснув по лишней койке.

— И очень неудачно, — подтвердил Пацак. — Моя койка хуже ваших…

— Ну и зачем? — потребовал Туз.

— Затем же, — сказал Лис, — зачем нужны нечетные числа. Чтобы не было ничьей. Чтобы решение было принято обязательно…

— Не проще тогда было одну вынести? Чем три хуже пяти?

— Возможно, — мягко заметил Батый, — необходима достаточная свобода в принятии решения… Если три человека, и мнения разделились, то один обязательно окажется в одиночестве. Если пятеро, то мнения могут разделиться так, что никто не останется в меньшинстве…

— Парижанин! — взмолился Пацак. — Хватит этих алеутских заклинаний! Ты когда начинаешь так говорить, я перестаю понимать родные слова!

— Ну, допустим… — неохотно признал Туз. — Но что из этого следует? Что мы тут должны будем решить? Что от нас, в этой каютке, может зависеть? Настолько важное, что нас даже заперли в этом гребаном бункере на черт знает какой глубине? Будто мы опаснее ядерного взрыва?

— Не прошло и трех лет… — пробормотал Лис. — С другой стороны, лучше поздно, чем никогда. Хотя бы теперь до тебя доперло…

— Это верный вопрос номер один, — сказал я. — Но есть еще и второй: при чем тут игры?

А утром пропал первый человек.

— Пошел поссать и не вернулся, — шептались в столовой.

— А ну жабрами не шлепать! — покрикивал Перископ. — Вылизали тарелки, и по каютам!

Только дело было не в походе в уборную. Мы все это знали. Туалет здесь ни при чем. Туалеты и душевые — они совсем близко…

Далеко — это если идти по указкам догтэга.

Загружают в столовой. Перископ проходит вдоль столов, и у некоторых догтэги вдруг тренькают. И опять умирают. А потом, после обеда или после полдника, экран вдруг загорается, на нем таймер. Как дойдет до нуля, пора. Всем в разное время. И в разные места…

Первые уходили — веселые. Как–никак, какое–то разнообразие. А приходили — как мешком по голове трахнутые. На расспросы невнятно мычали и отмахивались: сходишь — сам узнаешь…

— Они что, темноты боится? — хмыкнул Туз.

И я даже посмеялся… Пока сам не пошел в первый раз.

Каюты, в которых нас расселили, столовая, санузел — это все рядышком. Один длинный коридор. Если это можно назвать коридором. На самом деле это вихляющая змейка, из–за чего дальше чем метров на десть не видно — выступы закрывают. Но здесь, по крайней мере, светло. Здесь все ярко освещено. А с обеих концов — провалы в темноту…

И тебе надо идти туда.

Одному.

Первые шаги, пока только вышел из комнаты, и идешь по ярко освещенному коридору, и будешь по нему идти еще шагов пятьдесят, пока не пройдешь мимо входа в столовую… да только дети боятся темноты! Подумаешь, по коридорам пройтись! Тоже мне, приключение!

Но светлый коридор кончается. Последняя лампа остается за углом, и дальше только тусклые отблески. Шагов через двадцать, когда коридор делает загогулину, уже едва светло, а дальше все темнее, темнее, уже ничего не видно. Пропадают последние отсветы…

Идешь уже почти на ощупь…

КРАК!!!

Подпрыгиваешь, как от шлепка по спине.

Этот звук ждешь, и все равно бьет по нервам, как выстрел. Это сработало реле. Впереди вспыхнула маленькая оранжевая лампочка, не больше чем от ручного фонарика. Света от нее едва–едва. Но что–то видно. Проходишь под ней, обходишь выступ коридора — и где–то за спиной, с тихим члу–у–у–у… свет затухает.

Но прежде, чем он пропадет совсем, впереди — КРАК! Загорелся новый оранжевый светлячок, чтобы погаснуть через двадцать шагов. Члу–у–у–у… И снова КРАК! впереди. Будто это один и тот же оранжевый светлячок телепортируется, скачками сопровождая тебя. Не давая тьме сомкнуться совсем.

Теперь куда ни посмотришь — либо оранжевый отблеск на стенах, либо провалы в полную темноту. Это ответвления коридора. Целый лабиринт коридоров. Никакой четкой структуры вроде ячеек нет. Некоторые ответвления отходят не под прямым углом, а под наклоном. А бывают и пандусы, вверх или вниз. Или сам коридору вдруг начинает плавно закругляться…

И это все растворяется в темноте…

Только оранжевый светлячок, скачущий наперегонки с тобой. В его свете над ответвлениями можно рассмотреть указатель: альфа–775–168…

Это именно то, что на экране моего догтэга. Сворачиваю. И тыкаю в кнопку догтэга, чтобы узнать, какой указатель нужен мне теперь. Иду дальше, вглядываясь в указатели на стенах. За спиной умирает старый светляк: члу–у–у… КРАК! Члу–у–у… КРАК!

Пол бетонный, шаги гулко отдаются, улетают до поворота, прилетают, отраженные, перепутанные… или это кто–то крадется сзади? Хочется обернуться.

Я знаю, что там никого. И все равно невозможно удержаться, чтобы не повернуться…

Но если остановиться — тишина становится оглушительной. В ушах начинает звенеть, так тихо вокруг. И только где–то далеко–далеко, едва слышно: крак… члу–у… крак… члу–у… Кто–то еще идет по этому лабиринту своей дорогой. Если напрячься, иногда можно расслышать и шаги. Пока все не затихает вдали…

Самое паршивое, когда щелчков реле нет, а шаги есть.

Чужие шаги. Очень далеко. Едва слышно… — сначала. Затем они становятся ближе. Еще ближе…

Теперь шаги медленнее… Они явно ближе, но не громче… Крадутся?..

Тусклый светлячок вдруг кажется ослепительным софитом. А ты сам — на сцене. Вокруг провалы черных коридоров. В них ни огонька, ни отсвета от другой лампы… Оттуда не доносится ни одного щелчка реле… И только шаги — шарк, шарк, шарк…

Почему реле, которые так точно отслеживают мое перемещение, и зажигают светляков, — почему эти реле не срабатывают на те шаги?

Стоишь неподвижно, затаив дыхание.

Отползая потихоньку прочь от лампы… Прочь с этой освещенной сцены… До жути хочется, чтобы свет погас. Чтобы не выставлял тебя напоказ, пока те шаги… они все ближе и ближе…

Уже почти выбрался из этого предательского света в тень — и вдруг светлячок гаснет с усталым чл–у–у — и тут же оглушительный КРАК! прямо над головой. Светляк прыгнул. Снова залил оранжевым светом.

На что срабатывает реле? На звук? Или на тепловое излучение тела? Или на движение воздуха от дыхания? Или на изменение объема? Давление на пол?

На что бы оно ни срабатывало, тебе его не обмануть, как ни пытайся. Как ни крадись, как ни сдерживай дыхание…

А те шаги обманывают. И они ближе.

Почему в лабиринте переходов, где нет регулярной структуры, и даже номера на переходах идут не по порядку, и без маршрута на догтэге мгновенно запутаешься — те шаги так легко находят путь без всякого света?..

А тебе от света не спрятаться. Никак. Стоишь ли ты неподвижно, или пытаешься забиться в темноту, — светлячок всегда догонит тебя. Прыгает за тобой, что ты ни делай. Ты всегда будешь на свету.

И тот, кто там шагает… Если он заметил этот свет… Если пойдет на отблески, то придет сюда. Увидит тебя. Не выходя из темноты, он будет видеть тебя…