Дмитрий Глухов - Нигде Страница 61

— Привет! — кивнула Агата и осмотрела собравшуюся компанию. Все те же, часть вторая. Тук, Мигель, Ник и Амаль. «Банда „Веселые таксы“», как любил шутить Мигель. Он сам и в самом деле был чем-то похож на таксу. Высокий и очень худой, с короткими руками и ногами и с вечно печальным взглядом, в котором, как казалось, собралась вся скорбь этого мира. Тук, бывший ударник в какой-то неизвестной рок-группе, был ему полной противоположностью. Плотный, низенького роста, с очень длинными, практически обезьяньими руками. Такими, наверное, очень удобно стучать по барабанам. За неимением барабанов он постоянно этими руками махал. Агата не раз ловила опасливые взгляды окружающих: «Вот как сейчас случайно заедет куда-нибудь в ухо!». Она и сама, честно говоря, этого опасалась. И вечно веселый Ник, наверное самый большой оптимист на этом свете.

— Какие еще фитили, Ник! — расхохотался Амаль.

— Ну хорошо, пусть не фитили, а дурацкие электронные таймеры. Но ведь эта история с фитилями выглядит гораздо романтичнее и интереснее!

— Ну ладно, — Амаль посерьезнел. — Все в сборе, давайте посмотрим, что там попалось в наши сети.

Тук извлек из-за кресла зеленый банковский мешок и высыпал его содержимое на длинный металлический стол в центре зала. Стало совершенно тихо, только было слышно, как скользят вниз будто лавина друг по другу пачки денег.

— Мама дорогая! — охнул Мигель.

Затрещала ткань, и Тук высыпал на стол второй мешок. Потом третий. Потом четвертый, и пачки уже стали падать на пол.

— Это, блин, сколько? — изумленно прошептал Ник.

— Это очень много, — усмехнулся Амаль. — Теперь поняли, почему сегодняшний день был так важен?

— Повелитель! — Ник в шутку упал перед Амалем на одно колено. — Еще одно такое дело, и я буду не пожимать тебе руку при встрече, а целовать ее!

Амаль хладнокровно протянул ему ладонь:

— Требуется небольшой аванс!

И, заметив, что Ник смутился, радостно расхохотался и хлопнул его по плечу:

— Ну ладно, пока можешь отработать это другим способом. Посчитай-ка деньги вместо меня.

Тук с Мигелем уже раскладывали пачки ровными стопками.

— Сколько же тут? — прошептала Агата на ухо Амалю. Она заметила, что он знает сумму всегда раньше, чем она будет подсчитана.

— Восемь с лишним миллионов. Почти по полторашнику на брата. Ну и на сестру, конечно. И мне, как обычно, несколько сотен бонусом.

— Полтора миллиона? Да это же можно… — Агата чуть не задохнулась от волнения.

— Да, можно роскошно прожить несколько лет, ни в чем себе не отказывая. Но для того, чтобы никогда к ЭТОМУ не возвращаться, — маловато.

— Восемь миллионов четыреста двадцать тысяч, — тихо объявил Тук.

— Миллион четыреста восемьдесят четыре тысячи каждому, — резюмировал Амаль, — и миллион ровно — нашему наводчику. Вопросы есть?

Но вопросов не было. Все только молча переглядывались, не в силах переварить величину привалившего им счастья.

— Сумма серьезная, — продолжил Амаль. — Учитывая наши прошлые заслуги, каждый из вас уже вполне сложившийся буржуа. И, собственно, может отвалиться от нашей маленькой банды, как тут некоторые выражаются, «Веселых такс», и ее рискованных развлечений и уйти на покой. Вы заслужили это. Есть желающие?

— Пока нет! — усмехнулся Ник.

— Ладно. — Амаль задумчиво почесал нос. — Но время подумать у всех будет. Увидимся в следующий раз только через пару месяцев. Так что можете оттянуться, съездить в отпуск и так далее. Но, внимание, это должен быть отпуск не свихнувшегося миллионера, а вполне себе скромного менеджера, может, внезапно получившего премию чуть больше обычного. Вы поняли меня?

— Да это понятно, — буркнул Тук.

— Ник, Мигель, вы понимаете, что я имею в виду?

— Отслеживание расходов полицией, — поморщился Мигель.

— Да не волнуйся, папа, мы будем себя хорошо вести! — заулыбался Ник.

— Надеюсь, — Амаль сделал приглашающий жест рукой. — А теперь засыпайте свои доли в свои сумки да сваливайте по одному. Если мне будет от вас что-нибудь надо, — я вас найду.

Он немного помолчал и, состроив грозное лицо, добавил:

— Из-под земли достану!

Глава 3

Пустые воспоминания

Свое детство Агата помнила плохо.

Воспоминания не впускали ее. Как будто отрываешь маленькую дверку, а войти — не получается. И ты лишь рассматриваешь в узкую приоткрывшуюся щелку — что там за ней?

Остальное скрывается в каком-то густом равнодушном тумане, лишь кусочками показываясь из плотной ваты небытия.

Агата уже не однажды размышляла о том, что более-менее хорошо она помнит свою жизнь с того момента, как погибли ее родители. Сам этот момент был абсолютно четок: она помнила, как повернулась ручка, как открылась дверь и в их дом вошла чужая незнакомая женщина. В строгой скучной одежде. Некрасивая. Равнодушная. Как она сказала, глухим простуженным голосом, что ее родители погибли.

А до этого — пустота.

Вернее, иногда всплывали какие-то обломки воспоминаний, но очень ненадежные, словно грязновато-прозрачные последние льдинки, плывущие по реке после ледохода. Вроде бы вот она, угловатая, хрусткая, крутится прямо около твоих промокших сапожек, но вот уже, покачнувшись, разламывается пополам и скрывается под очередной холодной стальной волной пустоты.

Агата помнила, например, как они с папой и мамой ходили в зоопарк. Там был жираф, причудливо наклонявший неправдоподобно длинную шею; слон, которому через вольер в розово-мягкий пятачок, завершающий хобот, протягивали булку… И все. Родителей Агата совершенно не помнила в тот момент. Просто знала, что те, две смутные тени, стоящие у нее за спиной, — и есть ее родители.

Помнила, как они ехали куда-то за город на машине, и она счастливо подставляла под струи упруго хлещущего ветра счастливое лицо. А там, внутри салона, за спиной кто-то крепко держал ее за руку. Это была мама?

Иногда ей казалось, что родители ее вовсе не любили, и тогда в памяти появлялось раздраженное лицо отца, искривленное злостью лицо матери. «Да что ты вообще о себе представляешь?!» — кричала та, а Агата стояла, маленькая, перед ней и почему-то совершенно не боялась и даже не злилась. Просто пережидала это как какое-то неприятное стихийное бедствие. Так, во всяком случае, казалось сейчас.

А иногда она думала, что вспоминает вовсе не своих родителей, и тогда из памяти снова начинали выплывать мутные силуэты: серая тень, которая должна быть папой, кружит ее на руках, и мир вокруг восхитительно мчится по кругу. Или они с тенью, которая должна быть мамой, кормят на площади голубей…

Казалось, вот-вот ухватишь это воспоминание за хвостик, как ниточку, высунувшуюся из клубка, и тут же быстро размотаешь весь клубок, добравшись до самой сути, вспомнив все. Но ниточка исчезала, растворялась в пальцах, и пустота опять обступала Агату со всех сторон.

— Ну, — сказал Амаль, — о чем ты опять задумалась?

Все уже разошлись, и в бывшем цеху остались только Амаль с Агатой. Тот закончил упаковывать их деньги в два здоровых рюкзака и выпрямился, придавив один ногой:

— Так чем у тебя родители-то занимались? Ты никогда о них не рассказывала.

— Не знаю, чем. Я была еще маленькая, не интересовалась этим. А когда они погибли — было уже поздно. Не у кого узнавать. Бабушек и дедушек у меня не было. И вообще, похоже, никаких родственников. Даже не знаю, почему так. Пришла какая-то толстая тетка, сказала, что мои родители погибли, разбились на машине. И я должна продолжать ходить в школу и буду получать пенсию. До восемнадцати лет. А когда мне исполнилось восемнадцать, я устроилась в бар. Сначала мыла полы, потом была официанткой… Дальше ты, кажется, знаешь…

— Знаю, — Амаль задумчиво кивнул, — странная история. В смысле, что не помнишь родителей.

— Странная, — подтвердила Агата, — я вообще почти ничего не помню. Так, какими-то кусочками. Вот, помню, что когда мне сказали, что мои родители погибли, то я вообще никак не отреагировала. Ну кивнула. Постаралась заплакать. Ведь надо же плакать, когда умирают твои родители. Но не смогла. Было ощущение, что надо заплакать, а не получалось. Не знаю, почему. Кажется, я их очень любила. А порою кажется, что вовсе и нет. Я для себя решила, что, видимо, когда мне сказали про это, у меня произошел какой-то глубокий психологический шок, и я все позабыла. Все детство. Ничего не помню, особенно, что было до четырнадцати лет.

— Как? Вообще ничего? — Амаль сделал несколько стремительных шагов к Агате и заглянул ей в глаза. — Впервые встречаю человека, который ничего не помнит!

— Нет, ну что-то все-таки помню…

— А, понятно, так бывает, — кивнул Амаль и сменил тему. — Какие у тебя дальнейшие планы? Ты, наверное, хочешь уволиться?