Депрессия, роботы и один велосипед - Павел Николаевич Губарев Страница 7

Одна из дверей была открыта – кто-то, видимо, проветривал свой маленький кабинет, потому что была открыта нараспашку и форточка. Я заглянул внутрь – к одной стене жался старый дешёвый диван из Икеи, у другой был заваленный бумагами и книгами стол. Дальнюю стену занимали полки, забитые книгами и разными мелкими игрушками.

– Вы что-то хотели?

Я подпрыгнул. Это был голос старика. Он направлялся в этот самый кабинет, но я перегородил ему дорогу.

– Вы записаны? На какое время?

– Нет, – сказал я, – не записан. Но хочу… То есть… мне нужна личная терапия.

– Вы были на группе?

Я кивнул.

– Хорошо, только вам нужно всё же к администратору сперва. Но раз уж вы здесь, то давайте быстренько согласуем время приёма. Администратор всё равно полезет в мой календарь.

Старик жестом пригласил меня в кабинет, и я прошёл. Врач прошёл следом, опустился в кресло и ткнулся в компьютер.

– Следующий четверг? Первая половина? – спросил он.

– Хорошо, – сказал я.

Старик поднял голову и посмотрел на меня. Это был странный взгляд. Он не рассматривал меня с головы до ног, но глядел пристально. Я чувствовал, что его мысли не заняты ничем, кроме меня. И потому он свободно читает обо мне совершенно всё.

Я почувствовал себя неуютно и опустил глаза.

– У вас ничего срочного, я надеюсь? – услышал я голос старика. – Хорошо себя чувствуете?

– Нет, – ответил я. – Меня пугает это. Очень пугает.

На столе среди прочего лежал серый предмет, напоминающий формой то ли луковицу, то ли яйцо.

– Что это? – спросил я.

– Вы видели это раньше? – спросил старик, продолжая меня изучать.

– Нет.

– Хорошо. Я было подумал… когда вы стояли в парке у клиники, не решаясь зайти, то как раз могли встретиться с… ну ладно. Присядьте, пожалуйста. Это… сделал один из пациентов. Как по-вашему, на что похоже?

– На работы художника М***.

Старик поднял брови.

– Вы его знаете?

Я не знал, что ответить, и сделал неопределённый жест ладонью.

– А вы? – спросил я.

– Да, кстати, что он сейчас делает?

– Он умер.

– Ах вот как. Когда?

– Два месяца назад.

Старик потёр лоб. Он о чём-то крепко задумался, мне даже показалось, что на полминуты забыл о моём существовании.

– Как странно! Так вы его знали? Почему вас-то пугает эта штука?

– Хотел бы я знать.

– М*** вам не рассказывал о своих идеях?

– Нет. Ну то есть, да. Что добро и зло существуют сами по себе как поля. Всё такое.

– А с грустью ласково обращаться не учил?

– Э-э-э. Что?

– Вижу, что нет. Так вы его ученик?

– Как сказать… Помощник.

– Простите, я быть может, глупость скажу… вы точно здесь за консультацией?

– А вы точно… психотерапевт?

Старик расхохотался, а потом вместо ответа указал на диплом, висящий на стене в рамке.

– Извините, я не над вами смеюсь. Раз уж вы упомянули имя М***… Давайте так: я расскажу вам о некоторых наших с ним делах. Быть может, вы что-то для себя проясните и расскажете мне о своём с ним знакомстве. Если пожелаете. Идёт?

Я кивнул.

– М***.. Он приходил ко мне не так давно. Возмущался… Тут вот какое дело. Лет сорок назад, когда я был ещё аспирантом, М*** был популярен у молодёжи. Вот кто сейчас ходит на художественные выставки? Так и тогда никто не ходил. А М*** вдруг сделал изобразительное искусство актуальным: народ пошёл в галереи, стал обсуждать работы. Но только своё искусство. И ненадолго. Но был, конечно, большим молодцом, пока не тронулся окончательно.

– Разве он был сумасшедшим? – спросил я.

– Я его не освидетельствовал, – ответил старик с нажимом, – но общался несколько раз вплотную. Мы с коллегами позаимствовали у него идею. Он делал картины, цепляя датчики к людям. К горлу в частности. Человек мог увидеть, визуализировать свой комок в горле. Мы решили, что в этом есть терапевтический потенциал. Буддисты веками учат наблюдать за внутренним миром и многие проблемы решают именно тем, что изучают свои эмоции долго и пристально.

Проблема в том, что мало кто готов наблюдать за своей психической механикой по часу в день. И мы стали изобретать различные техники. Ещё когда я учился, у нас в арсенале был приём: попросить человека нарисовать свою депрессию, свою печаль, свой страх, свой комок в горле. Теперь мы смогли показать этот комок на экране. Распечатать. Человек мог поговорить со своим комком. Выслушать свою печаль, а не глушить её. А мог сжечь распечатку. Мог сделать самолетик и запустить с балкона в парк. Отправить письмом за океан. Это неплохо помогает, когда работаешь с большим депрессивным расстройством, особенно тревожного спектра.

Потом мне пришла идея печатать модели комков на 3D-принтере. А потом и… ну и…

Он взял со стола серый комок и показал мне.

– А-а-а, – сказал я.

– Именно. А вы что думали?

– Я не знал, что и думать. Ломал голову.

– Давно ломали?

Я понял, что нет смысла юлить.

– Тут вот какое дело… – сказал я.

И выложил всё с самого начала. Психотерапевт застыл, как будто я накладывал ему гипс на руку, а он не шевелился, чтобы не мешать.

Когда я дошёл до конца, он кивнул и с видимым удовольствием сменил позу.

– Прогуляемся в ваш гараж?

Не дожидаясь ответа, он взял шляпу и направился к выходу.

– Я привык что люди мгновенно узнают свой комок. У каждого он особенный. Человек бессознательно формирует это изображение под себя. Комок похож на его печаль. Печаль, тоску, сожаление, душевную боль, подавленность, апатию, грусть, меланхолию, скорбь, огорчение, отчаяние, безысходность, уныние, горечь.

– Вы знаете много грустных слов.

– Это профессиональное. Так вот, мы придумали эту технику: создавали эти самые комки по изображениям клиентов и давали им, чтобы те отпускали их в лес. Благо он у нас тут прямо за дверью.

Но да, вы правы: наверное, человек далёкий от нашей среды, совершенно не поймёт, что перед ним, если увидит комок. Решит, что это какая-то ходячая картофелина. Но М***… он как-то прознал, чем мы занимаемся. Он пришёл ко мне несколько лет назад.

Старик замолчал, вспоминая.

– И что же?

– Лет тридцать назад, – продолжил он после длинной паузы, – он написал стихи. Надо же, я до сих пор помню:

Он пригрозил мне, что бог нас сорвёт

Но мы ещё только зреем

Он уверял, что любой самолёт

Был в детстве воздушным змеем

Любил он всё одушевлять. Всё подряд. Так до старости эту