Александр Зорич - Последний аватар Страница 8

Змей-7 уселся на хрупкое с виду крыло спортивного самолета и с интересом поглядел на шоссе. Там неслись два восьмиосных параллелепипеда. На них быстро проступали детали подвески, колеса, кабины и надписи "ВИН". Четверо других операторов — Змей-1, Змей-3, Змей-24 и Змей-37 — гуляли по крышам фургонов.

Змей-7 помахал им рукой. В ответ Змей-3 показал большой палец. Дескать, хорошо летишь. "Стройка, стройка… — подумал Змей-7. — Ага, наверное выпустят экскаваторы!"

В этот момент прямо под Змеем-3 из крыши второго фургона показался яйцеобразный выступ. Спустя несколько секунд на борт самолета поступила дополнительная информация и компьютер смог детализировать изображение.

Змей-3, оказывается, стоял на выдвижной башне пятиствольной автоматической пушки. Пушка вела огонь по самолету, на крыло которого столь опрометчиво присел Змей-7.

Очередь прошла сквозь его аватар.

Если бы Змей-7 сейчас находился не в специализированной, а в мировой виртуальной реальности, то кредиты посыпались бы из него вместе с кусками родного мяса как из мешка. А здесь Змей-7 лишь слабо махнул рукой, словно отгонял надоедливую муху, и поймал выбранный наудачу снаряд. Ого! Тридцать пять миллиметров. Американская штучка у ВИНовских дяденек, "Рэпид" GAU-5/35.

Баллистический вычислитель пушки принял соответствующие поправки и следующая очередь оторвала самолету крыло.

Змей-7 проводил взглядом кувыркающуюся машину и полетел вперед. Смотреть на реалистические муляжи трупов, которые наугад сгенерирует компьютер, совершенно не хотелось. Зато очень хотелось не пропустить "стройку".

— Не пора ли вмешаться? — неуверенно спросил он у Змея-3, опускаясь рядом с ним на башню автоматической пушки.

— Не наша забота, — равнодушно пожал плечами тот, присаживаясь на блок стволов "Рэпида". — Вон Змей-один о чем-то уже треплется по "наручнику", пусть снаружи с его слов и решают.

"Снаружи" находилось на расстоянии сорока метров от виртуальной капсулы, в которой лежал Змей-7. Полковник Хованский принял доклад Змея-1. Полковник немного постоял, вбирая всем телом тихий успокаивающий гул двигателей.

Потом Хованский резко выдохнул и, усевшись перед вифоном, попросил Главный Корпус ВИН, господина Щюро.

6

"Уже на исходе прошлого века, несмотря на всеобщую эйфорию по поводу темпов и перспектив развития компьютерных технологий, мне стало совершенно очевидно, что возможности развития электронных компьютерных систем практически исчерпаны. То же самое, только в десять раз острее, ощущалось мною по поводу устройств отображения видео- и аудиоинформации: мониторов, громоздких очков, шлемов, наушников и устройств обратной связи — перчаток, всех этих трехмерных джойстиков и микрофонов. Я уже не говорю о том, что такие органы чувств, как вкус, обоняние и осязание вообще оставались не у дел. К кретинским комбинезонам для "секса через океан" серьезно могли относиться только отпетые сексуальные маньяки, лишенные, вдобавок, какого бы то ни было вкуса.

В 2014 году я выбросил новомодную альфа-станцию "Prime" в свинцовые воды Балтики, раскроил молотом всё свое тогдашнее нехитрое ВР-оборудование, купил авиационный билет до Катманду и исчез на три года. Там, в Тибете, моя голова очистилась от вредных западных предрассудков и я отыскал правильное решение, изменившее мир.

"Чтобы почувствовать вкус свежего бифштекса с кровью, необходимо откусить кусочек", — скажет невоспитанная домохозяйка, которая не умеет пользоваться ножом и вилкой. "Чтобы почувствовать вкус свежего бифштекса с кровью, необходимо, чтобы сигнал чувствования пришел в головной мозг", — скажу я и буду совершенно прав. Когда наш язык соприкасается с жареным мясом, мы, строго говоря, в этот момент еще ничего не знаем о его вкусе. Только спустя несколько микросекунд сигнал добегает до головного мозга, обрабатывается там и сообщает нашему сознанию: "Бифштекс — дерьмо; пережаренный и недосоленный".

Этот пример подходит для иллюстрации того, как мы вообще живем и постигаем то, что называем реальностью. Что бы мы ни делали, к нам ежесекундно сбегаются тысячи разнообразных сообщений реальности: "ты давишь весом своего тела на собственные ступни и ты чувствуешь прикосновения морской гальки", "морской ветер овевает твое тело", "твой нос вдыхает аромат йода, подгнивших водорослей и далекого костра во-он там, на песчаной косе", "твои глаза видят все это плюс солнце плюс морскую синеву плюс прекрасную обнаженную девушку у далекого костра" и так далее и тому подобное. Более того, как сейчас достоверно установлено, наш мозг — сложнейшее кибернетическое образование во Вселенной — способен воспринимать и обрабатывать еще массу информации, поступающей от второй, третьей и Бог знает еще каких сигнальных систем, которые пока что удовлетворительно не описаны.

Повторю еще раз: то, что ты называешь таким ультраобъективным словом "реальность" — просто совокупность информационных сигналов, которые получает и обрабатывает твой головной мозг. И даже самый твой невероятный оргазм — в конце концов всего лишь сухая констатация мозга: "оргазм".

Поэтому любому барану ясно, что достаточно лишь правильно подготовить пакет информации и послать его в твой мозг непосредственно, минуя твои привычные рецепторы, чтобы ты почувствовал себя куколкой бабочки в момент метаморфозы, коровой под быком, Наполеоном в день Ватерлоо, прокаженным пророком Аль-Хакимом из Мерва или — если угодно — Господом Богом."

Олаф Триггвассон. "Страннее чем рай"

7

Вначале не было ничего и если только сознание Августина в это время можно было назвать существующим, оно воспринимало поглотившую его ткань иллюзорной реальности как абсолютное небытие.

Он полагал себя мертвым.

Не убитым до смерти, но именно мертвым, развоплощенным, Тем, Который Не Есть. Он должен был умереть. Но он не умер.

В сокрушительные смерчи пралогического хаоса вторглась чья-то всемогущая демиургическая воля и хаос отпустил Августина, предоставив ему новое внечеловеческое бытие.

Спустя вечность он открыл свои круглые алмазные глаза и, подняв тяжелые пластинчатые веки, увидел привычный от рождения пейзаж.

Тысячи черных рек, свитых в переливчатые коридоры. Реки висели в пустом пространстве. Одни из них текли медленно, другие — быстро, одни состояли из огня, другие — из мельчайших частичек, похожих на песок, третьи напомнили бы ему ледники, если бы он знал, что это такое.

Августин больше не имел имени. Мир из двух обитателей не знает имен. В нем есть только Я — огромное сильное рыбообразное существо, сотканное из звенящей яростью плоти — и Моя Тень. Моя Тень сейчас бежит от Меня и Я должен настичь ее во что бы то ни стало. И когда это произойдет, мы сольемся в Одно и зачнем Нечто.

Я чувствовал след Тени. Она совсем недавно была здесь и если Мне хватило бы терпения дождаться ее, то рано или поздно она пришла бы сюда вновь, ибо такова природа этого мира. Но Я нетерпелив, Я очень спешу.

Я сильно схлопнул четыре хвостовых плавника — материя Моей реки возмутилась и несколько огромных шаров искристой жидкости, оторвавшись от ее поверхности, полетели в разные стороны. Спустя мгновение, они, повинуясь силе тяготения Моего Мира, закружатся вокруг реки, как планеты кружатся вокруг солнца в Мире, Которого Я Не Знаю. Но Я этого уже не увидел, потому что Мое тело с веселым свистом, который мог слышать только Я своими бугристыми ушами — по одному бугорку под каждой пластиной чешуи — уже неслось вперед в шлейфе возбуждающих ароматов Тени.

У Меня был только один инстинкт — инстинкт Слияния, и у Тени тоже был ровно один инстинкт. Инстинкт Бегства.

Тень почувствовала присутствие преследователя, ибо точно так же, как она, благодаря прямой причинно-следственной связи, оставляла свой след позади себя, Я, из-за наличия в этом мире связи обратной, оставлял песню своей ярости впереди себя, и она слышала эту песню и она бежала.

Но Я был быстр, все быстрее змеилось Мое тело сквозь кристально-чистую воду этой реки, и река за Мной разлеталась мириадами капель. Я приближался. И тогда Тень свернула в песчаную реку, выделяя из своих брачных желез липкую жидкость, склеивающую песчинки в единую сверхпрочную субстанцию, которая вставала за ней непроходимой стеной.

Я в остервенении бился костистой мордой, увенчанной тремя корундовыми бивнями, о бесстрастную серую поверхность. Ни одна трещина, ни одна царапина не подмигнули Мне надеждой на успех. Отчаяние затопило Меня свинцовой волной. Мне нечего делать здесь и нигде больше делать Мне нечего. И ждать Ее здесь Я не имею времени. И тогда вибрации Моего Мира напомнили Мне один из своих нехитрых законов и указали выход.

Я устало опустил пластинчатые веки на горящие дихроматическим, бирюзово-охряным светом глаза — солнце Моего Мира. Во тьме нет Тени. Без Тени нет Меня. Без Меня нет Моего Мира.