Константин Аникин - Нульт: 01: Тень Победы Страница 8

  - Ну, лягушачья лапка, ты же на меня не обиделась, а? — нежно сказал Зиро, вытирая полотенцем голову.

  - Я не понимаю значения команды 'обижаться', - ответила Аи.

  - Вот и славно, — Зиро чмокнул экран.

  Он подошел к окну, и некоторое время соображал, по какому поводу улица украшена флажками, пока на все вопросы ему не ответила длинная растяжка из телекса, по которой бежали цветастые поздравления с Днем Победы. Денек действительно обещал быть неплохим, лето в этом году настало в конце апреля, так тепло в начале мая давно не было. Скорее всего — никогда не было. Взгляд его задержался на табло соседнего мэйнфрейма, на нем высвечивалась его мощность в терафлопах. Соседи гудели — накручивали максимальную вычислительную мощность. На их счетчике набежало 323 тысячи с копейками.

  Сильно, подумал Зиро. Пора зайти к Железному Феликсу. Между мэйнфреймами шло негласное соревнование, кто выжмет из своего дома больше.

  Зиро жил в мэйнфрэйме? 25, на проспекте Ракетостроителей. Мэйнфрэймы стали строить сразу по окончании российско-воркуйской войны, когда Информационный Комитет первого созыва утвердил программу развития В8 'в новых условиях'. В народе эту концепцию прозвали 'цифровым колхозом'. Мэйнфреймы решали одновременно вопросы жилья и работы, это были дома-суперкомпьютеры, состоящие из вычислительных узлов, одна квартира — один узел. Все мэйнфреймы были в муниципальной собственности, и его узлы сдавались операторам в аренду. Операторы, жившие в мэйнфреймах, обязаны были поддерживать свои узлы в рабочем состоянии, мэйнфреймы имели стратегическое значение для города, на них базировалась вся его вычислительная мощь. Мощности распределялась так: 50 % получал оператор узла, за труды, остальные 50 % шли в цифровой общак, из которого 30 % процентов шло на нужды Инфокома, а остальные 20 % делились равномерно между всем Верхним Регистром.

  Не каждый мог жить в мэйнфрейме, хотя и не каждый и хотел. Слишком уж много возни. Надо было пройти сертификацию Инфокома, сдать экзамены на удостоверение оператора, и постоянно заполнять все эти гребанные формуляры. Многим горожанам за глаза хватало возможностей обычных серверов, их устанавливали бесплатно в каждый дом, и также бесплатных общественных сетевых каналов. Но только не Зиро. Когда дело доходило до системных ресурсов, он был ненасытен. Да на одну анимацию Аи столько уходило! Это была девушка с высокими системными требованиями. Но дело было, конечно, не только в Аи; закон доходности компьютерных систем гласит: огромная вычислительная мощь и огромная пропусканная способность канала связи приносят огромные деньги. Если же оба этих показателя не соответствуют характеристике 'огромный', всё что можно заработать при помощи компьютера это не деньги. Поэтому, не смотря на возню, экзамены и прочие условия, очередь на вселение в новые мэйнфрэймы стояла на годы вперед. Зиро, помнится, дал огромную взятку, чтобы перескочить в списке на пару десятков позиций вверх. Но не жалел. Все давным-давно отбилось.

  Его компьютер занимал три комнаты из шести. Собственно, само железо, в самой большой, герметичной стерильной комнате, с прихожей-шлюзом, еще одну занимал промышленный пленочный накопитель, вместе с архивом данных, и медиакомната управления. В остальных трех, обставленных в стиле, который можно было назвать минималистским (а можно японским), он жил. Нельзя сказать, что в жилых комнатах не было компьютеров — каждая стена скрывала провода и печатные платы; мониторы, консоли, видеокамеры, микрофоны и датчики были повсюду — Зиро мог управлять Аи из любой точки. Даже его кровать была подключена к Аи. Она регулировала мягкость матраса в зависимости от фазы сна.

  Фреймами успели застроить практически весь центр города, и он, в результате, превратился в огромный суперкомпьютер. В архитектурном смысле они делились на два типа: узкие высокие и широкие плоские. Тауэры и десктопы. Зиро жил в тауэре.

  И каждое его утро начиналось также как утро любого другого оператора мэйнфрейма.

  Зиро приложил палец к сканеру замка и вошел в шлюз. Там он, кряхтя, облачился в белоснежный пластиковый комбинезон с подогревом, натянул маску с респиратором и перчатки. Отстоял положенные минуты под ультразвуковым пылеочистителем и шагнул внутрь своего компьютера. Это была его ежедневная трудовая повинность — техническое обслуживание узла.

  Внутри легкий морозец, стерильно-белая комната плотно заставлена высокими стальными шкафами, набитыми кремнием, подмигивают созвездия индикаторных лампочек. Каждый узел мэйнфрейма представлял собой векторно-параллельную компьютерную систему из тысяч кластеров по шестнадцать мощных процессоров в каждом. Когда Зиро только въехал в свой фрэйм, мощность его узла составляла стандартные два петафлопа, но за то время, что он здесь жил, он, путем аппаратного разгона и многочисленных апгрейдов, довел ее почти до трех. В сумме с городской системой распределенных вычислений реальная мощность узла могла доходить до 17 петафлоп. Но это от погоды зависело.

  Зиро поеживаясь от холода, подошел к главной системной консоли. Главное, конечно, не допускать перегрева. Первым делом он проверил показания термодатчиков (норма), потом давление в компрессорах охладительной системы на жидком азоте (OK), потом систему фильтрации воздуха. Поменять, что ли, фильтры? Менять фильтры было лень. А, потом, решил Зиро. Это терпит. Зиро почесал в затылке и осмотрелся. Да вроде все нормально. Гудит, родной, мигает лампочками. Ах, да! Кластер 831, вспомнил он. Пару дней назад выгорела одна из материнских плат. Надо-таки поменять. Он сходил в запасник, где таких плат у него была стопка до потолка, чтоб не бегать каждый раз в магазин. Он вернулся, вытащил сгоревшую мать (все ясно — кондёры выбило, вон, аж почернели) выковырял оттуда все 16 процессоров, переставил их в свежую плату, подрубил шлейфы и зарядил обратно в надлежащий слот в шкафу. Вот собственно и все. Прелести открытой архитектуры. Зиро подавил зевок.

  Закончив техосмотр, Зиро должен был заполнить специальный формуляр (форма TO 86-3), куда вносились сведения о состоянии данного ему в аренду оборудования. На кой это надо было делать каждый день, Зиро не очень понимал, но таковы были правила. Чиновники из отдела обслуживания мэйнфреймов любили без предупреждения заявиться с проверкой. Зиро торопливо начеркал в журнале оператора. Все. С рутиной покончено. Теперь можно и позавтракать. И Зиро пошел на кухню.

  Его кухня была забита множеством крутых блестящих девайсов, превращающих жизнь любой домохозяйки в праздник, но, по правде говоря, если чем он и пользовался из всего этого, так холодильником и чайником. Зиро вообще редко ел дома. Но сейчас ему не хотелось никуда идти. Он щелкнул кнопкой чайника. Достал из шкафчика свежий кирпичик болотного хлеба из спирулины, Зиро пристрастился к нему во время блокады. Достал из своего огромного холодильника, с функциями голосовой почты, льдогенератором, телевизором, видеосистемой, и, конечно же, доступом в Сеть, пластиковое ведёрко с браконьерской черной икрой. Намазал ее, с горкой, на синеватый, плотный спирулиновый хлеб, разложил на блюде и поставил на стол. Потом заварил себе чайник великолепного красного улуна. Завтрак, типа, готов. Когда Зиро отправил в рот первый бутерброд с черной икрой, он почувствовал легкий укол совести: может сейчас он ест последнее поколение осетровых? Легкий, потому что насчет этого с его совестью все было давно договорено. Осетры могут утешиться тем, что сейчас у человечества шансы на выживание немногим больше. Зиро ел и пялился в телек, встроенный в дверцу холодильника.

  Их Игла, спасибо воронке, принимала все эфирные телеканалы в мире. Сомнительное счастье. По умолчанию, телек Зиро был настроен на местный Восьмой канал. По Восьмому крутили документальный фильм о истории города. Фильм этот был снят довольно давно, несколько лет спустя после войны, и Зиро уже не раз смотрел его. Он включился на середине, как раз тогда, когда авторы фильма добрались до новейшей истории города.

  После развала СССР Воркуйску-8 пришлось туго. Раньше они тут жили, практически как у Христа за пазухой. Конечно, болото, секретность, опасные эксперименты, но по крайне мере, в отличие от всего остального совка, в В8 практически не знали всей этой советской бытовой неустроенности. Партия на В8 не экономила. Кроме того, в плане свободы совести, это было самое свободное место в СССР. Город, благодаря Игле, с самого своего основания буквально купался в информации. Здесь никто бы тебя не посадил за такую ерунду, как чтение запрещенной книжки. Партию это не волновало — воркуйское вольнодумство было надежно локализовано болотом. Городу прощалось все, кроме измены. Болотная сказка кончилась в середине восьмидесятых. Экономика Союза агонизировала, прекращалось финансирование научных программ, останавливались заводы. В 1991 году все рухнуло. Союз развалился и Воркуйск-8 остался у разбитого корыта.