Алексей Жарков - Избранные. Киберпанк Страница 9

– Ах да, прошу извинить!

Беженец поклонился и вытянул руку, зашипев от боли, когда солнце лизнуло смуглую кожу. Ангел положил палец на запястье подозреваемого, нащупывая магнитный считывающий имплант. Запустил в автономную систему бота ACM12 и долей секунды спустя получил отклик. Шахид Салафи. Иран. 16 лет. Импланты серые, без нотификации правительства и авторизации корпораций. Что и неудивительно, при такой-то фамилии.

– Цель посещения Ядра?

– Я ищу работу, господин, – униженно пробормотал Салафи. Он боялся, это было очевидно. Ангел понимал, что скорее всего является первым представителем органов городской охраны, которого видит беженец. Микс высочайшей категории: два центнера плоти и стали, две головы – каждая с синхронизированным под общие процессы мозгом, бронированный корпус, обшитые металлом белоснежные крылья, бронзовый гербовый орел на груди… чудовище, призванное внушать ужас одним своим видом.

– В такое время офисы по приему закрыты.

ACM12 пискнула в наушнике, но ангел уже знал, что юноша представляет собой приоритетную для исследования особь. Шахид Салафи попятился, готовясь пуститься в бегство, но страж Ядра предупреждающе погрозил пальцем.

– Пожалуй, вам стоит пройти со мной, – сказал ангел.

Каждый из миксов подключен к сети и потому несвободен. Хакеры-самоучки и бунтари городят защитные системы, которые не представляют стоящих загадок для специалистов корпораций. Даже примитивные охранные сканеры способны вычислить до девяноста пяти процентов запрещенных программ, связывающих личные сетевые протоколы миксов с серыми и черными серверами. Блок корпоративных и государственных поисковых процессов возможен, но нарушитель, способный его поставить, должен быть настоящим гением. По большей части подобные гении уже работали на «Ятсен», «Цы Си» или одну из американских корпораций, а те, кого не смогли сманить с черного пути деньгами и привилегиями трансгражданства, либо ушли в добровольное отшельничество, либо бесследно исчезли.

Шахид Салафи не походил на гения. Среди программ, запущенных на личных машинах, угнездившихся в его плоти, ангел распознал немало бесполезных и вирусных. Мальчишка не умел чиститься, наплевательски относился к сокрытию сетевой информации и по всей очевидности пользовался только жалкими крохами преимуществ подключения. Передавая Шахида офицеру службы безопасности «Ятсена», здоровенному бритому наголо китайцу с биомеханическими протезами вместо рук, ангел знал, что на улицу парня больше не выпустят. Даже если он сдаст отца, печально известного террориста, год за годом наносившего корпорации болезненные уколы, приговор китайцы не изменят. За участие в группе Салафи полагалась смерть.

Мальчишка сдался на милость «Ятсена» не просто так. Чтобы понять это, не требовалось много ума. У него был коварный план. Иранские хакеры могли разработать супервирус, который подослали в логово врага на двух ногах. В конце концов, Язир Салафи мог послать под именем сына смертника, начиненного не идентифицируемым ACM12 взрывчатым веществом. Ангел полагал, что последний вариант наиболее правдоподобен. Устраивая точечные взрывы, неуловимый иранец отправил на тот свет не одного ятсеновского функционера. Если подобное произойдет и в Москве, никто не заплачет, рассудил ангел. В «Ятсен-Билдинг» его полномочия как представителя российской власти завершались. Шахид Салафи стал проблемой ненавистной многим корпорации.

В мире, где сознание и компьютерный алгоритм слились воедино, главенствует логика. Все процессы Ядра – от перемещений в магнитных потоках до расчетов между стоматологом и пациентом – фиксируются и хранятся в файлах мощнейших серверов, где проходят тщательнейший двойной анализ.

Но любая, даже самая совершенная система, подвержена сбоям. Для «Ятсена» таким сбоем стал Язир Салафи. Для самого Салафи – сын. Или это было только видимостью?

Чэнь Далун встретил мальчишку лично и тут же велел сотруднику службы безопасности исчезнуть. От юного Салафи изрядно попахивало, и пожилой китаец приложил к носу рукав – жест, подсказанный генетической памятью, привычный поколениям мандаринов и придворных красавиц, заслонявшихся от зловония шелком цветастых халатов. Естественно, шелковую одежду Чэнь себе позволить не мог: насекомые, выделявшие драгоценную нить, вымирали. Их осталось так мало, что на халат из натурального шелка ушло бы месячное жалование шеф-интеррогатора московского отделения.

Марать Шахидом Салафи стул шеф-интеррогатор не стал. Угнездив свое худое тело в слишком широком и глубоком кресле, он жестом приказал допрашиваему стоять. Тот опустил голову, спрятал руки и подбородок в складках грязного балахона и не шевелился, пока в комнату не ввели переводчика. Чэнь отвратил лицо от Салафи и подставил морщинистую щеку проникавшему сквозь покрытое темной пленкой окно солнцу. К старости его стало тянуть к теплу. Металлические детали охлаждали тело, морозя в жилах ленивую кровь.

– Спроси у него, не готов ли он к сотрудничеству, но предупреди, что приговор в его отношении вынесен, и он может лишь облегчить тяготы казни, но не отменить ее.

Переводчик забубнил на арабском, но Салафи сразу же перебил его и начал быстро и горячо шептать что-то Чэню. Китаец не понимал ни слова, а переводчик не мог ввернуть в словесный поток мальчишки ни реплики.

– Он не готов рассказать о планах отца и не просит снисхождения, – опомнился переводчик, когда Салафи наконец замолчал. – Говорит, что устал и не хочет ничего, кроме забвения. Ругает вас и всю корпорацию самыми низкими словами.

– Запрети ему говорить, – устало ответил шеф-интеррогатор.

И интуиция, и опыт подсказывали Чэню, что мальчишка блефует. Забвение он мог обеспечить себе и сам, просто отключив разом все импланты. Шахид Салафи являлся ловушкой, но Чэнь не понимал, каким образом может в нее попасться и что за этим последует. Подумав, он нашел выход: сломать все правила затеянной Салафи игры прямо сейчас, в дебюте.

– Отведи его в камеру и отключи сеть, – сказал Чэнь, нажав на кнопку вызова охраны.

Судя по лицу мальчишки, решение было верным. Салафи никак не ожидал, что его даже не будут выслушивать. Естественный глаз испуганно округлился, рот изогнулся дугой, словно у капризного младенца. Он еще пытался что-то выкрикнуть, пока два микса с кистевыми имплантами вытаскивали его из кабинета, но в коридоре сдался и замолчал. Выведя на линзу изображения с камер, установленных на пути к лабораторным камерам, Чэнь Далун ждал, не появится ли на щеке Салафи слеза, но так и не дождался. Юный террорист быстро взял себя в руки и погрузился в апатию, чем вызвал у шеф-интеррогатора еще большие подозрения.

Чэнь набрал управляющую.

– Предлагаю уничтожить, – сказал он.

Ей не потребовалось пояснять, о ком шла речь. Управляющая знала все и всегда.

– Завтра. Я попросила доктора Сю снять показания с его устройств.

– Используйте отсоединенный контур.

– Я не вчера родилась, мастер Чэнь, – отрубила управляющая. Переговорный аппарат пискнул, связь прервалась.

– Как и Язир Салафи, – вздохнул шеф-интеррогатор, зная, что эти слова уйдут в пустоту.

* * *

Свадьбы до последнего дня свободы игрались по старым обычаям. Мужчины пировали за отдельным столом, бросая жадные взгляды на половину, отведенную женщинам. Жители общины Салафи соблюдали тонкий баланс между исконным целомудрием и всепоглощающей жаждой жить, получая от ускользающих дней, отмеренных наступлением врагов, грешные прелести. Язир слышал, что священники Тегерана и других больших городов бессильны перед охватившим обреченное государство развратом. Мародеры, грабившие брошенные магазины, и мужья, без утайки изменявшие супругам с женами соседей или шлюхами, были лишь предвестниками тотальной духовной нищеты. Чем ближе подбирались передовые отряды «Ятсена» и чем тоньше становились артиллерийские линии, сдерживавшие арабов, тем больше трупов скапливалось на улицах еще не охваченных войной городов. Персы с охотой вырезали друг друга, стремясь напоследок испробовать все, что было недоступно в мирной жизни. Именно поэтому Язир и придумал для сподвижников маленькие, но приятные поблажки. Сорвавшись в пучину безумия, они поставили бы под угрозу его авторитет.

Никто не умел говорить так красиво и вдохновенно, как Язир Салафи. На последней свадьбе он занял внимание гостей на добрых полчаса. Благословения супругам перемежались речами о предстоящих тяготах, тонкие шутки – глубокими, печальными фразами, моментально гасившими расцветавшие на устах улыбки. Некоторые гости уже изрядно захмелели. Вино – еще одно дозволение Салафи, оставшегося чистым перед Аллахом и не прикасавшимся к алкоголю – притупило чувства людей, но ослабило их разум перед натиском оратора. Язир безраздельно владел ими, и бросая об пол опустевший бокал, пожиная крики, полные обожания, он верил в успех, пил одну лишь воду, но все равно пьянел.