Сонгоку - Татьяна Зимина Страница 9

Только сейчас Мирон услышал равномерное гудение. Будто за облаками шел грузовой стратоплан. Крепкие тельца патрулировали соцветия, как крошечные дроны. Пчёлы… Последний рой видели в природе пятнадцать лет назад.

— Тоже поколдовали с генами? — спросил Мирон, разглядывая мохнатых, полосато-корчиневых летунов. При виде насекомых его накрыл священный трепет.

— Пока что экспериментируем, — отмахнулся профессор. — Феромоновый ограничитель не позволяет им вылетать за пределы монастыря. — Как только добьёмся устойчивости особей к циклическим парабенам, выпустим на волю.

Трудились в парке не только пчёлы. Тут и там Мирон замечал согнутые спины, обтянутые коричневыми рубахами, и склоненные треугольные бамбуковые шляпы. Монахи — раз монастырь, значит должны быть и монахи, правильно? — занимались разнообразными делами. Кто-то граблями подправлял ровные чёрные борозды в саду камней, кто-то подметал опавшие лепестки, кто-то ковырялся в земле — рядом с небесной красоты прудиком располагались вполне прозаические грядки с кочанами зеленой еще капусты и накрытые плёнкой купола теплиц.

Откуда-то издалека ветер принёс кудахтанье кур и запахи птичьего двора.

— У нас тут всё своё, — махнул на теплицы профессор. — Петрушка там разная, огурчики-помидорчики… Пруды с карпами — люблю, знаешь ли, отведать жареной рыбки вечерком… Ты пробовал когда-нибудь жареного с корнями лотоса карпа?

— Не приходилось.

— Угощу. Сегодня же вечером и зажарим… Жаровня у меня старинная, каменная. Рыба получается — объеденье.

Говорил профессор, сладко жмурясь, как довольный жизнью кот.

— Вообще-то у меня мало времени, — робко напомнил Мирон.

Масштабы монастыря его потрясли. Считалось, самая большая ценность в Японии — это земля. Громадными зданиями-ульями были застроены даже крошечные рукотворные островки в Токийском заливе. А здесь гектары площади использовались под огород. Если посчитать налоги, каждый монах должен быть миллионером.

— Что время? — пожал плечами профессор. — Волны на песке… Впрочем ты прав. Рыбу отложим до лучших времен. А сейчас не желаешь ли выпить чашечку хорошего кофе?

— Убейте, если я когда-нибудь откажусь. Потому что это буду уже не я.

Сам монастырь — деревянное здание пятнадцатого века, с галереями, крытыми переходами и выгнутыми крышами над множеством башенок, был окружен современными коттеджами в европейском стиле, с громадными раздвижными окнами, открытыми верандами и небольшими бассейнами с пронзительно-синей водой.

Профессор жил в одном из таких коттеджей.

— Основной дом содержится как музей, — пояснял он, ведя Мирона по тропинке из белоснежного песка. — Всякие там старинные мечи, шелковые кимоно ручной работы и ширмы из рисовой бумаги, расписанные самим Кавагучи.

— Но посторонних вы сюда не пускаете?

— Ага. Правда, здорово? Эту землю, еще во времена Реставрации, подарил моему прапрадеду новоиспеченный император Мэйдзи, за особые, как ты понимаешь, заслуги… А законы в Японии обратной силы не имеют. Так что, пока я сам не захочу, этой землей никто больше пользоваться не может.

— А как же налоги?

— Я запатентовал официально пару-тройку изобретений. Вот с них деньги на оплату и идут.

— Значит, всё здесь принадлежит вам?

— Можно сказать и так, — удовлетворённо захихикал старик. Зубы у него были ровные, белые и на вид — совершенно искусственные. — Но так уж заведено: всё кому-то должно принадлежать, — а потом нахмурился. — Если б не упрямство твоего отца — вы с братом росли бы здесь.

— Вы знаете, что его убили?

— Я приезжал тогда, чтобы лично уговорить его перебраться в Японию. Его исследования приближались к концу и в Москве оставаться было опасно. Но он не послушался.

— И умер, — кивнул Мирон. — А наша с братом жизнь покатилась ко всем чертям. Пришлось переехать в вонючую халупу, мать начала пить, завела любовника… — Вы знаете, кто это сделал?

— Нет, к сожалению, не знаю, — покачал головой профессор. — Меня не пустили даже на похороны…

— Я хочу во всём разобраться, — сказал Мирон. — Слышите? Я найду того, кто его убил.

Профессор только печально кивнул.

Мирон смотрел, как падают бело-розовые лепестки, и вспоминал совсем другую метель, сквозь которую падала его любимая девушка…

— После его смерти вы продолжили исследования? — спросил он.

— Да как тебе сказать… — старик пожал плечами и остановился на веранде, перед входом в коттедж. Ветер тронул вереницу стеклянных шаров-колокольчиков, раздался нежный мелодичный звон. — Основным разработчиком той идеи был твой отец, я просто помогал ему с некоторыми вычислениями… Так что нет, ту идею я развивать не стал — отвлёкся на другие дела. Ну проходи, гостем будешь, — он распахнул дверь.

Коттедж профессора состоял из большой гостиной, нескольких комнат — во всяком случае, дверей Мирон насчитал штук пять, а так же большой кухни с низким деревянным столом, сделанным из круглого спила дерева, и множеством шкафчиков.

— Люблю, знаешь ли, готовить, — комментировал старик, включая газовую — неслыханная древность! — плиту и выставляя на конфорку металлический сосуд с узким горлом и длинной ручкой.

— Мелета, — позвал Мирон. Он только что спохватился: не слышал голоса в голове с тех пор, как оказался за стенами монастыря.

Программа не ответила.

Наверное, они экранируют сигналы… — подумал Мирон и успокоился. Даже приятно некоторое время побыть наедине с собственными мыслями.

Кофе был наконец-то хорошим. Слишком густым и крепким на вкус Мирона, но настоящим, а не той бурдой из жженой яичной скорлупы, что продавали на улицах Токио.

— У нас в Японии принято пить чай, — будто подслушал его мысли профессор. — Сенча, Банча, Ходзича… А вот кофе варить не умеют, — он поджал губы, словно считал неумение варить кофе самым большим недостатком цивилизации.

— У вас получилось очень вкусно, — похвалил Мирон, отпивая из низенькой глиняной чашечки. После нескольких глотков на языке образовался устойчивый привкус раскаленного ила, зато в животе разлилось благодатное тепло и наконец-то начала работать голова. — Вы сказали, что ожидали чего-то подобного, поэтому и встречали меня у кумирни.

Говорить не хотелось. Хотелось тихо сидеть здесь, за низеньким столиком, грея ноги в тёплой яме, на дне которой тлеет ароматными углями каменная жаровня, любоваться цветущими сакурами, прихлёбывать густой сладкий кофе и решительно ни о чём не думать.

К сожалению, конструкт с Платоном холодил живот, не давая забыть о самом главном.

— Сошлись точки и линии, — кивнул профессор, вновь произнеся загадочную фразу.

— Точки и линии? — переспросил Мирон.

— Узловые точки и направляющие линии, — охотно, но всё так же туманно пояснил старик. Увидев непонимающий взгляд Мирона, он улыбнулся. — Сейчас я тебе объясню…

Взяв лист толстой бумаги — Мирон еще подумал, что её кто-то сделал своими руками — старик согнул его о диагонали. Затем — еще несколько раз. Получился журавлик оригами. Развернув лист, профессор разгладил его крупными руками на столе.

— Видишь? — он ткнул пальцем в бумагу. — Я согнул лист определенным образом, и на нём остались линии и узловые точки, в которых эти линии сходятся. Если сделать из этого листа что-то другое, например, собаку — точки и линии будут совсем другими.

— И что вы увидели в точках и линиях нашей реальности? — спросил Мирон.

— Пока еще не знаю, — пожал плечами профессор. — Но явственно ощущаю: они встали определенным, отличным от других, образом. Каким — надеюсь, мы разузнаем вместе.

— А как вы их, эти точки, вычислили? — спросил Мирон.

— Это было несложно. Я же тебе говорил: я люблю статистику. Перепись населения, учёт имущества граждан, доходы и расходы, на что тратят и когда… Демография… Факторный и компонентный анализ больших групп, выявление закономерностей — в общем, я научился слушать биение пульса Вселенной. По крайней мере той, в которой существует человечество. И понял, что ему — человечеству — грозит опасность.

Сказал он это таким обыкновенным, спокойным голосом, что Мирон сначала даже не испугался.

— Человечеству всегда грозит какая-нибудь опасность, — осторожно ответил он, — Вирусы, инфоинтоксикация… глупость, наконец.

— Здесь опасность совершенно иного рода, — профессор долил в свою крошечную чашку из турки. Мирон отказался: после двух порций сердце и так трепыхалось где-то в горле. — Опасность закуклиться в самих себя, стагнировать не на уровне технологий или духовно, а чисто физически.

— Это как?

— Всё идёт к тому, что тела станут просто не нужны, — пояснил старик. — Уже сейчас миллионы людей проводят в Ваннах большую часть времени. Не выходят из дому ни на работу ни на прогулки, не дышат свежим воздухом, даже не едят — современные биогели снабжают