Варяг. Обережник - Мазин Александр Владимирович Страница 10

Вакула смех оборвал, задумался. Крепко задумался, как и все остальные путники.

– А ну их всех, с ихними чужеземными обычаями, – изрёк кузнец. – Мы живём по своим законам, чтим пращуров, и нам хорошо. Так, старый?

– Так, – подтвердил Житко.

На этом теологический диспут закончился, а караван продолжил путь. Ехал он не в Вышгород, как сначала почему-то думал Данила, а в другой город, под названием Бродов. Всё из-за тех же жадных приказчиков боярина Блуда. В Бродове был свой посадник, и там, оказывается, жил кузнец Вакула.

По всему выходило, что этот населённый пункт станет для Молодцова точкой отсчёта для обустройства в этом мире. А заодно, может, он поймёт, что за чудеса с ним произошли. Поэтому о Бродове следовало расспросить как следует. Подходящий источник информации – Вакула – как раз находился рядом. Но уже по означенным причинам Данила не горел желанием идти на контакт с кузнецом, и кузнец отвечал ему тем же. Словом, Молодцов решил отложить сбор информации до завтра: ехать им оставалось как раз ещё один день.

А пока же телеги маленького каравана неспешно скрипели по лесному тракту. Никаких особых событий за время путешествия не произошло. Если не считать того, что пришлось пару раз быстро сворачивать, чтобы уступить дорогу конным воинам. Те неслись во весь опор и даже не подумали затормозить, наверное, могли и стоптать путников, если бы они не оказались достаточно проворными. Высшее сословие, блин. Или здесь до сословий ещё не додумались?

Ещё встретили настоящий купеческий караван. Поезд, как здесь говорят, из семи телег. Житко степенно поздоровался, и оба каравана с трудом разминулись на узкой лесной дороге. Всё время, пока поезд оставался в пределах видимости, Вакула и Житко выглядели настороженными. Похоже, помочь расстаться с имуществом здесь могут не только разбойники, но и местные коммерсанты. Как говорится, медведь в тайге прокурор, и ничего не попишешь.

Ехали весь день, но не очень быстро, чуть быстрее скорости пешехода. Остановились затемно, выехали опять рано утром.

– А засветло добраться сумеем? – беззаботно спросил Данила, полагая, что уже знает ответ.

– Вряд ли, – ответил Житко, – ну да это ничего страшного. Город уже рядом, нас и по тёмному времени пустят.

– А вот это уже очень плохо, – враз посерьёзнел Данила и мысленно обругал себя. Надо было раньше узнать маршрут, может, удалось бы подогнать старосту, глядишь, и раньше в город приехали бы.

– Чего плохого? – удивился Вакула. – Сказано же тебе – город рядом.

– В том-то и дело. Перед домом или другим безопасным местом человек всегда расслабляется, успокаивается, тут его всякая шваль разбойная и поджидает.

На полянке, где ночевали путники, повисла тишина.

– А чужак дело говорит, – сказал один из деревенских.

– Тихо ты, без тебя разберёмся, – оборвал его кузнец.

– Делать нечего, – пожал скошенными плечами староста, – будем ехать. Куда деваться? Авось, пращуры оберегут.

«Авось – это великое русское слово», – подумал Данила, нащупывая шнурок кистеня в рукаве и стискивая рукоять ножа, одолженного, а не подаренного, старостой на время поездки.

Оказывается, наличие оружия на поясе, даже самого плохонького ножа, – признак мужчины. Конечно, куда более солидный признак – это гривна на шее. Гривна здесь что-то вроде денежной единицы и одновременно статусная вещь. Представляла она собой обруч из драгоценной проволоки, серебряной или золотой, который носился на шее. Как раз те самые штуки, которые видел Данила на молодых воинах, встретившихся ему на невольничьем рынке.

Данила пока свою гривну не выслужил, и даже кистень с ножом у него были дарёные, но какие его годы. Он освободился из рабства и стал свободным без чьей-либо помощи, если не считать того, что в деревне Житко его накормили и вылечили. С другой стороны, Молодцов своё пребывание в этом удивительном мире не рассматривал как нечто необратимое. Вдруг есть какой-то способ вернуться? Или всё путешествие вроде какой-то временной петли: надо выполнить какое-то задание, как в квесте, и тебя вернут обратно? Только чем мир, в котором жил Молодцов, лучше теперешнего, в который он угодил? Да, там из него не сделают раба вроде как по закону, но не зря же умные люди говорят, что ипотека заменила крепостное право.

Проблема в том, что всякий раз, когда Данила пытался обдумать своё невероятное перемещение, он скатывался в какую-то лютую шизофрению. Тем более что и обстоятельства не способствовали отвлечённым думам. Их караван подходил к самому опасному участку пути. Данила это кожей чувствовал.

С каждым часом их неспешного путешествия напряжение нарастало. Колёса телег мерно поскрипывали, и Даниле ужасно хотелось подгонять кобылок, влекущих телеги. Но тощие животины и так тащили их с максимальной скоростью, а после полудня стало понятно, что засветло караван до города не доедет.

«Птицы замолчали», – так о подобных ситуациях пишут в плохих романах. Но в том-то и дело, что птицы вполне себе мирно цвиркали, солнышко светило и травка зеленела. Никаких видимых признаков угрозы. А у Данилы по спине бежали мурашки и в животе холодело. У него было ощущение, что кто-то недобрый противным липким взглядом уставился ему в спину.

Молодцов даже пару раз оборачивался. Осторожно, чтобы не заметили мнимые преследователи, но сам разглядеть в кустарнике по краям дороги никого не смог. Своими переживаниями Данила не стал делиться с попутчиками, те на него и так косились после слов, сказанных утром, и сами, похоже, испытывали сходные ощущения. А может, это просто было самовнушение, может, Данила и в самом деле на всех страху нагнал на пустом месте. Мда… выглядеть трусом и идиотом в глазах местных не хотелось, но Молодцов очень хотел ошибиться в прогнозах.

Солнце коснулось верхушек деревьев вдоль тракта, и вскоре на него набежала тень.

– Уже скоро, – сказал староста, а лошадки сами прибавили ходу, должно быть, учуяли запах человеческого жилья.

Данила не успел обрадоваться. В скрип колёс вплёлся похожий, но другой звук, уже знакомый Даниле. Молодцов краем сознания смог уловить его, а тело на этот раз не опоздало, а само приняло решение. Данила на голых рефлексах кубарем слетел с телеги, уже в воздухе услышав звонкий щелчок и то, как над ним с шорохом пролетает смерть. Молодцов приземлился на подставленные руки, перекувырнулся, запоздало прокричал:

– Враг!

И увидел, как на него нападает заросший мужик с топором. В куртке с металлическими бляшками. Данила с колен метнулся в сторону и махнул наугад кистенем. Шнурок его оружия обмотался вокруг голени нападавшего. Тот на миг потерял Молодцова из виду, развернулся. А Данила ещё раз перекатился по земле и, вставая опять на колени, потянул захваченную ногу за собой, как рыбак, подсекающий рыбу. Разбойник от такого неожиданного маневра потерял равновесие, с воплем повалился на Молодцова, замахиваясь топором. Данила рывком начал подниматься, чтобы сократить замах возможного удара. А рука, опять будто сама, нащупала рукоять ножа и нанесла мощный удар. Нож вошёл точно между ног, с противным скрежетом проехался по кости.

Топор разбойника больно ударил Данилу рукоятью в плечо – хорошо, что древком, а не лезвием. Сам разбойник дико заорал, плюхнулся спиной на землю и задёргался. Данила потянул нож, но тот увяз. Раздумывать времени не было. Молодцов аккуратно приподнялся над дёргавшимся разбойником, поднял оброненный им топор, попытался в темноте кустов разглядеть лучника. Услышал знакомый скрип, метнул топор на звук. Раздался щелчок, стрела пролетела над Данилой, а он сам с криком побежал к лесу. Увидел тёмную фигуру, прыснувшую за дерево, резко затормозил. Развернулся на пятках и бросился ко второй телеге, где от пятерых разбойников отбивался Вакула с двумя деревенскими. Втроём они были прижаты к борту. Один из разбойников уже взобрался на телегу, но кузнец так ловко орудовал оглоблей, что добраться до него пока не получалось. Именно пока, потому что из плеча у него уже торчал черенок стрелы.