Александр Карпенко - Грань креста Страница 11

— И тебя?

— И меня… Слушай дальше. Многие старожилы с подстанций до сих пор работают. Нилыч, например, с шестой. Выселки как раз входили в их зону обслуживания, я не путаю, Нилыч?

— Не путаешь, Люся. Там, верстах в десяти, до сих пор брошенное здание стоит. Машины пустые на площадке ржавеют… Проезжал я там пару раз, все бурьяном зарастает.

— А дальше?

— Дальше вот что. Когда оставшийся персонал начали на Центр эвакуировать, одну подстанцию потеряли. Тринадцатая находилась в лесном секторе, а в Лес, как ты знаешь, не особенно-то сунешься. На запросы с Центра они сперва отвечали, что эвакуироваться не намерены, потом и вовсе отвечать перестали. Попытались организовать поиск с вертолетов — у нас есть два. Искали-искали, ничего не нашли. Подстанция как сквозь землю провалилась. Дорога туда хорошая была, безо всяких вертолетов легко доехать можно было, так сгинула дорога, словно и не прокладывали ее. Начальство посуетилось-посуетилось, крыльями похлопало-похлопало да и отступилось. Решили, что без снабжения и финансирования сами вымрут. А они живы до сих пор и работают.

— Что ж страху вокруг них столько? Работают себе, ну и на здоровье. Нам вызовов меньше.

— Ну, то, что я тебе до сих пор рассказывала, более-менее достоверно. Если и соврала, то немного. Кто пришел с филиалов, об этом периоде нет-нет да обмолвится. А вот дальше сплошные легенды начинаются.

Говорят, что там работают медики высочайшей квалификации. Нет задачи, которая бы поставила их в тупик. Только со всеми, кому они оказывали помощь, потом происходили какие-то страшные несчастья. Кто с ума сходил, кто погибал лютой смертью, кто самоубийством кончал. Эмблема у них теперь другая, — Люси кивнула в сторону жетона, — видишь, крест-то как на кладбище. Рассказывают, бывало так: попала наша бригада в острую ситуацию. Нужно спецов вызывать кардиологов там или реанимацию, не справиться самим. А возможности вызвать нет. И тут появляются эти — в самый нужный момент. Лечат быстро, грамотно, аппаратура у них, какой мы и не видывали. То же и у населения. Стряслось что-то серьезное — жди тринадцатую подстанцию. Не хуже воронов беду чуют. А от их помощи одни слезы потом…

Говорят, они себе наших ребят на работу вербуют. А еще есть слухи, что кое-кого из тех, кто на том свете давно, в составе их бригад видели…

В общем, тема эта как бы запретная. Про Потерянную подстанцию даже шепотом стараются не поминать… Но вот откуда у лесных братков жетон их старшего врача? Tы, Шура, эту штучку храни получше да не показывай никому. Не могу тебе объяснить, только у меня предчувствие, что может она когда-нибудь крепенько пригодиться… Все, базары кончили. Дурдом на горизонте.

Нилыч припарковал машину около нарядного бревенчатого домика с высоким резным крылечком. На столбике крыльца висела эмалированная табличка «Приемный покой». Множество подобных домиков было разбросано по тенистому парку со скамеечками для отдыха в живописных местечках. Кое-где я заметил решетки на окнах и огороженные высокой металлической сеткой площадки для прогулок. Буйные отделения. Нарядно, уютно вокруг. Жужжат над пышными клумбами насекомые. Желтый песок дорожек манит в укромные уголки. Дармовой рабочей силы в психиатрических лечебницах не то что в достатке-в избытке.

Дверь распахнула толстая санитарка в нечистом халате, так знакомо ворча:

— Возют все, возют. День возют, ночь возют, не уймутся никак. Когда ж конец-то этому будет?

— А на том свете, — весело откликнулась Люси, выглянув из окна, — вот помрем, и всему конец. Шура, сдавай больную.

Подхватив бланк сопроводительного листа, я выгрузил полусонную женщину из салона и проводил в прохладный полумрак приемного покоя. Заполнение привычных граф не отняло много времени. Перезнакомившись с санитарами и медсестрами, тут же нашедшими в новеньком фельдшере благодарного слушателя жалоб на тяжелых больных, скверное начальство и маленькую зарплату, я вручил бумаги и больную дежурному врачу. Врач, абсолютно лысый носатый мужчина при пышной бороде, взглянув в сопроводительный усталым взором темных печальных глаз, констатировал:

— Рат зря не привезет. Грамотная крыса. Оформляйте в третье отделение. Ты новенький? Значит, своих навещать не будешь?

— Каких своих?

— Ну, наших. Много их тут лежит — и медиков и немедиков. Так не будешь?

— Некого мне навещать. Я свободен?

— Вполне.

Я спросив фамилию принимавшего больную доктора, собираясь записать ее, чтоб не вылетела из головы, и откланялся.

— Мазлтов, дорогой. Привет крысе.

Я вышел на крыльцо, чихнув от веселого солнышка.

— Будь здоров!

— Спасибо. Тебе привет от доктора Райзмана.

— А, Борух Авраамыч! Знала бы, зашла. Опять крысой обзывал?

— Обзывал.

— Значит, в хорошем настроении. Ну, да будь он в плохом, ты бы еще два часа там возился. Ладно, звони.

— Как звонить-то?

— Позывной базы — «Зенит». Наш — «Зенит ПБ-19», по номеру бригады. Если вызов «Зенита» не пройдет, проси передать с машины на машину. Это обычная практика — мало у кого с больших расстояний рация достает до базы, а на самом Центре передатчик мощный, его, как правило, слышно.

Вызов не прошел. С одной машины на другую покатилось по эфиру наше «освободились», постепенно пропадая из зоны слышимости. Я положил трубку рядом с рацией и поднял голову.

На капоте была разложена нехитрая закуска, стояли кружки с остатками пива. В опустевшей пивной баклажке — маленький букетик.

— Поднимай, Шура, стакан — поздравляем тебя! — широко улыбались мой удивительный доктор и водитель.

— С чем? — не понял я.

— С первым вызовом, Шура. С боевым крещением. За тебя!

— За тебя!

— Спасибо, родные, — растрогался я, — за нас, за нашу бригаду!

Сдвинулись две облупленные кружки с полустертой надписью «Психоневрологический диспансер» и маленькая стеклянная мензурка. Какая удача, что мне выпало работать с такими славными ребятами!

Ожила рация. Из далекого далека послышался искаженный помехами голос диспетчера:

— Зенит Пауль-Борис один-девять, Зенит Пауль-Борис один-девять, запишите вызов…

Глава восьмая

Автомобиль стоит накренившись на краю светлого перелеска. Дальше стелется просторное поле высокой травы, колышущейся на теплом ветру. Пахнет цветами и сеном. Я нежусь на нагретой солнцем кочке, жуя травинку Люси расположилась недалеко от меня на шляпке диковинного сиренево-лилового гриба размером с добрый поднос и время от времени откусывает от него по кусочку. Нилыч спит в кабине, уронив седую голову на усталые руки. Тишина невероятная, до звона в ушах. Хорошо…

Мало таких минут в рабочее время, оттого они особенно дороги. Обостренно воспринимаешь прелесть окружающего мира в краткие мгновения, когда не нужно лететь куда-то, напряженно ожидая встречи с неведомыми сложностями.

Прожужжало мохнатое насекомое, похожее на шмеля.

Спокойно-то как… Третий день колесили мы по дорогам, не возвращаясь «домой». Нескончаемая череда бредовых больных, алкоголиков, возбужденных психопатов… Господь милостив, обходилось без драк. За это время я успел проникнуться глубоким уважением к профессиональным качествам Люси. Больные раскрывались перед: ней, делились своими переживаниями охотнее, чем с людьми.

— Люси, а как вышло, что у тебя специальность человечьего психиатра?

— А у меня ее нет. Я и вовсе не врач.

— Как так?

— А очень просто. Меня вообще занесло сюда чисто случайно. Я специалист по психологии человеческого сообщества. Дело в том, что из-за перенаселенности нашего мира ученые рассматривали различные возможности эмиграции в другие места. Твой родной мир считался наиболее вероятным объектом для переселения, поскольку мы очень похожи на обитающих рядом с людьми животных. Начни мы замещать их — никто не заметил бы подмены. Вам даже лучше бы стало, мы ведь не собирались, подобно тем созданиям, портить продукты и разносить болезни. Мышеловок нам не надо…

Вот я и попала в одну из исследовательских групп. Работала на станции «Скорой помощи», изучала принципы, на которых строится ваша медицина. Ох… А в один прекрасный день решила поездить с линейной бригадой по вызовам. И даже не сразу поняла, что угодила в какой-то другой мир. А когда поняла, то нашла себе вот такое занятие. Неплохо получается, а?

Я заверил ее, что получается отлично. Оно и неудивительно: психиатрия и психология — дисциплины родственные, специалисты говорят на одном языке. Психиатрия — наука не столько медицинская, сколько наполовину полицейская, наполовину оккультная. Нет объективных методов для исследования человеческой души — не моча, на анализ ее не возьмешь. Весь осмотр — беседы, беседы, беседы… Основная часть нашей работы — разговоры разговаривать. Ну, воюем иногда, не без того.