О бедном вампире замолвите слово - Боброва Ирина Страница 11

То, что приставать к ней перестали лет двадцать назад, старуха как-то не вспомнила, с умилением глядя на нечаянного постояльца и поглаживая спрятанный в лифчике кошелек.

Выяснилось, что несколько дней назад заезжий гость вышел по малой нужде из дома, где гуляли творцы, и заблудился — потерял очки, а пока искал, перестал ориентироваться в пространстве. Полночи блуждал в темноте, как вдруг заметил единственный в поздний час огонек. Мамонт пополз на свет и скоро стукнулся лбом в закрытую дверь. Хозяйка полуночничала — гнала самогон. О гостях из города судачила вся деревня, и старуха, не понаслышке знающая о платежеспособности приезжих, сразу же выставила на стол бутыль первача. Что было дальше, славный экономист не помнил.

Курицын, похохотав над глупостью «городских», откомандировал на поиски очков шустрых деревенских мальчишек. Очки нашлись очень быстро, но за столь короткое время Васька успел рассказать Мамонту о своих бедах и на треть опустошить бутылку с мутной жидкостью.

— Давай помогу, — предложил Мамонт и, впервые за последние дни обретя какое-то подобие рассудка, решил пошутить. Он вообще любил хорошую шутку. — Меня знакомый экстрасенс научил защиту от воров ставить.

Курицыну было чего терять, на его скотном дворе полно живности: стадо гусей в двадцать семь голов, свиньи с поросятами, десяток овец, козы с козлятами, три коровы и симментальский бык по кличке Снежок. Подумав о том, что вся эта живность со временем может исчезнуть, он согласился.

Гость, добравшись до Васькиного дома, немного протрезвел. Он снял потертую вельветовую куртку, аккуратно повесил ее на крепкий забор, оставшись в свитере ручной вязки. Часа два Дальский ходил по двору, водил руками, закатывал глаза, завывал и речитативом проговаривал слова из старого анекдота, как нельзя лучше подходящие к данному случаю:

— Шуры-муры, шуры-муры, выздоравливайте, куры…

— Так куры мои здоровше меня будут, — попытался влезть в процесс установки защиты от воров хозяин.

— Это еще и от куриного гриппа, оптом, так сказать, — отмахнулся от него Мамонт.

— Тьфу, — сплюнула теща Саши Пушкина, наблюдавшая за действом, — что мы, анекдота этого не знаем?

Однако Васька, увлеченный процессом, не услышал ее слов.

Новоявленный экстрасенс, закончив «ритуал», осел мешком на колоду возле Васькиного крыльца и, потребовав еще выпивки для восстановления сил, добавил:

— Все, Василий, дальше забора живность твоя и шагу не ступит.

И не ступила. Целый день тракторист угробил на то, чтобы выгнать крупнорогатый скот и овец в стадо, а гусей выпустить к пруду, — не идут! Тут не только воры, тут родной хозяин, который, можно сказать, с пеленок вырастил, со двора свести не может. Однако скотина привыкла вольно пастись, и утром, продрав похмельные глаза, Васька узрел, что его скотный двор переместился в огород. Вышел, как на демонстрацию, в полном составе — вместе с гусями, курами и поросятами.

— Порешу!!! — словно медведь-шатун, ревел пострадавший от экстрасенсорики тракторист, но шутника уж и след простыл.

Еще вчера, наблюдая, как Курицын, взяв трактором на буксир любимого симментальского быка по кличке Снежок, пытался вытянуть его за ограду, Мараковна поняла, что дело пахнет керосином.

— Ой, елочки зелененькие, что-то будет, — тихо запричитала она.

Справедливо подозревая, что пахнуть керосином будет в ее избе, утром, только услышав Васькин рев, заглушивший мычание родного деревенского стада, старуха вывела гостя огородами за околицу и сказала:

— Тикай, мил человек. Васька точно тебя порешит, как есть порешит! И на станцию не вздумай лукаться. Ты леском, леском — тут до трассы рукой подать. До городу подвезут. — Она сунула ему в руки сумку, сшитую из старой ситцевой занавески. — Это тебе на опохмелку, и закусить положила. Хорошему человеку не жалко.

Мамонт, пошатываясь, едва видел, куда идет. Когда он скрылся за деревьями, старуха, бормоча «как он стихи читает», побежала назад, в деревню. Она опасалась, что в ее отсутствие Васька устроит в избе погром или, что еще хуже, вылакает весь самогон…

Если бы Дальский был менее пьян, он бы рванул на груди рубаху и полез на баррикады — в данном случае биться с кулацкими элементами, какими в одном лице являлся Курицын. Но Мамонт о своих политических взглядах и не вспомнил, он двигался, что называется, на автопилоте, только вот направление этому автопилоту старуха Мараковна задала неправильное.

Всего лишь на несколько градусов сместился азимут, но этого хватило, чтобы спустя какое-то время слегка протрезвевший интеллигент обнаружил себя в лесу на куче опавшей хвои, бутылочных осколков и использованных презервативов. Дрожащая рука нашарила пластиковую емкость из-под спиртного, на дне которой скудно поблескивало несколько капель. В голове звенело — красиво, с переливами, словно там находился колокол Никольского собора. Пошарив другой рукой, он наткнулся на матерчатую сумку, забитую чем-то, на ощупь напоминавшим съестное. Подтянул ее ближе, раскрыл и, хмыкнув, выудил оттуда полулитровую бутылку самогонки, заткнутую туго свернутой газетой, несколько огурцов в неоднократно использованном целлофановом пакете из-под молока, две головки чеснока и завернутые в вафельное полотенчико ломти хлеба, проложенные толстыми шматками сала. Дальский, открыв бутылку, надолго приложился к горлышку, потом надкусил огурец, сложил остальные продукты назад в сумку. С трудом поднялся и, хрустя солененьким огурчиком, пошел по лесу, выбирая наугад направление. Разум отказывался включаться на полную мощность, глаза видели окружающий мир в мутной дымке.

Мамонту повезло отыскать родник. Если бы не это обстоятельство, вероятно, в этом леске история и закончилась. Дальский недоумевал, как он мог заблудиться в лесу, где в какую сторону ни пойди — все равно выйдешь к людям. Единственные люди, попавшиеся на пути, давно покинули мир живых, отдыхая на кладбище много лет. Мамонт не сразу увидел покосившиеся, скрытые кустарником памятники. Он споткнулся, зацепившись за сваленную давным-давно кладбищенскую ограду, упал на живот и проехал несколько метров по сырой траве, протаранив что-то твердое. В голове зазвенело металлом, перед глазами поплыли звезды, почему-то серые, в ошметках красной краски. Прошло много времени, пока Мамонт сообразил, что мелодичный звон раздается со стороны, а звезды кружатся не в глазах, а настоящие. Он встал, перекрестился, поклонился месту захоронения. Развернувшись, пошел в другую сторону. Однако снова вышел к старому заброшенному кладбищу.

Дальский сосчитал — тринадцать покосившихся памятников, увенчанных звездами, с которых давно облупилась красная краска. Он еще раз перекрестился и прошел меж могилами. Попытался прочитать имена умерших, но разобрать буквы, стертые временем и равнодушием близких, не смог. Некоторые могилы окружены оградками, другие же просто отмечены стандартными в советские времена металлическими пирамидками со звездой.

Стемнело. Решив устроить привал, экономист расположился у могилы, рядом с которой имелись скамеечка и столик, бросил на стол сумку и пошел набрать еще воды — бутылка из-под минералки давно опустела. Вернувшись с родника и заметив метнувшуюся к одной из оградок тень, Дальский со всех ног побежал к могиле, у которой кто-то опустился на колени.

— Ау! — закричал мужчина, намекая на то, что заблудился, и опустил руку на плечо одетой в старое драное платье женщине.

Женщина оглянулась и заорала — дико, с подвыванием. Человек отшатнулся, не в силах отвести взгляд от сморщенного лица. Он оторопело смотрел в глаза незнакомки с поперечными полосками зрачков, горевшие, словно красные огоньки на новогодней елке.

— Как тебя жизнь-то уделала, — вырвалось у него.

— Помогите, насилуют!!! — закричала в ответ старуха.

— Нужна ты мне, старая дура, если только стихи почитать, — обиделся Дальский. — Ты своими лампочками Ильича на кого другого зыркай, я тут тебе не помощник. Ишь, выдумала — насиловать…