Странный приятель - Чекрыгин Егор Страница 11

Они уже успели отбежать от поля боя на достаточное расстояние и, спрятавшись в неприметной лощинке, собирались немного перевести дух и прийти в себя.

Готор к тому времени уже очнулся и потребовал поставить его обратно на ноги, впрочем еще довольно плохо державшие его тело. Так что отдых их компании был явно необходим.

— Ты же сам говорил мне о подвиге! — сохраняя достоинство, спокойно ответил Ренки. — Нам выпал шанс его совершить.

— О боги! — простонал Готор, хватаясь за голову. — Ты это серьезно? Ты решил в одиночку со своим топориком сокрушить вражескую армию, которую не смогли остановить семь регулярных полков при поддержке двух батарей по девять пушек в каждой? Где была твоя голова?

— Ну э-э-э… — несколько смутился Ренки, ибо когда слепая ярость битвы несколько спала, он и сам обратил внимание на некоторую опрометчивость своего поступка. Но и признаваться в ошибке ему не хотелось, а потому, за неимением собственного опыта, он обратился к опыту книжному. — Нордоон Великий как-то писал, что к подвигу должна вести не голова, а сердце. Ибо голова труслива в силу обилия в ней разных мыслей, а сердце горячо и потому не ошибается!

— Ох ты ж… — слегка ошалело посмотрел Готор на своего молодого приятеля. — Нордоон Великий, которому голова мешала свершать подвиги из-за обилия мыслей… Сколько же подобного мусора еще хранится в голове у тебя?!

— Ноордон Великий был известнейшим героем древности, — обиделся Ренки за кумира своего детства. — Он прославил свое имя еще на Старых Землях. И уж верно есть причины, почему о нем помнят спустя почти шесть сотен лет после гибели, воспетой поэтами и бардами.

— Ух ты! — воскликнул Готор и в притворном недоумении огляделся вокруг себя. — А где сидят поэты и барды, которые должны были воспеть твой подвиг? Или же, говоря языком реальной жизни, где то начальство, что могло бы заметить и оценить твои беспримерные мужество и глупость, сняв с нас всех приговор Королевского суда?

— Э-э-э… Но-о-о… — окончательно смутился Ренки, с одной стороны, ощущая всю чудовищную неправильность слов Готора, говорившего про подвиг, словно про какую-то мерзкую услужливую попытку пролезть по карьерной лестнице, а не про искренний порыв благородной души, а с другой — понимая истинность его слов с точки зрения практичности.

— Вот именно, Ренки, — кивнул вожак их банды. — Чем скорее ты поймешь, что полез совершать не подвиг, а глупость, тем больше у тебя будет шансов дожить хотя бы до появления собственных усов. И кстати, если кто и совершил сегодня подвиг, так это Гаарз, Молх, Дроут, Таагай и Киншаа. Если бы они не бросились прикрывать наши задницы, наши ошметки сейчас уже начали бы гнить на той проклятой батарее. Искренне надеюсь, что ты успел поблагодарить их, пока я валялся в отключке. Еще нет?! Так не упусти этой возможности сейчас!

И опять Готор оказался со всех сторон прав. И опять он заставил Ренки залиться краской стыда.

— Спасибо, ребята… — только и смог произнести он, обернувшись к своим товарищам и мысленно отметив, что Готор не включил в число героев себя, хотя, судя по всему, первым бросился ему на выручку. Это явно свидетельствовало о благородном происхождении их вожака, которое он почему-то так старательно скрывал.

— Да чего уж там… — ответил за всех Гаарз. — Нормальное дело… — А потом добавил, словно бы говоря о чем-то совсем ином: — А Молх, кстати, того…

— А еще Виилк и Бариив, — добавил молчавший до сей поры Таагай. — Виилка ядром еще в самом начале… ногу оторвало. А Бариива пулей, когда он раненого сержанта пытался с поля боя вынести. Прям в затылок. Сзади дырочка такая аккуратненькая, а лица почитай, что и нету.

Он говорил глухим и каким-то дрожащим голосом. Да и сам выглядел так, будто разом постарел лет на двадцать.

— Угу… А еще того, длинного… — вставил Киншаа. — Ну помните, из первого капральства? Он еще на корабле блевал без остановки. Да и потом, по дороге… Мы думали, сдохнет, и уже из-за его обувки спорить начали. А он все огрызался, что всех нас переживет…

— Ну… — веско прокомментировал Дроут. — Они, тощие, жилистые бывают. Вроде соплей перешибешь, а он в жизнь обеими руками вцепится, да так что не оторвешь!

— Оторвало. Голову. Сам видел.

— Да уж… — невесело подвел итог Гаарз. — Ну да хоть мы пока живы. Чего дальше-то будем делать, Готор?

— Досидим до темноты. А там аккуратненько двинемся назад.

— А чё назад? — осторожно поинтересовался Дроут. — Опять в каторжную команду, нужники копать? Может, нам того… — И он махнул головой куда-то на север, в ту сторону, откуда пришла кредонская армия.

— Ты хочешь предать своего короля? — В голосе Ренки не было ни капли возмущения или ярости, а только одно безграничное удивление. Ему подобная дикость и в голову не могла бы прийти.

— Не, ну ты чё? — внезапно поддержал Гаарз нашего героя. — Решил, что в рудниках или на галерах республиканцев тебе будет лучше? Или ты думаешь, стоит тебе заявиться к этим торгашам и они тебя сразу главным поедателем плюшек в своей армии назначут? И не мечтай. Если, конечно, ты не офицер, у которого родня сидит на сундуках с золотом и может заплатить за тебя приличный выкуп.

— Почему же сразу на галеры? — осторожно, но настойчиво продолжал гнуть свою линию Дроут. — Можно ведь и просто в плену посидеть.

— Ты откуда такой взялся? Ты и впрямь думаешь, что эти торгаши тебя пару-тройку лет за так кормить станут? — влез в разговор Киншаа. — Спроси любого моряка. Ну или хотя бы вон, — кивнул он в сторону Гаарза, — грузчика портового, и тебе про этих кредонцев такого понарасскажут… Не дай боги с ними в море пересечься. Даже в мирное время. Им все без разницы — корабль на дно, тебя в трюм, а потом на рудники или к веслу прикуют. От этих сволочей на трех континентах людям покою нет.

Киншаа говорил столь страстно и взволнованно, что даже все еще пребывающему в ступоре Таагаю стало понятно, что здесь что-то очень личное.

«Вероятно, он родом из какого-нибудь прибрежного поселка или городка, что разорили кредонские пираты, — подумал Ренки. — Может, кто-то из близких пострадал. А может, и всю родню либо зарезали, либо увели в вечное рабство».

— Как видишь, Дроут, — назидательно сказал Ренки, — путь предательства не только постыден, но и не сулит тебе ничего хорошего. А даже если бы и сулил, идти по нему тебе пришлось бы в одиночку. Ибо все остальные, даже попав в столь удручающее положение, никогда не предадут своего короля!

Сказав это, Ренки на несколько секунд гордо задрал подбородок к линии горизонта, устремив нос почти в самый зенит, и потому не видел улыбочек, которыми мельком обменялись за его спиной Гаарз, Киншаа и, что обиднее всего, даже Готор. Впрочем, улыбки эти были вовсе не издевательские, а скорее понимающие и сочувствующие.

— Ладно, ребята, — примиряющим тоном сказал Готор. — У нас еще есть до заката часок-другой. И я предлагаю попробовать поспать хоть немного. Потому что ночка у нас будет трудная. Поскольку я уже повалялся чуток в отключке, то на караул встану первым. Меня сменит Киншаа, а третьим будет Ренки. Гаарз, поскольку он половину прошлой ночи простоял в карауле, спит до упора. Дроут и Таагай, пробегитесь по этой лощинке и посмотрите, нет ли поблизости какого-нибудь ручейка. Да и вообще осмотритесь, как, если что, отсюда удирать сподручнее будет. Вы ребята в этих делах опытные, вас учить не надо. Потом тоже можете ложиться спать. Выполнять!

Ренки честно попытался выполнить этот приказ. Он был уверен, что никакой сложности не будет, настолько вымотанным и бессильным он себя чувствовал. Но стоило только лечь и прикрыть веки, как перед глазами замелькали изуродованные ядрами, штыками и пулями окровавленные останки, лица убитых им сегодня врагов, собственные руки, по локоть выпачканные в крови… И даже непонятно, была ли это кровь раненых, что он выносил с поля боя, или кредонцев, чьи жизни сегодня оборвал.

А еще дикая жажда, перебивающая даже голод. Страшно подумать: последний раз они ели только сегодня утром, а такое чувство, что с того завтрака уже прошли долгие годы. И хотя к фляжке Ренки приложился не далее как пару-тройку часов назад, казалось, что пороховой дым покрыл все горло и нёбо, и страшно хотелось смыть его хоть каплей грязной воды из лужи.