Горец. Вверх по течению - Старицкий Дмитрий Страница 11

Обожравшись всякими вкусняшками, как паук мухами, я лениво вышел за ворота расположения и от неожиданности остолбенел… Меня, оказывается, встречали. Нарядно одетая семья кузнеца с горы со всем своим выводком юных хулиганов. И Элика в красивом народном платье с обилием ручной вышивки.

Неожиданно меня чуть на слезу не пробило. Куда-то вдруг улетучилась злость на кузнеца за его подставу с армией. Оказывается, и в этом мире есть у меня близкие люди, которые за меня переживают и мной гордятся. Расчувствовавшись, я спросил с ходу:

— А кто дома остался, кроме старого деда?

— Молотобойца я нанял, — ответил мне кузнец. — Не беспокойся, Савва, он за всем присмотрит. А у нас у всех праздник — ты присягу принял, так что не мог я никого из семьи обделить.

Увольнение прошло как в угаре. Все, что пожелаю, было к моим услугам, кроме как оставить меня наедине с Эликой. Тут или кузнец, или его жена, или кто-либо из их малолетних шалопаев обязательно крутились рядом. Сторожили у девушки то, чего уже нет.

Ужинали всей семьей на главной улице в самом настоящем ресторане под названием «У графского колодца». Солидный высокий зал с белеными стенами и потемневшими от времени деревянными балками. Газовые светильники полированной бронзы с зеркалами для усиления света часто развешены по стенам вперемежку с картинами неплохой кисти. Массивные столы с белыми скатертями, столовое серебро и фарфор. Резные вешалки для верхней одежды, головных уборов и зонтов. Аккуратные и услужливые официанты в белых передниках «в пол». Однако кормили там не так вкусно, как из армейского котла, при всем разнообразии блюд. Парадокс.

Кузнец здесь столик заранее заказал, иначе бы мы сюда не попали — аншлаг полный. В основном семьи с добровольцами в увольнении.

Подпивший кузнец требовал, чтобы я называл его не иначе как дядей Оле, и все рассказывал нам, как он сам в свое время отслужил до реформы десять лет кузнецом в обозе бригады конной артиллерии, где каждую пушку таскали разом по восемь стирхов цугом, как карету какого-нибудь барона. И все давал советы, как мне служить, которые, впрочем, не поднимались выше вечной солдатской мудрости о том, что надо всегда быть подальше от начальства и поближе к кухне.

Да я и сам не мог наговориться после месяца добровольной исихии, когда я, зажав собственное естество в тиски, изображал недалекого молчаливого горца, поскольку жутко боялся проколоться на оговорках. Потому и не сходился я коротко ни с кем из сослуживцев. Что толку, когда мы вместе только на один месяц? А тут свои люди, не только знающие меня как облупленного, но также знающие, кто я и откуда. Но при всем при том принимающие меня как родного. Как это здорово — иметь семью. Хотя бы приемную.

Наедине с Эликой удалось побыть только на карусели, которую крутили на ярмарочной площади через блок три стирха. И разговор наш начался, как у баб водится, с упреков. О том, что я такой подлый, соблазнил невинную девушку и бросил ее, удрав в армию. Вот так вот. Ни больше ни меньше. Пришлось наобещать ей, что я обязательно к ней вернусь, как отслужу. При этом про себя подумал, что три года — срок долгий. Там или шах, или ишак…

— Смотри не обмани… А я тебя обязательно дождусь, — в свою очередь пообещала она.

— С чего ты решила, что я тебя должен обмануть?

— Кто вас знает… — тихо проговорила девушка.

— Кого нас? Не понял?

Элика немного помолчала, а потом, на что-то решившись, выпалила:

— Вас. Пришельцев из тех миров, в которые от нас ушли наши боги, — выпалила она.

Отсидеться в тылу на какой-либо важной стратегической стройке мне не выпало. Нас все-таки отправили на войну.

После того как империя, потеснив южных соседей, все же вышла к так вожделенному теплому морю, причем в месте, удобном для строительства крупного порта, ей войну объявила Винетия — юго-западный сосед по горному массиву. Не понравилось тамошнему герцогу, что империя может в южных морях иметь свой собственный флот. А попросту испугались винеты конкурентов на своих традиционных торговых путях.

Вот нас и бросили на пограничный горный перевал.

Следующий после увольнения день ознаменовался массовым приездом «покупателей». В традиционные горные стрелки, стройбат и службу военных сообщений отобрали тех грамотных, кто знал общеимперский язык. Судя по цветам обшлагов выданных нам мундиров, такое решение по нам было принято заранее, кроме железнодорожников, которым только сейчас выдали на кепи серебряное вагонное колесо с крылышками и молниями.

Горным стрелкам их новый белобрысый фельдфебель дал полчаса на сборы, и вскоре счастливчики радостно утóпали за ним в раскрытые ворота. Сборный пункт всем уже порядком надоел, если честно. Скучно тут после лагерей.

Шибко грамотных оставили в городе еще на полгода изучать телеграф. Ходил завистливый слух, что после этой учебки они сразу выйдут унтер-офицерами и служить будут, как белые люди, на станциях железной дороги. С буфетом. Вот говорила мама мне: учи общеимперский… как бы заранее знать…

За оставшимися стройбатовцами, то есть за нами уже, привалила целая толпа унтеров и ефрейторов, да такая, что им новобранцев на всех не хватило. И смех и грех. Чуть до мордобоя среди них не дошло. Бурный спор разрешило местное начальство, разделив нас на квоты по пять человек, а квоты предложили тянуть по жребию, чтобы никому не было обидно.

Недовольных таким решением послали в летние лагеря — готовить пополнение себе самим. И некоторые унтера на такое согласились.

Остальные тянули жребий. Мы достались худому рыжему унтер-офицеру по фамилии Зрвезз, которого между собой сразу же окрестили Зверем, чтобы язык не ломать. Он был коренным имперцем с нижних земель, но рецкую речь понимал. И даже говорил… ну… как «джамшут» по-русски на московской стройке. Может, даже немного лучше.

Первое, что мы от него услышали, была фраза:

— Расправить головной уборы. А то на голове не кепка, а женский половой член.

В общем, Зверь нам сразу понравился. Особенно тем, что он никогда никуда не торопился и, что удивительно, везде успевал. И никогда никого не грузил сверх необходимого.

Время собраться он нам дал до обеда и куда-то ушел.

Снова Зверя мы увидели уже в столовой, где он с удовольствием уплетал супчик от нашего повара и просил добавки. Повар на сборном пункте всегда готовил вкусно, но после того как в расположении повесили интенданта, еда на нашем столе еще и обильней.

Довольный, сытый унтер повел нас куда-то на задворки железнодорожных пакгаузов, где дожидались два ефрейтора, которые сразу же доложились, что все заказанное для батальона уже подобрано. Осталось только расписаться и погрузить.

Подогнали десяток фур с ездовыми. Каждая запряженная парой стирхов. И следующие три часа мы провели в увлекательном армейском занятии: круглое таскать, квадратное катать. Получали кирки, лопаты, черенки для них, треноги, какие-то приборы в деревянных коробках с лямками для ношения на спине, длинные складные линейки шириной в шесть сантиметров. Напоследок жвачное довольствие на себя и стирхов, посуду и котел.

Прокрутились меж шести пакгаузов почти до вечера, и я уже, грешным делом, подумал, что сейчас вернемся обратно в город на ужин, но обломился. Зверь выстроил обоз и покатил сам на первой повозке из города на запад. Туда, где не было железной дороги.

Кстати заметить, что ни у кого из нас оружия не было. Ни у новичков, ни у старичков.

Уже в сумерках, отъехав от города километров шесть, наткнулись на костер в лесопосадке. У костра на седле сидел целый инженер-капитан и что-то кашеварил на огне. Его верховая лошадь (настоящая соловая лошадь, не стирх) стреноженная паслась неподалеку.

Встретил нас с претензией, высказанной на рецком:

— Зрвезз, что так долго? Кулеш вот-вот перестоит.

— Осмелюсь заметить, господин инженер-капитан, — ответил ему унтер на том же языке, — горячий сырой не бывает.

Кулешик на вкус был так себе, но мы из подхалимажа его похвалили.