Сергей Заяицкий - Рука бога Му-га-ша Страница 12

— А кто такое Му-га-ша? — спросил Жак.

— Деревянный бог. Это он давал людям счастье.

— Вот что, — проговорил Жак таким убежденным тоном, словно в этом не было ничего удивительного.

— С годами менялись люди, менялось и счастье, — продолжал негр. — Птицы перестали носить плоды, и лев пожирал человека, вздумавшего уснуть рядом с ним. Но счастье не покидало людей. Кнут еще ни разу не свистал у них в ушах.

Только когда я нанизал много раковин себе на шею, стали бродить по лесам белые люди, обижать наших жен и детей, а нас заставлять работать.

И тогда пришел к нам самый хитрый из всех белых людей, и сказал нашему вождю Калу. «Калу, — сказал белый человек, — ты видишь, что Му-га-ша не спасает вас больше… Это дурной бог, который смеется над вами. Калу, ты любишь острые ножи и пестрые ткани. Я дам тебе очень много ножей и очень много тканей, если ты продашь мне правую руку Му-га-ша, ту, которая держит дощечку».

Калу был жаден. В темную ночь он провел белого человека на поляну, где стоял Му-га-ша, и отрубил богу правую руку. Он тогда не знал, что у росших вокруг кустов были в тот миг глаза. Белого человека очень боялись, ибо с ним было много слуг с длинными ружьями. Он уехал и взял с собою черного мальчика Милэ, который понравился ему своим веселым нравом. Отец мальчика очень любил своего сына. Все удивлялись, что он отпустил его, хотя отец и знал, что делает. «Милэ, — сказал он сыну, — когда ты вырастешь, привезешь опять сюда руку Му-га-ша».

Когда белый человек уехал, несчастья обрушились на людей. Белые люди появились там, где их никогда не было. Тогда негры сожгли Калу и отца Милэ сделали своим вождем. Он один не предал Му-га-ша и отправил своего сына в проклятые страны… Но годы шли, Милэ не возвращался. Тогда старый вождь сам поехал в проклятую страну.

Негр умолк и нахмурился.

— И что же? — спросил заинтересованный Жак. — Он нашел своего сына?

— Лучше бы он вовсе не находил его! Он остался черен только лицом, но сердце у него побелело.

— Что же сделал вождь?

Негр не ответил и мрачно задумался. Он словно вдруг забыл про Жака, отвернулся от него и стал смотреть в темную даль.

Жак быстро протянул руку и ощупал узелок.

Он нащупал деревянную руку.

XIV

МУ-ГА-ША

Была опять ночь, и опять Алэ и Чатур не спали.

Бум! Бум! Бум! Доносилось из-за леса.

Алые зарницы вспыхивали теперь все ближе и ближе.

Уже сегодня днем какие-то белые люди в пробковых шлемах с зелеными вуалями приезжали сюда на конях и что-то размеряли на земле. Потом они сосчитали всех мужчин в селении и о чем-то говорили между собою.

Алэ сжимал кулаки и раздувал ноздри, однако ударить белого человека он не решился, а между тем ему так хотелось его ударить. Но белые люди внушали ему какой-то необъяснимый страх, сковывавший ему руки, словно цепями.

Чатур, качая головою, смотрел на него.

— Завтра нас погонят на работу, — вдруг сказал Алэ и что было силы ударил кулаком о камень.

— Твоя рука еще тебе будет нужна, — спокойно заметил Чатур.

— Их огонь уже совсем близко, а гром их не дает никому спать. Завтра мы будем рабами, то есть вы… А я умру.

— И ты тоже будешь рабом, — все так же спокойно произнес Чатур. — Ты не умрешь, Алэ.

Алэ завыл, как шакал, в бессильной злобе. Должно быть, он сознавал, что Чатур был прав. Он не умрет… Но жить рабом. И-их…

— Ступай спать, — сказал Чатур, — чего ты ждешь?

— Я не пойду спать, — упрямо возразил Алэ.

И оба они умолкли и сидели молча, глядя на мерцающее зарево и слушая гром.

Тихий свист вдруг раздался в заросли.

Алэ выпрямился так мгновенно, словно вместо мускулов у него были стальные пружины.

— Ты слышал, Чатур?

— Слышал.

— Слушай еще…

Прошло несколько секунд, и опять тот же свист раздался в кустах.

И тогда Алэ, отставив вперед правую ногу, вложил пальцы в рот и свистнул так, что Чатур сухой веточкой почесал себе оба уха.

Из заросли явились две тени.

Одна тень была большая, другая поменьше.

Взрослый и мальчик.

Алэ сжал грудь в страшном волнении.

— Черный Лев, — сказал Чатур.

И оба пошли навстречу теням.

На поляне перед идолом Му-га-ша поздно ночью собралось все племя.

Здесь были старики и старухи с длинными ожерельями. Тут были молодые мужчины и женщины, державшие на руках младенцев.

Старый жрец племени, в странном одеянии из перьев и шкур, сидел возле деревянного бога и бормотал что-то, известное лишь ему одному.

Жак сидел тут же в сторонке.

Он чувствовал себя как-то не в своей тарелке среди мрачных черных лиц, хотя никакой опасности ему пока не угрожало. Его привел сам Черный Лев; это было хорошей рекомендацией.

Однако Жак предпочел бы сейчас находиться где-нибудь на марсельской пристани. Там всегда было много моряков, которые любили рассказывать о своих плаваниях. А тут кроме Черного Льва никто его не понимал, да и тот обычно обрывал разговор в самом начале.

Черного Льва ждали на поляне.

Все с нетерпением смотрели на тропинку в заросли, откуда он должен был появиться.

Зашуршали кусты.

Человек без головы в белой куртке шел по тропинке.

Жак вздрогнул.

Перед его глазами вдруг пронесся освещенный огнями Марсель и широкое окно перед подзорною трубой.

Человек без головы вышел на поляну.

Теперь у него вдруг явилась голова. Ее просто не было видно на фоне темного леса.

Это был Черный Лев.

Он подошел к деревянному идолу и торжественно поднял деревянную руку.

Глухой вопль пронесся по рядам собравшихся.

Черный Лев выждал, пока снова водворилась тишина, и затем начал говорить, должно быть, рассказывать. Деревянную руку он при этом положил на землю.

Жак не мог понять ни одного слова из того, что говорил Черный Лев, и он все-таки понимал. Это был удивительный рассказ, где каждое слово сопровождалось жестом и жестом таким выразительным, что он казался понятнее слова. Жаку вспомнился кинематограф, в котором он был раза два на скопленные деньги. Там говорили так же.

Вот Черный Лев изобразил, как трудно ходить по марсельским улицам, как тесно там и шумно. Он прогудел автомобилем, прозвякал трамваем, щелкнул пальцами, словно бичом. Вот он изобразил, как люди сидят и пьют, и как кто-то ходит и разносит подносы. Поза, которую при этом принял Черный Лев, показалась Жаку поразительно знакомой. Да ведь это Минюи. Вот Минюи сидит в своей конторе и щелкает на счетах. Черный Лев сжал кулаки, и лицо его выразило ярость, потом презренье. Такую же ярость и такое же презренье изобразили и другие черные лица.

— Милэ, — кричали все, — Милэ! — и потрясали кулаками.

Жак вдруг понял: — Милэ — Минюи, сын Черного Льва.

— Хо! Хо! Какое дело…

Черный Лев изобразил вдруг человека, сидящего за столом и словно пишущего.

Многие при этом вздрогнули и закрыли руками лицо, словно боялись ослепнуть.

А вот Черный Лев крадется, как змея, и хотя в его правой руке ничего нет, но Жаку показалось, что в ней блеснул нож. Вот он осторожно подходит, вот подымает руку…

Жак ясно ощутил на затылке подзатыльник, полученный им тогда от владельца трубы.

— Ну, ну! Рассказывай дальше, Черный Лев.

Черный Лев огляделся, словно боялся, не наблюдают ли за ним, потом он быстро взял деревянную руку, а вместо нее словно положил что-то, и Жак понял, что он подменил одну вещь другою. Если бы Шарль Рекло видел этот жест, он бы понял, почему на той руке не было пыли!.. Затем он поднял руку бога и с диким криком радости подпрыгнул так высоко, словно тело его стало невесомым.

И все подпрыгнули, и Жак из вежливости тоже подпрыгивал, хоть и не вполне ясно сознавал, чему все радуются.

Принесли глиняную чашу и долго на огне кипятили в ней что-то. Затем жрец окунул в чашу перья, связанные наподобие кисти, и помазал обрубок руки идола.

Тогда Черный Лев приложил к идолу руку.

Снова вопль раздался в толпе.

И все по очереди поддерживали руку, пока застывал клей, вытопленный из костей животных.

Теперь бог простирал к небу две руки, и все плясали и вопили, а Жак тоже плясал и вопил, полагая, что иначе у негров будет основание обойтись с ним как-нибудь не вполне любезно.

Черный Лев, несмотря на свою старость, не отставал от других, и даже Чатур мерно поднимал свои разбухшие от старости ноги.

Жак был оглушен этими криками и воплями.

Всю ночь продолжалась пляска.

С особенным увлечением плясал Алэ.

Казалось, он радуется тому, что громкие вопли заглушают все звуки ночи, и не слышно страшного грома.

Но заря вспыхнула на востоке, и все вдруг умолкли.

Водворилась полная тишина.

С ужасом прислушался Алэ.

Но грома не было слышно.

Не веря своим ушам, дикими прыжками побежал он к той скале, откуда недавно еще метнул бессильное копье.