Три кварка (из 2012 в 1982) - Тимофеев Владимир Страница 12

«Да уж, прикольно б было, если бы местную ВЧК кто-нибудь проинформировал обо мне. В смысле, кто я, что я, откуда прибыл и с какими целями. Вот смеху-то было б. Ох, как бы они засуетились, болезные. Впрочем, о целях своего негласного визита я им ничего рассказать не могу. Поскольку нет у меня никаких целей. Обычный, так сказать, попаданец. Ничего толком для себя еще не решивший… Пока не решивший».

После блинной я еще долго бродил по Москве, «вспоминая» былое, изучая, прикидывая, заполняя мозг «свежими» впечатлениями. Прокатился в метро от Ногина до Пушкинской, проехался на троллейбусе, оторвав от вытянутого из аппарата рулона билет за четыре копейки. По привычке, той, что имелась у меня «молодого», сложил цифры на номере. Отдельно первые три, отдельно – вторые. Получилось два равных числа («Хм, богатым буду»). Поглазел на фонтан возле засиженного голубями памятника Поэту, прошелся по Страстному бульвару, посидел в скверике на скамье… Короче, напитался советско-московским духом по самое не балуйся. Даже устал чуток от столь многого, увиденного и услышанного. Тяжесть в голове ощущалась конкретная – видимо, перегрузил-таки собственную «операционку». Можно сказать, перебрал. Почти завис.

В итоге на Савеловский вокзал я вернулся примерно в половине десятого. На электричку, отправляющуюся в 21:25, увы, опоздал, а следующую пришлось ждать более получаса. Правда, опять лобненскую – везет мне сегодня на них, уже третья за день.

Народа в вагоне опять оказалось всего ничего. Пара «наштукатуренных» до умопомрачения девиц, благообразный, похожий на попика дед с котомкой, пьяненький мужичок затрапезного вида и я, «весь в белом», с комсомольским значком на лацкане пиджака.

Присел на крайнюю от входа скамью, поезд тронулся и… я даже не заметил, как задремал под мерный перестук вагонных колес. Снилась какая-то чушь. Словно бы мы с женой прилетели на некий курорт, но вместо нормального отдыха принялись активно ловить инопланетных (!!!) шпионов. Один из которых был точь-в-точь наш конструктор Борис Маркович Кацнельсон, маскирующийся под Голову из гоголевской Диканьки. А второй – Руслан Амирханов, прячущий глаза под черными, как ночь, очками наподобие агента Смита из голливудской «Матрицы»… Действительно, полная хрень [16].

Спал я, впрочем, недолго, минут пятнадцать, не больше. Проснулся уже в Бескудниково, когда состав ощутимо тряхнуло на стрелке. С трудом разлепив глаза, обнаружил, что публика из вагона куда-то исчезла. Видимо, вышли все на Окружной и Дегунино. Встал, почесал затылок, выбрался в тамбур, поняв, что если продолжу сидеть, то вновь закемарю и очнусь, в лучшем случае, в Лобне. А то и вообще – в депо. Лучше уж, как говорится, чуток постоять, чем объясняться потом с товарищами железнодорожниками и пилить на перекладных назад, в Долгопрудный.

Поезд замедлил ход. Чернота за окном и едва различимые во тьме массивы деревьев и зданий сменились ярко освещенным перроном. «О! Платформа Лианозово. Почти что добрался – дальше Марк, следующая Новодачная».

Со скрипом разъехались двери, на тамбурную площадку заскочил какой-то кадр лет двадцати с небольшим. В понтовой кепочке, расхристанной ветровке и с неприятно оценивающим взглядом из-под блеклых бровей. Зыркнув по сторонам, местный кент (походка у него была вихляющая, с вывертом) заглянул в салон, покрутил головой и, убедившись, что внутри никого, повернулся к мне. С неприятной усмешечкой, поблескивая железной фиксой на передних зубах.

– Закурить есть?

«Да уж, ничто не вечно под Луной. Только музыка». Сколько раз за тридцать с копейками лет слышал эту произнесенную с разной степени наглости фразу про «закурить не найдется»? Раз сто, наверное. А результат? М-да, опять придется учить дураков. Хорошо хоть они сюда толпой не ввалились – меньше возиться придется.

– Не курю, – пожал я плечами, отрываясь от стены, изображая легкий напряг.

– Чо это? Западло что ли с собой пачку-другую таскать?

– Зачем?

– А чтоб правильные пацаны не парились, коды курево йок.

– Курить вредно, – «примирительно» ответил я. – От курения зубы желтеют. А потом вываливаются. Особенно передние.

– Чо ты сказал!? Ты, чмо ушастое! – хмырь с фиксой надвинулся на меня и, ухватив своими грабалками за отворот пиджака, злобно прошипел в лицо. – Лопатник гони, сучонок!

Правую руку он держал на отлете, на пальцах виднелся кастет, изготовленный, по всей видимости, из маховика двухдюймовой задвижки.

«Господи! Вот идиот! Вместо того, чтобы сразу ударить, он, видите ли, покрасоваться решил. Взять, типа, на понт, да еще и получить удовольствие от процесса. Дебил, однозначно».

Конечно, можно было аккуратно завести собственный локоток на его полусогнутую ручонку и одним движением вывернуть ее до хруста в суставах, но… Подобный способ показался мне слишком гуманным. Поскольку нехрен клиента жалеть, раз уж он сам нарывается не по-детски. К тому же ругается всякими там нехорошими словами и из пасти у него разит отнюдь не лавандовым маслом…

Словно в «испуге», я сначала отпрянул от гопника, а затем, вцепившись обеими руками в чужую ветровку, выставив локти наружу и блокируя тем самым возможный удар кастетом, резко боднул его головой в нос, одновременно шарахнув каблуком по левой ступне. Со всей своей пролетарской ненавистью.

– У-е-е! – потерявший кепочку урка отшатнулся от меня, хватаясь рукой за сломанный шнобель. А после удара под дых вообще – сложился пополам и грузно осел на заплеванный пол вагонного тамбура. Звякнул упавший рядом «кастет». «Хм, действительно, барашек от вентиля».

Отбросив ногой железяку, я шагнул к хмырю и пнул его в бок. Не с целью добить, а чисто из вредности. И еще для острастки. Чтобы не думал, будто тут медом намазано и что процесс вразумления уже завершен.

– Ты на кого, сявка, пасть разеваешь? – сжав пальцами ухо «клиента», я сперва крутанул, а потом дернул его на себя, разворачивая вверх бритую башку уркагана.

– И-и-ы-ы! – взвыл тот, даже не пытаясь вырваться, вращая выпученными с перепугу глазами.

– Гогу знаешь, козел?

«Клиент» усиленно закивал.

– Ответ неправильный, – усмехнулся я, наступая ему на ладонь и вдавливая ее каблуком в пол.

Вой хмыря тут же перешел в визгливый скулеж.

– Так я жду ответа на поставленный мною вопрос.

Цитата из «Ивана Васильевича» пришлась к месту. Урка перестал скулить и отчаянно замотал головой. Типа, знать не знаю, ведать не ведаю. «Ну да, и впрямь. Откуда тебе, дураку, знать, кто такой этот таинственный Гога?»

…Гога, точнее, Игорь Агафонович Бодачинский, был в нашем институте фигурой известной. И не просто известной – легендарной. Анекдотов про старшего преподавателя кафедры высшей математики ходило не меньше, чем про Чапаева или Штирлица, а любые его «публичные» выступления моментально раздергивались на цитаты и афоризмы. Лично мне больше всего запомнилась его фраза про розги и дифференциальное исчисление: «Я могу научить дифференцировать любого. Дайте только розги. Дайте мне розги, и вот этот… нет, лучше – этот, будет дифференцировать. И еще руки ему свяжите. А потом руки развяжут, и он будет-будет-будет дифференцировать … Дифференцировать при должном терпении можно научить и зайца, а вот интегрированию зайца не выучишь – уши не те».

Гогу студенты, с одной стороны, боялись («на экзаменах – чистый монстр»), а, с другой, едва ли не боготворили, в деталях запоминая каждую встречу с этой незаурядной личностью. Приводя в пример, цитируя, пугая его именем еще не въехавших в тему граждан…

– Значит, так, дурик. Если ты не знаешь, кто такой Гога, то лучше тебе этого и не знать, целее будешь, – «ласково» пояснил я, продолжая удерживать «клиента» за ухо. – И мой тебе совет. Как только услышишь про Гогу, сразу вали. Не дай бог, попадешься ему – уроет нахрен. Понял?!