Никита Велиханов - Рандеву с йети Страница 13

Глава 4

R.

Кончилось все как-то очень быстро и совершенно внезапно. Как выключили свет. Погасла свечка, вот мы и в потемках. И начало конца было — банальнее некуда. Их замели во время очередного ночного милицейского шмона. Менты пришли не вовремя. То есть очень не вовремя. Они, конечно, вовремя не бывают, но чтобы так… Когда в дверь начали уже не стучать, а ломиться, Олег озверел, выскочил в коридор практически в чем мать родила и нет бы включить обычные свои актерские таланты, свою открытую да-что-ты-брат-пойми-меня улыбку, свое удивительное обаяние, да, в конце концов, просто дать им на лапу, тем более что был в этот раз при деньгах — так нет, он полез в бутылку, толкнул какого-то сержанта, получил резиновой дубинкой по плечу, полез в драку и был тут же скручен, измордован, доставлен в участок и тэдэ, и тэпэ. Ирине этот ночной дебош тоже вышел боком. В деканат прислали телегу. Что точно было в этой телеге, она так никогда и не узнала, но отразилось это на ней самым непосредственным образом. Ее, во-первых, сняли со стипендии — благо, до очередной сессии оставалось полмесяца и, следовательно, не больше полутора месяцев до очередной стипендиальной комиссии. А до той поры можно было как-нибудь перекантоваться по своим. Да и Олег наверняка подкинет. Во-вторых было гораздо хуже. Во-вторых, ее в двадцать четыре часа выселили из высотки, из родной и обжитой зоны «Г» в обычную общагу, правда, тоже в аспирантскую, за отсутствием мест в студенческих; все-таки середина года. Но это было Ясенево, у черта на куличках. И жили там аспиранты-заочники, приезжавшие кто на неделю, кто на две; и первокурсники — из тех, кому не повезло. И жили они — формально — по восемь человек в блоке, то есть в обычной трехкомнатной квартире. По двое в маленьких комнатах и по четверо в большой. В действительности, конечно, народу было гораздо меньше. И заочники приезжали не каждую неделю, и местные старались как-то рассосаться по квартирам, по знакомым и по временно свободным комнатам. Но по сравнению с ГЗ это был ад.

Ирине, привыкшей к — пусть сумеречной и холодной — но своей комнате, к тому, что никто не путается под ногами, не занимает ванную именно тогда, когда тебе приспичит помыть голову, да что там — просто не шуршит страницами и не кашляет ночью на соседней кровати, захотелось выть уже в первый вечер на новом месте. А когда она представила себе, что к ней сюда приходит Олег… И что они, интересно, станут с ним здесь делать? Чай пить на кухне? Ей впервые в жизни очень захотелось выругаться матом. Громко. Во весь голос. Что она и сделала, забыв о том, что ни в чем не повинная аспирантка-первокурсница из Мурманска как раз и шуршит страницами на соседней кровати. Аспирантка-первокурсница была, естественно, крайне удивлена.

Олега выпустили через неделю, и он забежал к ней в университет — осунувшийся, с кровоподтеком под глазом и с засохшей кровавой корочкой на рассеченной скуле. Сцена была тягостная — у него оставалось всего полчаса, он и так везде и всюду опоздал, и поезд отходил вот-вот. Ирина что-то шептала, он молчал, потом, конечно, дал ей денег и ушел.

А через три недели у Ирины появился повод для еще более серьезного беспокойства. Задержка, причем серьезная, никогда с ней такого не бывало, обычно она как часы. Только этого ей до кучи не хватало. Ко всем прочим радостям жизни. Она сходила в консультацию — так и есть, на пятой неделе, ура-ура, через восемь месяцев одной молодой мамой станет больше.

Поначалу она впала в панику. Одна, в чужом городе (Москва за все эти годы так и не стала своей), в ясеневской общаге, без денег и безо всяких видов на будущее. Ну, ладно, назначат ее после зимней сессии снова на стипендию. Это ж бешеные деньги. Можно и квартиру снять, и поесть-одеться, а на сдачу съездить на Багамы. В том, что ребенка надо рожать, она даже и не сомневалась. Это ее ребенок. И Олега. Как же иначе. И после этой мысли паника исчезла сама собой, как будто ее и не бывало. Это ее ребенок. И Олега. И не будет никаких проблем. Он снимет ей квартиру. Она уйдет в академический отпуск. Родит ребенка. И они будут жить все втроем. Он, конечно, будет уезжать, как обычно, надолго. А они с ребенком станут его ждать. Она умеет ждать. И его тоже научит. Она почему-то была уверена, что родится непременно мальчик, но имени придумывать пока не хотела — вот приедет Олег, тогда и подумаем вместе. Они уже не раз и не два говорили с ним, что вот, мол, залетишь невзначай… Тогда рожай мальчика. Только мальчика. Почему? А потому, что — ты только представь себе, какое у девочки будет отчество. Представила? А теперь давай скажем вместе, ну, три-четыре: Оле — и Ирина упавшим голосом договаривала: — говна. Так что мальчика и только мальчика, и они оба покатывались со смеху. Это все, конечно, были шутки. Но, как известно, шутки шутками…

Или — тоже вариант — она может бросить к черту этот МГУ и уехать к нему в Симферополь. Там тоже есть университет, после трех с половиной курсов МГУ пусть они только попробуют там ее не взять. Ну, не будет у нее эмгэушного диплома. Ну, и черт с ним. Она все равно не собиралась оставаться в Москве. Россия, Украина — какая, в сущности, разница. Все вокруг советское, все вокруг мое. И будет море, и вино, и фрукты. И ребенок будет счастлив. И они — тоже. А таинственная и грозная симферопольская мама — ну, что ж, как-нибудь наладим отношения с таинственной и грозной симферопольской мамой.

Олега не было на сей раз очень долго. Ирина беспокоилась, не находила себе места, психовала по поводу и без повода и плакала по ночам в подушку. Каждое утро она уговаривала себя, что, во-первых, у него дела, что не так уж и долго его нет, что и не такое бывало, и что нужно просто собраться, взять себя в руки и подождать еще немножко. А, во-вторых, напоминала себе, что делать скидку на такую пренеприятную вещь, как первичный токсикоз. Так точно, есть такая пренеприятная вещь. И как бы ты ни выпендривалась, с головкой у тебя сейчас нелады, и не столько на самом деле все плохо, сколько это тебе так кажется. Потому что первичный токсикоз.

Она кое-как сдала сессию — на четверки, но на стипендию хватило. Не на повышенную, конечно. Но тут уж не до жиру. Кое-как притерпелась к ясеневской общаге и даже начала понемногу привыкать. А потом приехал Олег.

Он пришел в университет, выдернул ее с предпоследней пары, которая, естественно, тут же стала последней. Потому что она, сияющая, счастливая, не утерпела и тут же, в коридоре, сообщила ему свою главную новость. Он улыбнулся — ей показалось, радостно. Он прижал ее к себе и погладил по голове. И сказал:

— Пойдем, отметим это дело.

— Пойдем, а куда?

— Есть тут неподалеку одно приличное местечко.

Местечко оказалось и впрямь приличное, и ходу до него было и впрямь минут пятнадцать. Олег заказал хороший обед и хорошего вина к хорошему обеду. На еду Ирина накинулась, как будто сто лет не ела — она действительно давным-давно не ела ничего настолько вкусного, и к тому же на нее вообще в последнее время часто ни с того ни с сего нападал дикий голод. Когда подали мясо и вино и Олег налил в оба стакана, она удивленно подняла на него глаза.

— Мне, наверное, не стоит пить?

— Это еще почему?

— Как почему? Потому что ребенок…

— Какой ребенок, Иришка? Ты в своем уме? Я вообще, честно сказать, вам, девушка, удивляюсь. Я думал, вам уже не пятнадцать лет и вы знаете, как решаются такие проблемы. У тебя что, денег, что ли, не было на аборт?

— К-какой аборт… — залепетала Ирина и начала почему-то вставать из-за стола, не вполне отдавая себе отчет в том, что она делает.

— Такой аборт. Простой — как пойти пописать. Да сядь ты, ради Бога.

Ирина послушно села на место. В голове у нее гудело, перед глазами висел туман, и голос Олега доносился глухо, как будто из погреба, из клети, из подполья.

— Ты что, хорошая моя, можешь себе сейчас позволить ребенка? Ты где, прости меня за нескромный вопрос, в данное время обитаешь?

— В Я-ясенево.

— Вот то-то и оно, что в Ясенево. А получаешь ты, небось, повышенную стипендию.

— Нет, на повышенную я в эту сессию не заработала. Все четверки.

— Ну и?..

— Что и?

— Ну и как ты собираешься его рожать, где жить, чем его кормить?

— А ты разве не?..

— Что? Я? А я-то тут при чем?

— К-как… как при чем? Это же наш с тобой ребенок, и я…

— И я! И я! Трахаться в свое удовольствие, девочка, это одно. А вот жить счастливой семейной жизнью — это совсем другое. Мне с тобой было очень хорошо, и спасибо тебе за это большое. И тебе со мной тоже было очень хорошо, и за это большое спасибо мне. Но жить с тобой до самой смерти и умереть в один день — разве я тебе говорил, что у меня на тебя есть какие-то виды? У меня своя жизнь, Ириша, и ты о ней ни фига не знаешь. То есть ни вот столечки. И в эту жизнь, радость ты моя, любящие женщины с детьми не вписываются. Так же, как вдовы и сироты, они тоже в эту жизнь не вписываются, Ириша. Слышишь меня?