Под крыльями высших существ - Алексей Аникин Страница 15

– Это так. Но и мы не дураки, – сказал Комар, посмеявшись. – А зачем ты вообще решил винтовку стащить?

– Не знаю, честно, – я взглянул на оружие, висящее у меня на плече. – В кино видел, как наши трофейное оружие забирают. Хотя знаю – чтобы её враги не забрали и не выдали другому снайперу. Мне самому она ни к чему.

– Можешь её на станции снабжения какой-нибудь сдать. За такую тебе семьдесят энергорублей выплатят.

– Ого! – удивился я. – Так много? А за что?

– Музеев в России много, такой экспонат везде понадобится. Тем более, этот совсем свежий. Видишь, даже закоптиться не успела. А некоторые виды вооружений и скопировать не жалко. Если особенно удачный попался.

Моё удивление было оправдано – семьдесят эрок (это более краткое название энергорублей, поскольку их часто сокращённо писали «ЭР») это действительно крупная сумма, на которую можно купить очень и очень многое. Например, можно было обеспечить себя отличной едой на год, почти тридцать раз прокатиться на поезде из моего родного города в столицу планеты (а это около двух тысяч километров) и купить сто сорок лотерейных билетов. Это было первое, что приходило на ум. Я уж не говорю о том, что на эти деньги можно было купить себе хорошее оборудование для съёмок, как у меня. Или бронепластины покрепче.

– А что ещё из трофеев у вас принимают? – вдруг заинтересовался я.

– Да всё, что угодно. Жетоны – по пол-эрки, обычный автомат – если я верно помню, шесть, а если с магазином, то семь. Дальше что? Одежду и всякую утварь не принимают, конечно. А, ну и бронетехника разная, машины и так далее. Хочешь узнать, сколько дают?

– Конечно. Ради интереса хотя бы.

– Ну, слушай. Вот, что я помню: бронемашина «Вирбельвинд» – триста восемьдесят эрок, бронетранспортёр «Каттер» – ровно шестьсот, танк «Брейкер» – тысяча триста двадцать. Там ещё от модификации, количества снарядов и наличия дополнительной защиты зависит. Плюс-минус двести ещё могут добавить.

– Ого. А у кого-то получалось угонять?

– Из наших – не слышал. Но эти числа, как я узнал, едины для всех планет, где идут боевые действия. И иногда списки пополняются новыми моделями. Выходит, у кого-то получается их оставить целыми и угнать.

– Хотел бы я это снять на камеру, – сказал я, представляя себе различные картины, как наши солдаты угоняют вражескую трофейную технику. – А ты сам что-нибудь передаёшь на эти станции?

– Конечно. Мы с товарищами собираем всякое, а затем делим общую прибыль по-честному. Иногда в общем счёте триста эрок за несколько недель выходит у нас. Свои я у себя не держу, отправляю жене. Ей сейчас они нужнее.

– Что-то случилось? – поинтересовался я, думая о нехорошем.

– Нет, она просто их пускает в полезное русло. Мне-то они зачем здесь? Когда-то давно люди рабочими коллективами со своих сбережений на танки собирали. Когда на фронте особенно тяжело становилось. Пока нам не особо тяжело, но люди уже готовят армии подушку безопасности, если так можно выразиться. Вдруг случится что?

– С миру по нитке, получается?

– Да, именно. Победа куётся не только солдатами, но и тылом. Это всякому известно.

– Твоя жена ещё не получила за это медаль?

– Пока нет. Да и не ради медалей всё это делается. Всё это ради Родины.

– Понимаю, – сказал я и добавил фразу Петра Иваныча, хорошо мне запомнившуюся. – Служение на благо Родине есть высшая добродетель.

Глава 4. Сон наяву

Неделя прошла с тех пор. Дни выдались напряжёнными, я не смог ни разу даже случайно увидеться с Петром Иванычем. Но когда выдалась, наконец, возможность, я вновь опоздал на службу. В этот раз припозднился даже сильнее, чем в прошлый раз, было уже совсем темно. Но я всё равно пришёл к нему. Просто поговорить. Да и извиниться за свою выходку не помешало бы.

День выдался особенно удачным – я снял работу танков в непосредственной близости, установив, кроме того, одну из камер прямо на башню одной из наших монструозных бронированных машин. Прямо на глазах формировался отличный материал, который достаточно было грамотно смонтировать.

Свечей почему-то стало меньше, но импровизированный алтарь батальонного психолога всё ещё был похож на островок в океане тьмы. Я видел его блестящие, смотрящие прямо на меня глаза.

– Ты опять опоздал, – констатировал Пётр Иваныч не без укора. – Скажи честно, ты, когда учился в школе, тоже так сильно опаздывал?

– Нет, – честно ответил я. – Я работал, не смог прийти раньше.

– Присаживайся, – сказал он спокойнее. – Тебя вновь что–то тревожит?

– Нет, я просто хотел поговорить. О чём-нибудь, – я присел на красивую табуретку и взглянул на свечи. – Целую неделю вас не видел. Как дела, Пётр Иваныч?

– Всё в порядке, спасибо, – он усмехнулся. – Ты первый, кто у меня за несколько лет это спросил.

– Правда? – спросил я, не поверив ему сперва. – Да ну, Пётр Иваныч, быть не может.

– Ладно, ладно, – посмеялся он, выставив руки ладонями вперёд. – За несколько недель. У бойцов вообще как-то не особо принято интересоваться делами их батальонного психолога.

– Эка неуважение, – сказал я, покачав головой. – Вы им помогаете, а они даже не могут спросить у вас самое очевидное.

– Не бери в голову, Виталий, – сказал Пётр Иваныч, скромно улыбнувшись. – Они и так не покладая рук работают, а я их буду только лишними тревогами загружать. Моя работа в обратном – избавить их от таковых.

– Не спорю. А почему свечей стало меньше? Раньше ведь так красиво было. Свято, я бы даже сказал.

– Некоторые сломались. Старые совсем. Ко всему прочему, мне и самому нравится иногда побыть в относительной темноте. Можно спокойно подумать, послушать тишину. Навевает различные приятные мысли и воспоминания.

– Например? Поделитесь?

– Хм. Например, я будто бы слышу запах тётушкиных оладьев, как она поёт любимую песню о каком-то кавалере, когда жарит их, – мечтательно сказал Пётр Иваныч. – Или запах сирени, растущей на семейной даче, как поддувает слабый ветерок. Но всё же самое лучшее воспоминание – это мой первый поцелуй с моей любимой Танечкой. Я как-будто до сих пор чувствую