Последний сын - Андреев Алексей Валерьевич Страница 16

Письмо

Письмо, которое Фина написала Нацлидеру, называлось "Я не хочу умирать". Ответ на него из администрации главы государства пришел скоро. Это был даже не ответ, а уведомление о том, что письмо получено, и его изучат.

Фина с надеждой показала уведомление мужу, но Телль, помня свои посещения инспекции, лишь едва кивнул.

Потом от администрации Нацлидера пришло письмо, что вопросом занимается инспекция Нацдетства по месту жительства.

— Теперь они придут сюда, — со злобой сказал Телль.

Через несколько дней, вернувшись с работы, он заметил на этаже у квартиры участкового инспектора, разговаривавшего с Финой. Жена стояла перед закрытой дверью, и Телль понял: Фина ни за что не пустит инспектора внутрь. Она смотрела на конверт в его руках, из которого инспектор доставал то самое ее письмо.

— Это вы писали? — перевернув текст письма к Фине, спросил инспектор.

— Да я.

— Вот вы не хотите потерять ребенка. А если бы вам государство предложило компенсацию? Раньше ведь так и было, пока против нас не ввели санкции. Деньги у государства закончились. Давно все по-другому стало. Вот мне просто интересно, согласились бы вы на компенсацию, если бы это случилось тогда?

Телль видел, как край рта Фины дернулся. Инспектор не стал ждать ответа и задал новый вопрос.

— Почему мальчик сам не написал?

Инспектор говорил таким тоном, что Фине хотелось ударить его. Телль тоже себя сдерживал.

— Он у вас умеет читать и писать? — продолжал давить инспектор.

Фина не знала, как ему ответить.

— Умеет! — тихо подойдя к ним, бросил Телль.

Инспектор вздрогнул. Когда он повернулся к Теллю, Фина с облегчением вздохнула.

— Что вам нужно, инспектор? — обратился к нему Телль.

— Здравствуйте. Мне поручили разобраться по вашему письму. Вот оно, — инспектор показал Теллю конверт. — Хотел узнать: если мальчик умеет читать, писать — почему он сам не написал?

— Он не знает еще, — Фине потребовались силы произнести это.

— Как интересно получается.

— То есть, надо было сказать ему? Объяснить, почему он должен умереть? — спрашивал Телль.

Инспектор спокойно выдержал его взгляд.

— Вам придет ответ по почте. Всего хорошего.

Инспектор стал спускаться по лестнице. Телль и Фина смотрели, как он не спеша шагает вниз по ступенькам. Когда открылась дверь подъезда, они зашли в квартиру.

— Мам, куда ты делась? — стоял с книгой в руке в родительской комнате Ханнес.

Фина показала, что выходила встречать отца.

Телль наблюдал за удаляющимся инспектором в окно. "Ведь они придут, и не раз", — думал он.

— Нам надо сказать Ханнесу, — взяв жену за руку, произнес Телль.

— Зачем? — отшатнулась Фина от мужа.

Она не верила, что отец ее сына мог такое сказать.

— Надо, — уверенно повторил Телль. — Мы не можем защитить Ханнеса, но мы можем не врать ему.

— Чтобы он после этого каждый день ждал смерти? Жил в страхе? Мы можем, конечно, не врать и быть честными с сыном, но что ему это даст?

Телль показал на стену комнаты.

— Потише. Соседи услышат.

Фина вернулась к входной двери, закрыла ее на цепочку и на все обороты замка.

— Ты видел его, — сказала она про инспектора. — Зачем он приходил? Что хотел?

— А почему вы разговаривали на этаже? Ты его не пустила? Он хотел войти? — стал расспрашивать Телль.

— Он не говорил, что хочет зайти. Я сама к нему вышла, подумала: если что — буду кричать, меня услышат.

— Да ну… — протянул Телль. — Не вышел бы никто.

— Верно. Но они хотя бы знали.

Телль согласился. Они с Финой жили замкнуто, не общались с соседями, не ходили ни к кому в гости, никого не звали к себе. У них вообще не было ни друзей, ни хороших знакомых. С коллегами по работе их интересы и общение заканчивались сразу же за проходной. А с соседями они только здоровались. Фина боялась, что, пустив в семью чужих людей, они с Теллем станут отдавать им то время, которое могут провести со своим сыном. Тогда у них еще был Боб.

Фина прикрыла дверь в комнату Ханнеса, который был увлечен книгой, и повернулась к задумавшемуся Теллю.

— Неужели больше, чем легкую смерть, мы для нашего Ханнеса ничего не сможем сделать?

***

После смерти первого ребенка Телль хотел переехать с Финой в другой город, но им отказали. Им отказали даже в деревне. Фина, как дочь нацврагов, должна всегда быть под присмотром.

Телль знал, что жена с четырех лет росла в детском доме. Когда ее, забрав от бабушки, туда привезли, Фина сбежала через несколько дней. Нашли девочку на вокзале. Она стояла и смотрела вдаль в ожидании поезда, на том самом месте, где их с мамой когда-то встречал папа. Шел дождь, Фина промокла насквозь, но не сделала даже шага назад. Она готова была стоять там всю жизнь, веря, что с одного из вагонов сойдут родители.

Тогда Фина простудилась и заболела. Это спасло ее от наказания. Потом она несколько раз убегала на станцию. Находили Фину всегда на одном и том же месте, затаскивали в машину, привозили обратно, били, ставили в угол, не давали еды. Перестала убегать Фина, когда из-за такого ее побега наказали весь класс.

Она рассказывала, что в детдоме тяжелее всего было не поддаться, начав ненавидеть родителей.

— Они тебя бросили и смылись, — говорили Фине.

Многие воспитанники были детьми тех, кого забрали, выслали из страны или, как у Фины, — не пустили обратно. Многие отказались от своих родителей, став считать их врагами нации, и даже сменили данное при рождении имя.

Тех, кто не отказывался, выводили после занятий перед остальными воспитанниками и начинали "ломать". Так говорили сами воспитательницы.

— Ты не любишь свою родину? — спрашивала воспа.

— Люблю, — отвечал испуганный ребенок.

— А твои родители любят родину?

Если воспитанник отвечал, что любят, у него спрашивали: почему тогда родители не здесь?

— Не знаю, — не поднимая головы перед остальными детьми, говорил ребенок.

— Как думаешь, твои отец с матерью любят тебя? — спрашивали у него, разобравшись с любовью к родине.

— Наверно, — ребенок боялся произнести слово "любят".

— Если они тебя так любят, то почему ты не с ними, а здесь? Почему не они заботятся о тебе, а родина?

Когда все заканчивалось, и воспы отпускали детей, остальные били ребенка, из-за которого устраивали собрание.

У Фины после детского дома остались несколько шрамов на руках и один — над правой бровью. Она всегда молчала, когда ее вызывали. И потом ее перестали вызывать.

— Когда я вышла оттуда и поняла, что больше никогда туда не вернусь, мне стало так легко, так хорошо, что я скакала по улице от радости, — рассказывала Фина мужу. — Я радовалась, что никогда больше не увижу этих людей, не услышу их голоса, что они больше никогда не прикоснутся ко мне.

Телль знал, о чем говорила Фина. Когда он сам ребенком ходил в детский сад, в младшую группу пришел мальчик. У него была заячья губа, и дети били его за это. И Телль тоже бил.

Он помнил, как звали того мальчика. Телль часто думал о нем. Что с ним стало? Где он сейчас? Жив ли? О том мальчике Телль никогда не рассказывал Фине.

Фина почти не вспоминала о детском доме. А, если мысленно и возвращалась к нему, то словно вытаскивала из памяти что-то лишнее, ненужное, которое потом будет снова спрятано далеко-далеко и надолго забыто. Она с любовью вспоминала своих родителей, детей, прожитое с Теллем время. И все — с такой нежной грустью, что у Телля сжималось сердце. Хотелось накрыть плечи жены пледом и обнять ее. Он часто думал: как назвать то, что произошло за эти годы с Финой. Она изменилась, сам Телль стал другим. Ему не нравилось слово "постарели". Он говорил вслух и в мыслях произносил — "устали".

Каким будет их последний день вместе? Они прожили так долго семьей, что не могли теперь представить жизнь друг без друга. А ведь такой день обязательно настанет.