Заклинатель джиннов - Ахманов Михаил Сергеевич Страница 17

– Не очень, – признался я. – Эти денежки не настоящие. Их напечатали жулики, чтобы обманывать честных людей.

– Меня бы не обманули, – заявила Олюшка, потрогав «фанерную» банкноту. – Я в денежках разбираюсь!

Это была святая истинная правда – в свои шесть лет она отлично знала, какая денежка чего стоит. Акселерация плюс врожденная практичность, плюс влияние мамы-бухгалтерши. Оно и к лучшему, подумал я; не все же ребенку играть в Дантеса и Пушкина. Двадцать первый век к романтике не располагает.

– Что мы будем с ними делать? – спросила Олюшка, кивнув на серо-зеленые пачки.

– Ты бери их одну за другой и ставь сюда, – я показал на приемный паз тройлера, – потом вынимай вот отсюда, снизу, и снова клади на диван. На то же самое место. А я буду раскладывать их по коробкам.

– А Беляночка? – поинтересовалась моя гостья, ухватив первую пачку. – Что будет делать Беляночка?

– Стоять на стреме. Чтобы нас, значит, не застукали…

Минут пять мы трудились в полном молчании, нарушаемом лишь стрекотом тройлера да шелестом купюр. Тррр-шшш… тррр-шшш… тррр-шшш… «Фанера» и гондурасские «картинки» кончились, мы принялись за Сингапур, и Олюшка сказала:

– А вот эти денежки совсем похожи на настоящие. Как ты их отличишь, дядя Сережа?

Я подмигнул ей.

– По тайным знакам, барышня, по знакам, что никомуне ведомы, кроме самых умелых волшебников из Америки. На настоящих денежках эти знаки есть, а на поддельных – нет, потому что никто не знает, какие они и где находятся. Это великая заокеанская тайна!

Глаза Олюшка распахнулись.

– И ты ее узнаешь? Как?

– С помощью Тришки и программы, которую я написал. Смотри: каждая денежка проходит через этот блок, – я коснулся тройлера, – и фотографируется с обеих сторон, а еще просвечивается, словно под сильной лампой. И вся эта информация попадает в компьютер – о каждой цифре и букве, о каждой точке и завитушке, цвете рисунка, его положении и о многом другом, чего на взгляд не заметишь. Тришкина программа все это запоминает – и про фальшивые денежки, и про настоящие. А потом… – Тут я выдержал драматическую паузу, и Олюшкины глаза раскрылись еще шире. – Потом программа начнет сравнивать денежки друг с другом. То есть не сами денежки, а их изображения, которые хранятся в па мяти Тришки. Это очень хитрая программа; она найдет все отличия между настоящими и фальшивыми деньгами и соберет их в кучки: в одной – самые плохие денежки, в другой – получше, в третьей – еще лучше, а в четвертой – такие, что очень похожи на настоящие, однако…

– Не настоящие, да? – с восторгом прошептала Олюшка, и я убедился, что ребенок уловил суть проблемы.

– Да, не настоящие, а только очень похожие, если не считать тайных знаков. Но моя программа… Я не говорил тебе, что она способна учиться? Так вот, к этому времени она обучится и станет опытней любого кассира в банке со всеми его машинками для проверки денег, и будет знать о них больше тысячи кассиров. О каждой точке и завитушке, понимаешь? А значит, ей останется только найти эти секретные завитушки и рассказать нам о них. И когда это произойдет, мы раскроем тайну заокеанских волшебников.

– Надо же, – сказала Олюшка, погладив железный тришкин бок. – Я и не думала, что Тришка у нас та-акой умник!

– Это не он умник, – возразил я, – а дядя Сережа. Программу-то кто составил, моя прелесть? А без программы Тришкой можно гвозди забивать.

– Ну-у прям-таки… – протянула Олюшка, но тут ей пришла новая мысль: ресницы взметнулись, глаза округлились, а курносый нос аж побледнел от возбуждения. Она потянула меня за рукав, заставив склониться к самым ее губам, и прошептала: – Дядя Сережа, а дядя Сережа… А что же будет, когда ты узнаешь тайну заокеанских волшебников? Ты сам будешь делать денежки? Ненастоящие, но совсем-совсем как настоящие? И ты станешь богатым?

Гордо выпрямившись, я принял оскорбленный вид и заявил:

– Это откуда у вас такие мысли, барышня? Совсем недостойные благородной девицы… Взгляните – разве я похож на жулика?

– Не похож, – вздохнув, согласилась Олюшка и окинула меня критическим взором. – Совсем не похож… А жалко!

Я чуть не подпрыгнул.

– Это еще почему?

– Мама говорит, что если бы ты, с твоими мозгами, был капельку жуликом хоть чуть-чуть! – то подошел бы нам в папы.

Ну разве не прелесть! Очаровательная малышка! И такая разумная и логичная… Будь моя воля, я бы женился на Катерине исключительно ради Олюшки, и стала бы она у меня программистом. Олюшка, разумеется, а не Катерина; Катерина у нас секс-бухгалтер, а горбатого лишь могила исправит. Ребенок снова вздохнул, и мне пришлось совершить вольность – прижаться своей небритой щекой к мягкой и нежной щечке. – Ты не расстраивайся, детка! Ты главное сообрази: хоть папу тебе выбирает мама, зато друзей ты выбираешь сама. А папы всякие бывают… Может, попадется тебе что-то приличное, может, нет… Так что с папами не надо торопиться. – А твой каким был? – спросила Олюшка, и тут уж настал мой черед вздыхать.

Потом она принялась допытываться, что же я собираюсь делать с заокеанской тайной – может, жуликов ловить вместе с дядей Аликом? В каком-то смысле эта гипотеза отвечала истине. Я не стремился обнаружить все секретные значки – достаточно было одного или двух, чтоб сконструировать аппарат, производящий безошибочную экспертизу. Такой приборчик и являлся конечной целью моего проекта; мыслилось, что будет он недорогим, компактным и необходимым всюду, где шелестят зеленые купюры. Принцип действия этой машинки я еще не представлял; о принципе говорить было рано, поскольку зависел он от того, что обнаружим мы с Джеком. Но что бы мы ни нашли, в успехе практической реализации не приходилось сомневаться. Российский ум изобретателен и изворотлив – дай идею, а уж умельцы подкуют блоху! Мои гаранты обещали, что на умельцев не поскупятся, и я уже прикидывал, кого бы лучше нанять: безработных оборонщиков из «Градиента» и «Поляриса» или обойтись своими институтскими. Все это пришлось объяснять Олюшке в доступных выражениях, но главное ребенок ухватил: мы трудимся на дядю-богача, чтоб стал он миллионером, торгуя нашей волшебной машинкой. Я с этой мыслью смирился давно, однако Олюшка, склонная по младости лет к идеям социальной справедливости, с возмущением фыркнула. Потом вздохнула, прощаясь с мечтами о папе Сереже. Я тоже вздохнул. Хрумки платили неплохо, но на весь обещанный гонорар я мог бы купить лишь сиденья от керимова «Мистраля». Возможно, еще и дверцы, но на колеса и двигатель рассчитывать не приходилось.

Так, за вздохами и разговорами, мы окончили свои труды и отправились на кухню, ужинать. В Олюшкиной сумке нашлась коробка сливы в шоколаде, и мы занялись ею всерьез – вдвоем, ибо Белладонна, обнюхав предложенную ей конфетку, сморщила нос и чихнула. Я налил ей молока, а нам с Олюшкой – чаю; себе – в отцову чашку, а гостье – в мамину. Она очень хорошо смотрелась с маминой чашкой из костяного фарфора в руках; ее личико и тонкие пальцы тоже казались фарфоровыми, розоватыми и будто бы вылепленными искусным скульптором. Я на мгновение представил, что вместе с нами сидит Катерина, в своей роскошной шубке и лисьей шапочке, но почему-то она никак не вписывалась в пейзаж. Подумав, я понял, в чем проблема: третья чашка на нашем столе была бы лишней.

Глава 5

КУДА ПОДЕВАЛСЯ МОЙ МЕД?

Куда мой мед деваться мог?

Ведь был полнехонький горшок!

Он убежать никак не мог,

Ведь у него же нету ног!

– Кто там?

– Три мушкетера и графиня де Монсоро…

– Кто там?

– Рем Квадрига, доктор гонорис кауза, и Клоп-Говорун…

– Кто там?

– Пара морлоков. Пришли жрать элоя…

Дни катились один за другим, серые и блеклые, как зимнее питерское небо. Скучные, тоскливые дни! Правда, временами раздавался звонок, и на мое привычное – кто там?… – отвечали: