Гроза над крышами - Александр Александрович Бушков Страница 17

— Неужели ваш управитель такой нерасторопный, что не записал на бумаге адреса? Показали бы кому-нибудь, Стражникам хотя бы...

— Так ведь записал! — живо воскликнул бедолага. — И бумажка при мне, — он похлопал себя по карману. — Только и с ней все негладко. Аж трем человекам ее показывал подряд, колпак снимал, господами называл, честь по чести просил подмогнуть. Только они, все трое, на бумажку и смотреть не захотели, зыркали на меня злобно и уходили. Важные, должно быть, люди, а я к ним полез... Бляхи у всех на цепочках, и на бляхах рисуночки вырезаны.

— А какие? — с интересом спросил Тарик, уже кое-что сообразивший.

— У одного натуральный башмак, у второго метла, а у третьего непонятка какая-то, не пойму, что и означает...

Тоже не загадка. Так уж этому олуху не повезло, что напоролся на грех подряд горожан из Темных Цехов, и те не захотели признаться деревенщине, что они, столичные обитатели, не знают грамоты. И третий явно был из Темных — такое вот невезение, ага...

— Вот я и зарекся бумажку показывать — вдруг, думаю, это по-вашему, по-городскому, жуткое неприличие какое? А уж к Стражникам с бумажкой подходить было и вовсе боязно — суровые такие, осанистые, того и гляди под замок потащат. Так и плутаю едва ль не с утреца, оголодал напрочь, а где тут поесть и не знаю, хоть

денежка и найдется расплатиться... И понятия не имею, как мне из всего этого выкрутиться, как найти господина графа. Говорят, в таких передрягах нужно святому Тодо помолиться, чтобы он, покровитель путников и странствующих, дорогу указал. Так я ж ни одной молитовки ему не знаю, не думал, что понадобится: отроду далеко не выезжал, разве что в соседние деревни...

В его унылом голосе звучала такая тоска и безнадежность, что на смену насмешке поневоле пришло сочувствие, и Тарик сказал:

— Бумажку не потеряли, любезный рыбарь? Если не потеряли, давайте ее сюда, разберемся...

— Как можно! Сберегаю...

Землероб, оказавшийся рыбарем, достал из кармана большой комок холстинки и принялся его старательно разворачивать, словно луковицу обдирал до сердцевинки. Тарик терпеливо ждал. Наконец в руках у рыбаря остался кусок холстины и небольшая бумажка, на которой не особенно красаво12, но уверенной рукой было выведено: «Сахарная улица, нумер 24».

Сахарная, Сахарная... Ага! Тарику пришло в голову, что этот недотепа, сам того не ведая, сейчас окажет ему нешуточную услугу — и будет о чем рассказать ватажке. Повезло, точно!

— Знаю такую улицу, — сказал Тарик. — Не так уж она и далеко отсюда.

Широкая простоватая физиономия рыбаря озарилась надеждой — так написали бы сочинители «голых книжек», обожающие подобные высокопарные обороты.

И тут же стала огорченной. Он уныло сказал:

— Дай вам Создатель здоровья, господин городской, что не погнушались нашими убогими нуждишками, но я ж печенкой чую, что и дальше мне будут невзгоды, даже если вам благоугодно будет дорогу мне разъяснить! Из дурной башки все напрочь вылетит, едва поеду. От этих переживаниев мозга с мозгой перепутались почище удочек в лодке. Что ж делать-то... Глазу зацепиться не за что, одни домины, камень повсюду...

42 Красаво — каллиграфически.

Тарик сделал вид, что умная мысль пришла ему в голову вот только что. И сказал небрежно:

— Помочь вашему горю нетрудно, любезный рыбарь. Мне как раз в ту же самую сторону. А когда придет пора идти своей дорогой, вам останется совсем немного проехать, и дорогу покажу так, что ни за что не собьетесь...

И, не дожидаясь ответа, проворно вскочил на козлы, привычно устроился на широкой, добротно оструганной доске с приступочкой для ног — столько раз ездил с отцом в деревню, и габарау них была в точности такая, разве что борта повыше...

Ошеломленный рыбарь ничего не сказал и, обежав лошадь, запрыгнул на козлы так, словно боялся, что Тарик передумает и соскочит. Бормоча бессвязные благодарности, призывая все милости Создателя на главу «господина городского», схватил вожжи, легонько подхлестнул ими лошаденку по гладкой спине и прикрикнул на деревенский манер, громко и протяжно:

— Вё-о!

Соловый конек, хотя и хорошо кормленный, перетруждать себя работой не особенно любил, сразу видно: пошел мелкой трусцой. Виновато посмотрев на Тарика, рыбарь нацелился было поддать вожжами покрепче, а то и выдернуть длинный кнут из медной держалки.

— Не стоит погонять, — сказал Тарик. — Я никуда не спешу, не стоит зря коняшку стегать. Поезжайте до конца улицы, а когда она упрется в садовую стену — издали увидите и ни с чем не спутаете, — сворачивайте вправо... — Он спохватился: — Знаете, где право, где лево?

Случалось сталкиваться с землеробами, таких простых вещей не знавшими вовсе.

— А то как же, господин городской! — с некоторой даже горделивостью заявил его возница. — Это ковырялыцики (мы промеж себя так тех называем, кто в земле ковыряется) — народец темный. Говорит: «по ту сторону», знать не зная, что это и есть право. Скажет «по сю сторону» — а оно лево. Рыбари не такие темные, уж

нам-то частенько приходится рулевому команду давать и направо руля, и налево руля, особливо ежели лодка с парусом, вот как у меня. Мы не такие темные, чтоб вы знали...

Тарик чуть подумал и спросил с искренним любопытством:

— А землеробы на «ковыряльщиков» не обижаются?

— Есть такое дело, — сознался рыбарь. — Обидное прозвание-то. Ежели хочешь под праздник в корчме драку затеять, назови громко ковыряльщика ковыряльщиком — и понеслося...

— Надо полагать, и они для вас обидное прозвище придумали? — не без вкрадчивости спросил Тарик.

На сей раз рыбарь чуть помедлил, но все же ответил:

— А как же ж. Обидные дразнилки придумывать — на это и у ковыряльщиков мозги хватит. Они нас кличут «мокрозадые» — втихомолку, промеж себя. А услышь это наши в корчме или на плясовых гулянках — будет драка! — И добавил вовсе уж гордо: — Только редко слышать приходится, у нас в Озерном Крае пахотных и пастбищных земель мало, а вот озер множество, потому и прозываемся Озерный Край. На две дюжины рыбарей хорошо если один землероб или скотогон придется, вот и