Завещание великого шамана - Колупаев Александр Алексеевич Страница 19

Ужин прошел легко и весело. Пили вино, которое оказалось французским, выпуска 1990 года, Николай, подержав бутылку в руках, вопросительно взглянул на меня.

«Ещё не хватало ему обвинить меня в расточительстве!» – мысленно фыркнул я и показал глазами в сторону Архипова.

Брат пожал плечами: «Интересны причуды этнографов!».

А сам Архипов, весело смеясь, рассказывал какие-то истории из жизни амазонок. Татьяна, изредка поглядывая в нашу сторону, так же смеялась от души. Потом она вдруг стала серьезной и удивленно спросила Архипова:

– Василий Прокопович, вы рассказываете так, словно сами там были!

– Что вы Танечка, неужели я выгляжу таким старым? – и этнограф весело и задорно рассмеялся, мельком взглянул не меня.

Глаза его были чуть-чуть грустными.

– Что-то мы сегодня мало едим! – Николай встал из-за стола, – Угощу-ка я вас копченым мясом. Это не простое мясо, это марал. Только у нас на Алтае можно попробовать этот деликатес! – и взглядом поманил меня за собой.

– Пожалуй, я тоже выйду подышать свежим воздухом, – направился я следом за названым братом.

– Ты, Санья, где с Архиповым познакомился? – сходу задал он мне вопрос.

– В самолете. Наши места оказались рядом, а ты откуда знаешь этнографа?

– Да я его мало знаю. Это отец в прошлом году много путешествовал с ним, даже на Священной Горе были. Вот он и наказал мне оказывать содействие Архипову.

– На Священной Горе, теперь понятно…

– Брат, ты что-то знаешь?! – встревожился Николай, но умолк, заслышав шаги.

На крыльцо к нам вышел Архипов.

– А что, братья, смолкли? Ночка вон какая теплая и звездная! Да и Кассиопея повернулась краем к северу. Эх, и рвануть бы сейчас к звездам! Хоть прямиком к Кассиопее! Крайняя звездочка подмигивает, прямо зовет и манит! Желания посмотреть, что там, да как не возникает?

Глава четырнадцатая

Утро в горах это нечто! Прохладный воздух, стекающий с горных вершин смешивается с теплым, заночевавшим у края долины. Туман стелется белой кисеей, клубится крутолобыми барашками у кромки гор, и, наконец, израненный лучами восходящего солнца, нехотя уползает в рощу, волоча за собой дымные хвосты. Воздух, до краев напоенный ароматом хвои, такой чистоты, что кажется, это не солнце освещает вершины гор, а сами они светятся от счастья, приветствуя всех и вся в это летнее утро!

Я шлепал босыми ногами по тропинке, пробегающей по огороду, к речке. Умыться холоднющей водой, которую щедро поставляли тающие в горах ледники, посидеть на скамеечке, помечтать неизвестно о чем под шум воды – разве может упустить городской житель такую роскошь?

Дойдя до реки и бросив полотенце на ветки ивы, я ногой боязливо потрогал воду. К моему удивлению, она была не столь уж и холодной. Раздеться и взгромоздиться на крутой валун было делом нескольких секунд. Что-то я забоялся прыгать в прозрачно – зеленую глубину омута: запротестовало тело, холодной казалась вода. Стал сползать постепенно, подвывая от восторга и прохлады речных струй. Все! Хватить пищать! Плюхнулся с головой в воду и поплыл к другому берегу. Уцепился за ветки, оттолкнулся ногами от толстого корня и поплыл обратно.

– Как водичка? Бодрит? – на валуне стоял Архипов.

«А дедок – то ничего, в спортивной форме! Мускулистый и жилистый, ни капельки жира…»

Инспектор Архипов, пружинно оттолкнулся от валуна, почти без всплеска вошел в воду и вынырнул почти у другого берега.

«Метров семнадцать будет, молодец наставник!» – похвалил я пловца.

Минут пять он плескался, нырял и фыркал от восторга.

– Как спалось – почивалось, в доме тёщи? – спросил он, выйдя из воды, и ловко поймав брошенное мной полотенце.

– Да прекрасно всё! – я энергичными движениями растирал озябшее тело.

Архипов легкими касаниями только промокнул капельки воды на своих плечах. В утреннем воздухе от его тела шёл легкий пар.

– А что, Саша, не подадите ли мне тапочки, знаете, неохота ноги песком пачкать. – Думаю, вы не в большой обиде, что я вас так назвал? Мое оправдание только в том, что я старше вас.

– Нет, не в обиде, даже немного приятно, повеяло чем-то домашним, детским. Да и по старшинству, вам это вполне допустимо.

– Как думаете, насколько я старше вас? – Архипов аккуратно разостлал полотенце на ветках.

– Думаю – вдвое, вам года пятьдесят четыре, максимум пятьдесят восемь!

– Ну, одну цифру вы точно угадали! А какой из моих возрастов вам интересен?

– Как понять какой? У человека только один возраст от рождения и до конца жизни.

– Э-э, не скажите! У любого индивида три возраста: первый – это срок его жизни, в паспорте просчитано, сколько раз за время пребывания его в этом мире планета Земля обернулась вокруг Солнца, второй – биологический, это сравнение его организма по шкале лет. И, наконец, третий, реальный. Сколько лет он пробыл на этой планете.

– А что мы можем ещё жить на других планетах, это что космические путешествия?

– Не совсем космические, скорее путешествия во времени. Вот вы отмерили мне за пятьдесят, на самом деле мой биологический возраст – двадцать пять! Это я вам должен подавать тапочки, так как моложе вас на целых шесть лет! Если вы заглянете в мой паспорт, то там написано, что мне восемьдесят два года. На самом деле мне – сто восемьдесят три года! В тысяча восемьсот тридцать первом, в год моего рождения, Пушкину было тридцать два года и до смерти ещё шесть лет!

– Ого! Чуть пораньше бы вам родиться, и могли бы встретиться!

– Зачем пораньше, мы встречались с ним…

– С Пушкиным?! – слегка опешил я.

– Ага, с Александром Сергеевичем, через два года после моего дня рождения.

– Ну… Что вы в два года могли помнить… – разочарованно протянул я.

– Почему, мне не два года было, а сто двадцать, и беседовал я с ним не один раз. Первый раз – в тридцать третьем, второй раз – в тридцать девятом и последний в тысяча восемьсот сорок седьмом!

– Насколько мне не изменяет память, Пушкин умер от дуэльной раны в феврале тридцать седьмого! Значит два раза вы встречались с ним на том свете?!

– На этом, Александр Петрович, на этом!

– Понятно: путешествие во времени, но только как это возможно? Человека то нет в живых?!

– А там мутная история! Поэты, они как? Тщеславны и гордыни в них через край! Вот добился Пушкин руки Натали Гончаровой, а сердца? Лестно было первой Петербургской красавице, ещё бы – жена знаменитости! Благоволит сам царь! Назначил камергером, а это возможность бывать при дворе, да что там! Обязанность! Постепенно прозрел наш поэт – видит запал на его жёнушку сам император российский! И дело идет к полной взаимности… А носить рога, хоть и позолоченные, гордость не позволяет! Вот и стал тренироваться в стрельбе из пистолета. Только и охранка не дремала. Всесильный Бенкендорф, был большим, и заметьте, искренним поклонником творчества Пушкина, сопоставив все донесения, понял: эти два человека живыми друг с другом не разойдутся. Вот и поставил поэта перед выбором, или жить в изгнании, или… Да и публикации дальнейших работ были бы невозможны… Или смерть! Правда, эта смерть мнимая! Похороны – фарс, гроб не вскрывать, в склепе так же никого не хоронить…

– Это слишком! У Пушкиных к тому времени было четверо детей, и Натали в нем души не чаяла! Пушкин мог в памфлетах так ославить монарха!

– Мог… Да ничего он не мог! Вы не жили при абсолютной монархии! Там пойди хоть чуть-чуть против царя и все – вход в высшее общество закрыт!

Никто из издателей не осмелится даже строчки напечатать! И все: ты – общественный труп! Это с непомерно раздутым тщеславием Александра Сергеевича? Вот и была инсценирована сцена дуэли.

Как тут не поверить всему этому царскому бомонду? Дантес, красавец, великолепный танцор, галантен донельзя, и Пушкин – чернявенький коротышка, на голову ниже Натали, а танцевать так на аркане не затянешь! Шеф жандармов знал, на каких струнах сыграть! Вот когда мы беседовали с Александром Сергеевичем первый раз, он немного жалел о случившемся, тосковал о России, но не так, чтобы очень, французский язык знал превосходно, да и муза повернулась к нему другим боком. Выдохся он в поэзии, ещё в России пробовать начал писать прозу: помните «Капитанскую дочку»? А вот во второй раз уже гордился славой писателя – и как не гордиться: более пятидесяти романов написал!