Дьявол среди людей. Подробности жизни Никиты Воронцова (сборник) - Стругацкие Аркадий и Борис Страница 19

Ошеломленные прохожие-очевидцы провожали его взглядами, пока он не скрылся из глаз, и только тогда услыхали жалобные вопли и мольбы о помощи, доносившиеся из недр новостройки. Мнения разделились. Кто-то настаивал на том, чтобы позвать милицию. Кто-то предостерегал от опрометчивых поступков. Кто-то просто ушел от греха. Но нашлись и смелые. Не без трепета вступили в дом и поднялись на третий этаж, где обнаружили трех молодцов в испачканных черных полушубках. Молодцы бродили по комнатам, ощупывая стены грязными ладонями. При этом они громко рыдали, срываясь в истерику, и опухшие мордасы их были измазаны слезами пополам со строительной пылью. Они были насмерть перепуганы: никак не могли найти дверь, чтобы выйти на улицу…

Здесь необходимо маленькое отступление.

Не знаю, как в других столицах, но в нашем областном Ольденбурге эта разновидность общественных деятелей появилась вскоре после 85-го, причем в количествах, далеко превышающих желательные. Большею частью рекрутируется она из бывших спортсменов и несостоявшихся тренеров по боевым видам спорта. Зимой они щеголяют в черных полушубках, которые называют «романовскими», – это щегольство патриотическое, бросающее вызов заграничным дубленкам. Роятся они возле мебельных магазинов, в железнодорожных пакгаузах и при оптовых складах продовольствия и спиртных напитков. По вечерам любят бывать в престижных ресторанах, где при обычных обстоятельствах ведут себя спокойно и тихо. Пьют немного, закусывают деликатесно, курят только «Мальборо». Столики занимают не самые удобные, но расположенные на стратегических направлениях… Можно, конечно, гадать, кто нанял в Ольденбурге этих оболтусов с микроскопическими мозгами и чугунной совестью, но как медик я утверждаю, что больше не отираться им по мебельным делам, и не сидеть в дорогих ресторанах, и не курить «Мальборо»…

Часа в четыре пополудни, уже отягощенный всей этой информацией, я заперся в своем кабинете. Мне было худо. Если бы душевное состояние мое проявилось в телесных движениях, я бы трясся, как от сильного озноба. Но мне удавалось сдерживать себя. Мало того, я с неясным удивлением осознал, что не так уж меня поразила гибель проповедника-иеговиста и моментальное низведение сразу трех человек до уровня клинического идиотизма. Нет, всю душу мою затопил вполне эгоистический ужас за себя и за моих близких. Неуловимый, неуязвимый, непостижимый бес открыто расхаживал между людьми, и невозможно было предсказать, кто будет очередной жертвой его. И еще: он учуял опасность за несколько секунд до нападения.

А ведь еще не было известно, что произойдет этой ночью. Мало кто знал, что не трое, а целых семнадцать «черных полушубков» наехало в наш Ташлинск. Как видно, потеря троих не произвела на остальных должного впечатления, и примерно в полночь весь отряд гангстеров двинулся к мосту через Большой Овраг. И там, на середине моста, Ким их стукнул. Надо полагать, не выходя из дому. Но эти четырнадцать отделались легко. Полежали в снегу, поднялись на трясущиеся ноги и пустились без оглядки обратно. Некоторые слегка поморозились, кто-то потерял шапку… Утром они дружно погрузились в автобус и отбыли к себе в Ольденбург.

19

Козерог. Начнете пожинать плоды своей работы. Это вдохновит вас на новые трудовые подвиги. Вам очень помогут друзья и коллеги. Будьте поласковее с родными и близкими, чтобы не только на работе, но и дома все было в лучшем виде.

А в тот день я сидел в своем кабинете, смотрел, как за окном сгущаются сумерки, с тоской прислушивался к сосанию под ложечкой и никого к своей особе не допускал. Потом позвонил Моисей Наумович и попросил разрешения зайти для важного разговора. Ему я, конечно, открыл, мы уселись у стола и уставились друг на друга.

– Ну что, Моисей Наумович? – спросил я наконец.

– Обыкновенная история, – горько ответил он. – Легкая эпилепсия, выпадение сознания, непослушные ноги выносят беднягу под грузовик.

– Я, собственно, не об этом.

– И я тоже хотел не об этом. Вы обратили внимание, Алексей Андреевич, что он остановился секунд за пять…

– Да. Обратил.

– Вот и я обратил. И я не понимаю, Алексей Андреевич, чем такая вот странность противоречит моей гипотезе…

– Да я уже и сам не понимаю, – рассеянно отозвался я. Спорить не было сил.

– И все равно, – пробормотал Моисей Наумович. – Все-таки это скотство – наемных убийц подсылать…

Я был изумлен.

– Моисей Наумович, ради бога!..

– Да-да, – торопливо прервал он меня. – Вы правы, конечно.

Мы помолчали.

– Я, собственно… – нерешительно проговорил он. – Собственно, я пришел насчет совсем другого.

– Слушаю со вниманием, Моисей Наумович.

– Собственно, я решил с ним повидаться.

– С кем?

Сердце мое замерло. Я сразу понял – с кем.

– С ним, – как-то растерянно, словно удивляясь себе, произнес Моисей Наумович. – С Волошиным.

– Вы с ума сошли…

– Отчего же? Я ведь в душе против него ничего не держу. Я только за людей опасаюсь.

– И вы намерены… к нему? Прямо к нему домой?

– Да, конечно. Он ведь ко мне не пойдет, правда?

У меня голова шла кругом. Остановить! Удержать!

– А если он антисемит? – ляпнул я.

– Что ж, одним евреем в Ташлинске будет меньше.

– Да вы кокетничаете, Моисей Наумович!

– Какое там мое кокетство, милый Алексей Андреевич! Страшно мне очень, вот вам и кажется. Только что ж? Дедушка старый, ему все равно.

И тогда я собрался. Отчетливо скрежетнула, распрямляясь, моя проржавевшая, согнувшаяся в три погибели воля. И я сказал:

– Хорошо. Только пойдем вдвоем. Вы правы, надо попробовать все точки над этим «ё» поставить.

Последовала сцена. Я дошел до того, что принялся грубить. И я уломал старика. Решили отправиться к бесу в гости вдвоем, завтра же, сразу после работы. Не знаю, как спал в ту ночь Моисей Наумович. А я вряд ли провел ту ночь намного веселее, чем «черные полушубки» на мосту через Большой Овраг…

Путь был неблизкий, да и шли мы весьма неторопливо, так что вступили в Черемушки, когда уже совсем стемнело. Тихо было в Черемушках, ни голосов не было слышно, ни звонких скрипов снега под ногами прохожих, а собаки здесь словно никогда и не водились. Тишину компенсировал свет. Необычайно, непривычно ярко сияли уличные фонари, ослепительными, жуткими, как выстрелы, вспышками неисправных дневных ламп прерывисто озарялись пустые витрины магазинов, жужжали от напряжения уцелевшие лампочки над подъездами. И никого мы не видели по дороге, только раз я заметил в проулке машину с погашенными фарами и возле нее едва различимую темную фигуру. Мимолетно подумалось, что за домом Волошина наблюдают.

Наконец мы добрались. Вступили в подъезд и стали подниматься по лестнице. Поднимались медленно, через каждые пять-шесть ступенек останавливались, чтобы дать передохнуть Моисею Наумовичу, которого сразу начала мучить одышка. Лицо у него, хоть и с мороза, было серое. И я снова со страхом подумал о всяких возможных и невозможных неожиданностях, которые сейчас нас поджидали. Мы поднялись на предпоследнюю площадку и остановились.

На площадке третьего этажа стояла объемистая бабища, смотрела на нас сверху вниз и приветливо ухмылялась всем своим блиноподобным ликом. Я догадался, что это тетка Дуся, о которой рассказывала наша Грипа: кто же еще на ночь глядя мог торчать перед дверью квартиры колдуна и беса? И я произнес:

– Добрый вечер, тетя Дуся.

Она ответила, ухмыльнувшись еще шире:

– Добрый вечер, Алексей Андреевич. Добрый вечер, Моисей Наумович. А Ким Сергеевич уже ждут вас, проходите, пожалуйста…

Мы со стариком переглянулись и поспешно отвели глаза друг от друга. Удивляться? Еще чего. Пугаться? Куда уж дальше. Восхищаться? Это бы и можно было, наверное, но у меня, по крайней мере, Ким не вызывал этой счастливой эмоции. Не Кио. Не Мессинг. Бес, губитель, невнятная смертельная угроза. И вообще, если на пороге бесовского логова начинать с удивления, или страха, или тем более с восхищения, то кончать уже нужно будет целованием стоп. Или там копыт. Вон на шабашах, по слухам, беса целуют в задницу. Нет, это не для нас.