Евгений Якубович - 1985-й Страница 2

Но было в свитках и другое. Сложность заключалась не в технической стороне дела, которая как раз была отработана. Главная трудность была в том, что вызванные бесы напрочь отказывались исполнять желания вызвавших их чародеев. Более того, за исключением единичных, вошедших в историю, удачных случаев, все эти попытки заканчивались весьма печально для гордых своим умением, недалеких простаков.

Между тем, причина провала лежит на поверхности. Почему считается, что материализовавшийся демон должен служить магу?

Представьте, например, что вы спускаетесь в лифте, и вдруг видите перед собой вместо привычного загаженного подъезда этакую незнакомую комнату с пренеприятнейшим существом посередине. И это существо на плохом русском начинает вам командовать что-нибудь типа «эй, раб, принеси-ка мне все земные сокровища и пару самых красивых девственниц в придачу». Ваша реакция? Правильно, назад в лифт и домой. А если воспитание позволяет, то и в морду перед этим.

С точки зрения демона ситуация выглядит именно так. Ни с того ни с сего выдернули из привычного мира, и на тебе — тащи сокровища земные за здорово живешь. Кроме естественного раздражения человека, простите демона, которого внезапно оторвали от дела, возможно, весьма серьезного, а хуже того — интимного, никаких добрых чувств демон не испытывает и испытать не может.

Ну что ж, давай порассуждаем. В принципе, заклинание вызова духа не только переносит его в наш мир но и материализует. Переместившись в наш мир, демон изменяется, это основной закон перемещения. То есть в данном случае вызванный мной бес из чисто духовного, бестелесного создания превратится в материальный объект. И цокает этот объект копытцами по моему паркету. И пахнет его тело отнюдь не розовым маслом, воняет, можно сказать, это тело, хоть и возникло только что. И вот это, вполне ощутимое тело, имеет вполне ощутимые желания и потребности.

Желания тела. Дух, который скорее всего только понаслышке знает о так называемых телесных удовольствиях, не может этим не заинтересоваться. Значит, прежде всего надо объяснить, что ему выпал уникальный шанс воспользоваться материальными, а не привычными духовными, благами.

Ну и что можно предложить хозяину новообретенного тела? Приволочь ему пару девиц и оставить на ночь, чтоб показали ему небо в алмазах? Вряд ли. Скорее всего, понятия о сексуальной привлекательности у нас настолько разные, что и пытаться не стоит.

Между тем желудок у людей и у бесов устроен одинаково. Только пользоваться желудком бесам случается очень редко. Так что новизна и острота ощущений завидная. В принципе, ему и стакана бормотухи с карамелькой на газетном листе будет достаточно, с непривычки-то. Но… Будем интеллигентны. Тем более, на что он способен-то будет после бормотухи? Смеситель в ванной поменять?

А мы вот накроем стол на белой скатерти. Да разольем в хрустальные стопочки замороженную водку. Причем не финскую, не аглицкую какую-нибудь, а нашу, московскую, настоящую, конечно, не паленую. И закусим мы первую стопку икорочкой — это обязательно, я настаиваю. А потом селедочкой, и чтоб на ней лук колечком. А потом сразу же, только дыхание перевести, и по второй. И за ней вдогонку грибочек маринованный, симпатяга в ковбойской шляпе с широкими полями, да на ножке такой вкусной, весь в нитях рассола. Ведь она, водочка, что во рту делает? Она, мамочка, сама вкуса как такового не имеет, зато все сосочки вкусовые у нас во рту ополаскивает и очищает так, что после нее вкус еды ощущаем, как чувствовали только в раннем детстве, набегавшись на улице, а потом съев бабушкиного пирога. И вот этот грибок всем своим благоуханием проникает прямо в душу, так что искры из глаз, так, что весь мир полюбить готов.

Ну-с, а теперь остановочка. Не торопясь, (сиживали за столом, сиживали!) поковыряемся в салатиках, прислушаемся к ощущениям. А когда первые восторги поулягутся, тут уже наливаем третью. Внимание! Третья обязательно должна быть полной. И опрокидываем ее на одном дыхании, щелчком, и зажмуриваемся, и трясем головой от восторга. И тут уже перед нами возникает, скворча, тарелка с мясом. Нет, конечно можно туда положить и гарниры всякие, и соусами разными, по французскому обычаю, облить. Это все вторично. А первичное — это есть кусок жареного мяса. И кушаем мы это мясо не торопясь, вкушаем, наслаждаемся, вспоминаем предков своих хищных. Но и медлить тут особо нельзя — как только начнет остывать, тут и половина радости пропадет. Поэтому лучше всего такое блюдо употреблять частями, малыми порциями, пока остальное потихоньку доходит на углях.

Перед предпоследней порцией мяса (именно предпоследней а не последней, потому, что нехорошее это слово — последняя), так вот, перед предпоследней порцией выпиваем четвертую. Эту пьем не торопясь, с чувством. Перед процедурой вздохнем ненавязчиво, да под столом незаметно распустим на пару дырочек ремешок на животике. Вот так. Четвертая она всегда хорошо проходит. Тут и закусывать особенно не нужно, так, прижать сверху кусочком мяса, чтобы улеглась поудобнее, и хватит, пожалуй.

Теперь следует перекурить. И вот что я вам скажу — выбросьте вы свои сигареты. Их вы будете курить на автобусной остановке, пряча в кулак от дождя с ветром. Нет, после такого обеда нужна только сигара. Достаньте вы ее из футлярчика, да возьмите гильотинку специальную, чтобы обрезание ей, голубушке, сделать, да раскурите хорошенько над золотой зажигалочкой (важно это все, важно!) и пускайте себе дым в потолок. И не затягиваемся — легкие беречь надо. В воздухе и так отравы всякой хватает. А у нас ритуал. Мы же не курим, мы благовония возносим.

А вот теперь, когда в руках дымятся сигары, а на столе, на западный манер, стоят пузатые бокалы, а в них на донышке коньячок плещется, вот теперь можно и о делах поговорить. Тут уж ни у кого язык не повернется отказать хозяину в пустяковой просьбе. И вот уже подводится мой гость непосредственно к цели своего вынужденного визита.

— И вот что я вам скажу, милейший Александр Аркадьевич. Просьба ваша, в принципе выполнима. Один нюансик только утрясем с вами, и вперед. Вы в свой 85-й, а я к себе в бухгалтерию, а то, поди, уж хватились меня. (А! Нет, ну как я его вычислил — бухгалтер он там!)

— А что за нюансик, позвольте полюбопытствовать?

— Пустая формальность, друг мой, уверяю вас. Дело в том, что изменять историю можно с одним условием. История всегда одна, и никаких альтернатив не существует. Поэтому предоставить вам вторую попытку, начиная с 1985-го года, как вы просите, невозможно.

— Однако, это уже не нюанс, как вы изволили выразиться, это выражаясь вашим языком, полный нонсенс!

— Не торопитесь, любезнейший. Я же сказал, что перенесу вас в ваш 1985-й, и с дамой своей вы снова встретитесь, и сможете сказать ей: «Да гори оно все огнем, да». А вот после этого начнется другой вариант истории, и эта, нынешняя ваша жизнь, исчезнет. Вы не просто забудете ее, ее никогда и не будет. Согласны? Тогда прошу вас.

Москва, лето 1985. Руки Ирины вокруг моих плеч, губы шепчут: «Ну, милый мой, милый, ну решайся наконец».

Я хорошо помню эту сцену. Сколько раз я видел ее во сне и пытался что-то сказать, но голоса не было. Вот и сейчас, испугавшись, что опять пропадет голос, я просто оторвал голову от Иркиных волос, взял ее лицо в ладони и молча кивнул.

Дождь за окном. Этой зимой почему-то все время идет этот дождь, какой-то особенно мокрый, видимо, доставшийся Нью-Йорку в наследство от его английского предка. За окном 2000-й год. У меня 40-летие. И все вроде в порядке. С Иркой, конечно, уже нет той безумной любви, но уживаемся, ничего, попритерлись за 15 лет. Я так подозреваю, что у нее кто-то есть. Так, ничего серьезного, просто «для здоровья», как выражается ее лучшая подруга. Я тоже пару своих быстротечных романов на стороне не рекламирую. Ирина у меня личность целеустремленная, хваткая. Карьеру делает не хуже моей, а то и лучше.

В принципе, я, конечно, тоже стою на ногах. Работаю в крупной фирме. Правда, в маленьком отдаленном филиале, но кому же я про это расскажу? А на визитке только название компании. Нет, правильно я сделал, что удрал из России тогда, в 1985-ом. Те, кто потом приехали, ох как им досталось. Нам, конечно, тоже не сахар, но значительно легче.

Тогда почему же я все время вспоминаю Светины глаза? Ничего мне не ответила, когда я сказал, что уезжаю. Только посмотрела. И ведь понял ты все тогда, сразу же все понял. Что не надо никуда бежать, не надо счастье свое искать где-то, когда вот оно, рядом. Руку только протяни, и будет у тебя и тепло и любовь, и будет у тебя настоящая жизнь, а не эта бесконечная гонка. Понял, все ведь понял, но не сделал ничего, не протянул руку, а пошел как под гипнозом за Иркой, открывать и покорять Америку.

Открыл. Покорил. А дальше что? Почему все время тянет назад? Причем ведь не просто в Москву, нет. Это как раз пожалуйста, выпиши чек, и лети себе на здоровье, только таможенникам успевай отстегивать. Так нет. Тянет меня в Москву 1985-го года, когда смотрела на меня Света, молча смотрела. И ничего мне уже не надо в такие минуты, только отпустите меня назад, туда, в 1985-й, и дайте возможность постоять с ней вот так, молча, и понять наконец ее взгляд, и вот так же молча, одним только взглядом, ответить ей, чтоб и она поняла.