Один из нас - Маршалл Майкл Страница 2

Я сразу осознаю, что это не полиция, что я где-то видел эту машину. А Лора не осознает. Она ничего не может сообразить. Ее сознание слишком пусто, чтобы принять какое-то решение, поэтому решение принимает тело.

Мы делаем шаг назад, спотыкаемся и роняем пистолет. Потом поворачиваемся и бежим. Ждем смерти и не понимаем, почему она не приходит.

На мгновение обернувшись, мы видим, как машина останавливается посередине перекрестка. Двери открываются, две фигуры подходят к трупу Рэя. Мужчины одинакового роста, одеты в похожие светло-серые костюмы, и глаза их не предвещают ничего хорошего.

Один из них поднимает пистолет Лоры.

– Дерьмо, дерьмо, дерьмо, дерьмо!!! – кричит другой. Голос такой мощный и глубокий, что я удивляюсь, как близлежащие здания не рассыпались. Он поворачивается в нашу сторону, свет уличного фонаря у него за головой образует подобие нимба из желтого света.

Мы исчезаем за углом прежде, чем он успевает нас рассмотреть, и продолжаем бежать до тех пор, пока не растворяемся в темноте.

Часть первая

«Снохран»

Глава 1

Я сидел в одном из баров Энсенады[7], поглощал теплое пиво и напоминал себе, что никого не убивал. Тут меня и достал мелкий ублюдок будильник.

«Хуссонз» был забит под завязку, шум здесь стоял адский, и не только потому, что все слишком громко разговаривали. Два местных агробарона явились, чтобы отметить какую-то сделку – вполне возможно, слияние семейств, связанных выращиванием люцерны[8]. К ним присоседился, и похоже, на всю ночь, мариачи[9]-оркестр из восьми музыкантов. В остальном бар представлял собой картину Джексона Поллока[10] в местной гамме: жуликоватые фотографы пытались развести туристов на съемку, экспаты[11] с дубленой кожей осматривали помещение, как оскорбленные филины, мексиканцы с заслуживающей уважения серьезностью накачивались спиртным. Заведение выглядело так, будто его обставили лет сорок назад, держа в голове наиболее характерные особенности стиля Дикого Запада: грязные полы, стены, выкрашенные табачным налетом, стулья, украденные из близлежащей церкви. Единственным намеком на дизайнерское решение были развешанные по стенам выцветшие изображения бывших барменов, известных алкашей и прочих местных знаменитостей. Одно из этих изображений уже валялось на полу – урон был причинен бутылкой, брошенной недовольным пьяницей. Короче говоря, еще чуть-чуть, и воцарится хаос.

Я устал, болела голова, и вообще мне не надо бы тут появляться. Сейчас я должен бродить по улицам и проверять все бары подряд, а еще лучше – ехать в сторону Лос-Анджелеса. Что угодно, только не сидеть здесь. Ее нигде не было, а поскольку перед отъездом из Лос-Анджелеса я не сходил к дилеру за прухой, то шанс, что она сейчас войдет именно в этот бар, минимален. Я все также считал, что след в Чикаго однозначно ложный, но у меня нет и оснований полагать, что она появится в Энсенаде.

Старший из двух бизнесменов, похоже, лично употребил изрядное количество люцернового сена, а еще в далеком прошлом занимался пением – и сейчас настойчиво исполнял весь свой репертуар к восторгу приспешников и лизоблюдов. Один из них, худощавый говнюк, которого я определил как зятя одного из плантаторов, занимающегося бухгалтерией, строил глазки группе молодых женщин, которые весело аплодировали за соседним столом. Я видел, как он указал на них молчавшему барону, тот повернулся и оглядел девушек. Его физиономия стала такой плотоядной, что по сравнению с ним оборотень выглядел бы очаровательным скромнягой. Помахав пачкой денег, он подозвал к себе руководителя оркестра.

Я сидел в окружении туристов – место оказалось единственным свободным, когда я вошел сюда два часа назад. У женщин за моим столом лица были красными от солнца и горели удалью от «Маргариты»[12], тогда как их спутники угрюмо пили пиво и оглядывали помещение, стараясь определить, кто из местных начнет первым приставать к их женщинам. Я мог бы сказать им, что таковым окажется, скорее всего, американец, пожалуй, один из громогласных крысенышей-мажоров, что собрались на идиотскую мотоциклетную гонку, – но коль скоро я не знал туристов лично, то и не испытывал к ним никаких теплых чувств. Более того, они здорово действовали мне на нервы. Женщины слегка пританцовывали в креслах, как обычно делают люди, готовые сорваться с очень короткого поводка, а ближайшая из них постоянно толкала меня под локоть, отчего я проливал пиво и ронял пепел на джинсы, которые и так были грязными еще два дня назад, когда я впервые натянул их.

Почувствовав, что кто-то похлопал меня по плечу, я с возмущением повернулся, ожидая увидеть перед собой официанта, обслуживающего эту часть зала. Мне, как и всем, нравится, когда официант относится ко мне внимательно, но, клянусь богом, есть же предел скорости, с которой человек может пить. В моем случае скорость достаточно высока, однако парень здорово надоедал мне, ожидая, когда я прикончу очередную кружку. Не скрою, удобно, что официант рядом, когда пробраться к стойке можно только с помощью бензопилы, однако пора бы ему немного успокоиться. Я уже собирался сказать ему, чтобы он оставил меня в покое, по крайней мере, после того, как принесет очередную порцию, но понял, что это совсем не он меня хлопнул, а толстый американец, чья борода выглядела так, словно он освежевал грязную овцу и приклеил овчину к подбородку.

– Там тебя спрашивают! – прокричал он.

– Скажи, чтобы отвалили, – ответил я. Знакомых в Энсенаде у меня давно не было, а заводить новых я был не в настроении.

– Настойчивый тип, – продолжил он, ткнув большим пальцем куда-то себе за спину в направлении стойки. Я посмотрел в ту сторону, но народу было так много, что я ничего не увидел. – Мелкий такой, черный.

Здесь это могло означать или то, что парень действительно чернокожий, или что он местный индеец. Правда, для меня это не имело значения – я не хотел разговаривать ни с кем. Меня только удивило, что мой соотечественник сам не посоветовал парню убраться подальше. Мужик с бородой совсем не походил на человека, готового состоять на побегушках у этнического большинства.

– Тогда пошли его куда подальше вежливо, – сказал я, воспользовавшись мгновением тишины, и снова повернулся к мариачи.

Оркестр немедленно и очень громко начал играть новую песню, которая была удивительно похожа на все предыдущие. Хотя, наверное, я ошибся, потому что она вызвала бурю оваций, и поющий бизнесмен неуклюже забрался на стул, чтобы представить ее нашему вниманию. Я глотнул пива, мечтая, чтобы официант поторопился и надоел мне еще раз, а потом стал мрачно ждать, когда люцерновый король свалится на стол девушек. Будет чем полюбоваться.

Вдруг я услышал звук. Тихий, его едва можно было различить сквозь шум голосов и рявканье труб, но он становился все громче.

– Я так и сказал, – раздался у меня за спиной голос американца, – но ему это не понравилось.

И опять этот звук. Похоже на…

Я прикрыл глаза.

– Хап Томпсон! – неожиданно проверещал тонкий голос, легко перекрывая шум бара. Звук становился все громче и громче, прежде чем опять прозвучало мое имя. Я постарался не обращать на него внимания, но звук никуда не пропал. Он никогда не пропадал.

Через минуту сигнал стал таким громким, что оркестранты оборачивались в мою сторону. Постепенно они прекратили играть – инструменты замолкали один за другим, как будто их хозяев по очереди сбрасывали со скалы. Я зло выругался и загасил сигарету в переполненной пепельнице. Головы повернулись в мою сторону, и в баре повисла тишина. Последним заткнулся бизнесмен-певец. Теперь он, раскачиваясь, стоял на столе, широко раскинув руки. Он вполне потянул бы на оперного певца, если бы физиономией не походил на боксера, который проиграл слишком много матчей.