Александровскiе кадеты. Том 2 - Перумов Ник Страница 2

– А если они подвзорвут кого? – проговорил Федя. – Ну, как семёновцев? Что тогда, Илья Андреевич?

– Если я правильно вас понял, дорогой, этот самый Старик, имеющий у них какой-то авторитет, решил отказаться от тактики террора – во всяком случае, на ближайшее будущее. Но потому мы и станем за ними следить. Надо выявить все их связи, знакомства, конспиративные квартиры, источники денег. Это, поверьте, куда важнее, чем засадить несколько человек в каталажку, откуда они вскоре выйдут, поскольку серьёзных преступлений за ними доказать не удастся. И всё, уйдут на дно, скроются. Так что, Федя, я бы предложил проследить за ними. Я договорюсь с господином подполковником. Уверен, Константин Сергеевич окажет вам всяческое содействие. Сколько вам сестра предложила за неприход в отпуск? Два рубля? Ну, посмотрим, как дальше дело пойдёт. Ступайте теперь, дорогой. Ступайте, а я подумаю, не может ли физика помочь нам и здесь…

– Илья Андреевич! – вдруг решился Фёдор. – А вот когда мы после взрыва сентябрьского местность осматривали – помните? Вы тогда ещё прибор привозили, электричеством ходы искали! Так и не нашли ничего?

– О! Хорошо, что вы не забыли, кадет. На самом деле нашёл. Подземных ходов тут немало. Иные – так и вовсе забыты. Я вот подал Министерству двора всеподданнейший доклад о некоей не отмеченной на планах галерее, каковая, я подозреваю, идёт от Приоратского дворца куда-то на восток, за деревню Малая Загвоздка.

Федя сам потом не мог понять, как же у него это вырвалось:

– Илья Андреевич! А под корпусом тоже есть что-нибудь?

– Под корпусом? – сощурился тот. – Нет, конечно. А почему вы решили, что есть, кадет?

Федя мгновенно взмок.

– Да если их здесь много, ходов подземных… – пробормотал он, в ярости на себя, что так глупо проговорился. – Вдруг и тут есть?

– Едва ли, – пожал плечами учитель. – Когда корпус строили, их бы наверняка нашли. И засыпали бы. Не об этом думайте, Феденька! А о том, как вашу сестру выручать будем. Ну да и я тоже обмозгую; давайте так – в следующую пятницу вы ко мне придёте. И обсудим. Надеюсь, я к тому времени что-то выяснить сумею.

Фёдор вернулся изрядно успокоенным. Слава богу, Положинцев на его оговорку про подземные ходы внимания не обратил. И выход предложил хороший, верный – на самом деле, что бы папа сделал с Веркой, узнай он? И что с мамой бы случилось? Нет, это верно, это правильно – проследить за этими, как их, эсдеками. Вот только как? Неужто Вера и в самом деле станет, что ни суббота, «вечеринку» устраивать? Да ещё чтобы мама с Надей и нянюшкой куда-то убрались бы? Не-эт, наверняка у них и ещё какие-то логова должны быть. Как сказал Илья Андреевич, «конспиративные квартиры».

Это казалось куда интереснее, чем Бобровский и его поиск бомбистов в потерне. И куда более важно, во всяком случае, для Фёдора.

Короче говоря, обратно в роту кадет Солонов шагал в куда лучшем расположении духа.

Офицеров-воспитателей по-прежнему нигде не видно, одна только Ирина Ивановна Шульц по-прежнему опекала немногих оставшихся в корпусе кадет седьмой роты, однако и она, похоже, была не в своей тарелке – постоянно замирала, словно к чему-то прислушивалась.

А потом Федя, проходя балконом главного вестибюля, заметил, как к выходу рысью промчались трое фельдфебелей – с цепями, замками и даже толстым сосновым брусом. С сосредоточенными и мрачными лицами промаршировала дюжина кадет выпускного возраста, из первой роты. Что-то всё это сильно напоминало происходившее после сентябрьских взрывов на вокзале.

Фёдор невольно так и замер на месте. В корпусе было тихо, неестественно тихо, он почти весь опустел. За окнами сеял декабрьский снежок, уже совсем скоро рождественский бал, на который они отправятся с Лизой, и всё вроде б выходило хорошо, но что-то и нехорошо.

И Фёдор никак не мог понять, что же именно.

Потащился дальше, в библиотеку. Однако, стоило за спиной его закрыться высоченным резным дверям с поддерживающими герб корпуса медведями, как к нему почти что бросился Пантелеймон Пантелеймонович, библиотекарь:

– Господин кадет! Да-да, вы! Седьмая рота, так? Шагом марш в расположение! Быстро-быстро!

Ничего не поделаешь. Пришлось «быстро-быстро» отправляться «в расположение».

Госпожа Шульц уже ждала их. Из шести десятков кадет седьмой роты в наличии оказалось всего десять, и потому Ирина Ивановна даже не стала никого выстраивать.

– Господа кадеты. Как и в сентябре, наш корпус объявляется на военном положении. Прямо сейчас, пока мы тут говорим, от Гатчино-Варшавской к императорскому дворцу начинает движение огромная манифестация… всяческих обывателей, рабочих и иных, прибывших из столицы, равно как и из окрестных мест. Они собирались со вчерашнего дня, многие остановились в близлежащих деревнях… Памятуя сентябрьские события, были приняты соответствующие меры. Государь велел не препятствовать мирному шествию. Он намерен принять депутацию и выслушать их. Офицеры корпуса в большинстве своём убыли в гатчинский гарнизон. Старшие возрасты вооружаются. Особые меры принимаются, чтобы обеспечить безопасность тех кадет, кто сейчас возвращается из отпуска. Седьмая рота должна оставаться здесь, но и, – Ирина Ивановна подняла палец, – пребывать в резерве старшего воинского начальника в полной готовности выступить для подачи помощи там, где она потребуется. Всё ясно?

Кадеты ответили «так точно!» с должной лихостью, после чего попытались было рассыпаться по корпусу в надежде что-то увидеть из окон, однако не преуспели – как и в сентябре, Ирина Ивановна Шульц железной рукой подавила всяческое вольнодумство.

Сама она тоже волновалась, хотя и изо всех сил пыталась скрыть.

Какое-то время всё оставалось тихо. Ирина Ивановна даже рукой махнула – мол, занимайтесь, господа кадеты, чем хотите, – когда стены корпуса содрогнулись от близкого взрыва.

И сразу же часто-часто захлопали совсем рядом выстрелы, нестройные, но во множестве. И было их куда больше, чем во время сентябрьских беспорядков. А ещё после сквозь толстые стены корпуса пробился многоголосый человеческий вопль, перекрывший даже частую стрельбу.

Началось. Буднично, внезапно, безо всяких грозных предзнаменований. Словно совсем рядом заворочался спавший исполин – Гулливер среди лилипутов, – играючи ломая и опрокидывая то, что казалось крепче гранита.

Кадеты высыпали из комнат, сбившись вокруг Ирины Ивановны, которая сидела донельзя бледная, зачем-то сунув правую руку в ридикюль.

Ещё один взрыв, теперь уже совсем рядом. Правда, стёкла выдержали. Третий. Четвёртый.

– Гранаты… – бескровными губами прошептала госпожа Шульц.

Вновь крики. Отчаянные, полные ужаса – так закричала как-то кошка Муся, ещё в Елисаветинске, когда её загнала в угол стая бродячих псов. На счастье, Федя Солонов тогда случился рядом, и в руках его оказалась увесистая сучковатая палка, после чего стая с позором ретировалась, а несчастная кошка была спасена.

А сейчас, казалось, кричали сотни, если не тысячи человек.

Выстрелы слились в сплошной треск, словно там, рядом с корпусом, шёл жестокий бой, словно целая японская дивизия оказалась здесь, неведомыми силами перенесённая из Маньчжурии.

– Ирина Ивановна! Что ж такое? – не выдержал Севка Воротников.

Та не успела ответить. Грянуло вновь, и за окнами заплясали алые сполохи, где-то поблизости начинался пожар.

– Что это? – беспомощно повторил Севка.

Голова госпожи Шульц поникла.

– Мятеж, мальчики… – как-то совсем по-домашнему выдохнула она. – Это мятеж. Попытка. Революция…

– Мы умеем стрелять. – Федя сжал кулаки. – Мы можем…

– Оставаться здесь! – прикрикнула Ирина Ивановна. – Это самое большее, что можно сделать. Это…

Двери ротного зала распахнулись, ввалилась нестройная толпа кадет седьмой роты, безо всяких церемоний загоняемая парой дядек-фельдфебелей.

– Петька! – Фёдор вскочил, завидев друга.

Да, каким-то образом тут оказалось множество успевших вернуться из увольнительных. Глаза у всех очумелые, все взъерошены, растрёпаны, у Льва Бобровского почти оторван рукав шинели.