Ставка на возвращение - Басов Николай Владленович Страница 2

Какое-то время спустя Ростик осознал, что умеет считать. В каждой «этажерке» оказалось по семь лотков, таких этажерок было более десяти, выставленных в поперечный ряд, а продольных рядов было еще больше. Ростик еще не очень хорошо считал, поэтому точное количество ускользало от него, но по сравнению с тем, каким он обнаружил себя в этом мире, и такое понимание было незаурядным достижением.

Вообще-то, когда он теперь осматривался или даже занимался подсчетами, он чувствовал, что делает что-то неправильное. Он не должен был соображать, что делает и что происходит вокруг. Он должен был оставаться несмышленым, отупевшим и отчужденным от мира. Но теперь он понимал, что так решил кто-то другой, кто-то, поставивший в его сознании эту стену, которую он пытался разрушить. Сам-то Рост хотел другого – вернуться в этот мир нормальным, таким, каким был когда-то… А еще лучше было бы вернуться домой. Но это было уже невозможно, несбыточно! Об этом лучше всего было не думать вовсе, потому что мысли рождали желания. А это оказалось почти так же больно, как возвращать себе ощущения и мышление.

Потом как-то раз вышло, что Ростика послали отвезти в тележке какое-то мясо, только белое и прозрачное. Он очень устал, не спал почти сутки. Хотя в этом зале не было ни дня ни ночи, он уже научился определять время по сменам надсмотрщиков. Конечно, они бывали разные, но их было не очень много, а Ростик уже так давно тут работал, что запомнил почти каждого. Кроме того, каждая новая смена надсмотрщиков, меняясь дважды в сутки, принималась за дело весьма рьяно – хлестала плетками всех, кто подворачивался под руку, даже тех, кто работал хорошо.

Вот и можно было высчитать, что прошли уже сутки, а Ростик даже глаз не сомкнул, и теперь, похоже, приходилось начинать работать снова, и опять на целый день. А его еще послали везти эту тележку с рыбой… Да, он вспомнил, что это прозрачное белое мясо называется рыбой!

Так вот, Ростик вез рыбу еще с парой таких же рабов, как и он, только малознакомых, в хламидах еще более вонючих, чем одежда на Ростике, и понимал, что он оказывается в помещении, где никогда раньше не бывал. По каким-то пандусам, надрываясь, они приволокли свою рыбу в совсем уж чудное место.

Это был длинный, узкий зал, весь забранный какими-то стальными фермами, силовыми креплениями на очень мощных заклепках, и у самой площадки, где они оказались, плескалась вода. И когда они стали сбрасывать в грязноватую, все время подрагивающую воду эту рыбу, из этой непроницаемой, маслянистой воды вдруг выпрыгнул… огромный, раза в три больше, чем сам Ростик, викрам! Он схватил своими мощными, чудовищно длинными руками одного из рабов, который стоял рядом с Ростиком, и уволок вниз. Но еще прежде, чем викрам плюхнулся в воду, подняв каскад брызг, все же прозрачных, хотя вся вода казалась черной, он впился в шею раба своими зубами, длина которых была… сантиметра три, а то и больше. Прямо как у акулы, решил Ростик, хотя плохо представлял, откуда он знает про акул.

Раб, конечно, закричал, но ему никто не помог, только один из надсмотрщиков, которые стояли где-то сверху, на безопасном балкончике, стал требовать с другого надсмотрщика какую-то вещь. Оказалось, они побились об заклад, и тот, который смеялся, выиграл.

Рост поднял голову, но в этом помещении было почти темно, или он привык к постоянному, изнуряющему свету, вот и не мог теперь видеть в тех сумерках, которые стояли в этом помещении, отдал ли второй надсмотрщик первому то, что проиграл… Зато в этот момент произошла удивительная вещь. Ростик вдруг понял, что занавеси, закрывающие его сознание, разом распахнулись, и все усилия тех, кто хотел, чтобы он оставался почти животным, обратились в ничто. Он снова был почти прежний, хотя, разумеется, ему еще многому предстояло научиться, но теперь это было не больно.

Рост даже подумал, что инстинкт самосохранения, мобилизованный такой нежданной угрозой, как викрамы, атакующие рабов, которые должны были их прикармливать, явился слишком мощным стимулятором. Ростик сразу ощутил и запахи этого… трюма. И шумы где-то неподалеку работающего очень сильного механизма, и вибрацию движущегося корабля, в котором находился. И понял, что теперь сумеет вспомнить все, что с ним произошло, без помех.

Его положение было настолько скверным, настолько беспросветным, что он едва не спрятал голову в ладони, чтобы хоть миг не видеть этих потеков грязи и ржавчины. Не видеть этой воды, в которой очень плотно, чуть не спина к спине, ходили викрамы, не видеть застывшего навечно идиотизма на лице другого раба, который остался жив, но который так мало соображал, что высунулся за край их площадочки, пытаясь разобраться, что же происходит в воде, теперь испачканной кровью.

Рост выпрямился и, кажется, впервые после того, как попал в плен, вдохнул воздух в легкие. До этого он, разумеется, дышал, но даже не чувствовал, что дышит. Очевидно, те, кто взял его в плен, очень здорово обработали его, причем на уровне глубоких разделов мозга, иначе его состояние невозможно было объяснить. Но они просчитались – он вернулся, снова был самим собой и был почти нормален, если не считать дикой усталости, шрамов и кровоподтеков на ребрах, разъеденных каким-то грибком ног и рук.

Он чуть не рассмеялся, но понял, что разучился смеяться, и это было понятно – тут не смеялись даже надсмотрщики, если не мучили кого-нибудь для удовольствия. Он поднял руку, показавшуюся ему немного чужой, и отбросил волосы с лица. Волосы свалялись сплошным колтуном, и в них определенно поселились какие-то… блохи. Все-таки Ростик расчесался, как мог, пятерней.

И это прикосновение, как дождь в пустыне, сразу привело его к еще большему пониманию себя. Оно добавило ему ощущения голода и жажды, которые, как Ростик теперь чувствовал, были почти постоянными, едва ли не привычными.

Все-таки, насколько это было возможно, он привел себя в порядок. И убедился, что способен теперь вспомнить путь назад. Оставив пустую тележку на второго раба, который и был тут постоянным, он пошел к себе. Он двигался по коридорам, удивляясь их грубому убожеству, уродству, грязи и густому от плохой вентиляции воздуху. Он и узнавал их, и не мог представить себе, что не был способен найти тут дорогу еще четверть часа назад, хотя, как подсказывала память, ходил этим путем десятки раз.

Он шел к ярко освещенным гидропонным фермам, где у него был свой закуток, где его должны были покормить. Пару раз он наткнулся на удивленные взгляды надсмотрщиков, которые попадались по пути. Рабы не проявляли никакого интереса к его персоне, они даже не поворачивали голову. А вот надсмотрщики… Что-то я делаю неправильно, решил Рост, но останавливаться было поздно.

Он пришел в свой трюм, где находилась гидропоника, и для того, чтобы его случайно не посчитали беглецом, сразу подошел к небольшой выгородке из стекла или из какого-то прозрачного материала, где от света и вони большого зала обычно прятались те, кто присматривал за рабами. Он даже вошел в это помещение и заметил пять, нет, семь спин огромных, мощных пурпурных. Собравшихся явно что-то взволновало. Они стояли перед столом, за которым сидел обычный, ростом с человека, губиск, оравший в устройство для внутренних переговоров:

– А я считаю, раз вы его потеряли, вы и ищите! – говорил он на едином, и теперь Ростик, ко всему про чему, еще и понимал слова. Они даже оказались про стыми для понимания. – Что значит, мы должны сами заботиться о наших рабах?! Мы вам оказали…

Вдруг кто-то из этих губисков обернулся и заметил Ростика, стоящего в дверях. А потом все эти громилы разом расступились, и Ростика увидел тот, кто говорил по телефону. Он умолк, стал сверлить Ростика взглядом, пытаясь понять, что же произошло.

– Ладно, – буркнул начальственный губиск в свое устройство. И добавил:

– Он сам каким-то образом пришел. – Повесил раструб, действительно похожий на старинный телефон, и посмотрел на Роста с ненавистью. – Устроил ты шум, скотина. Выпороть бы тебя, да так, чтоб кишки вылезли…