У нас всегда будет Париж - Брэдбери Рэй Дуглас Страница 20

Бильярдная манила толстым сукном цвета джунглей. Разноцветные шары, разложенные треугольниками, ждали, когда их разобьют. На другой стороне улицы была церковь с витражами цвета янтарного пива, земляники и лимона. У входа стоял некто в темной сутане, с белым воротничком-стойкой. Дальше — библиотека. Рядом — гостиница. «Удобные кровати. Первая ночевка бесплатно. Кондиционер». Портье за стойкой уже держал руку на серебряном колокольчике. Но устремились они не туда: их неудержимо влекло к себе строение в конце улицы — так запах воды в пыльной прерии влечет к себе стадо буйволов.

Салун «Бойкий бык».

Бармен с набриолиненной волнистой шевелюрой, с закатанными рукавами, прихваченными на волосатых бицепсах круглыми красными резинками, маячил в дверном проеме. Потом он куда-то исчез. Когда люди подошли к дверям, оказалось, что он уже хлопочет за длинной стойкой бара, полируя ее до блеска и одновременно разливая виски в тридцать искрящихся, выстроенных рядком стаканов. Над головой мягко светила хрустальная люстра. Деревянная лестница вела наверх, на галерею со множеством дверей; там витал едва уловимый запах духов.

Все ввалились в бар. Никто не произнес ни слова. Каждый взял порцию виски и выпил ее залпом, не утирая губы. У всех защипало глаза.

Держась ближе к выходу, командир прошептал на ухо психологу:

— Мать честная! Расходы-то какие!

— Киношные декорации, сборно-разборные и складные конструкции. Священник в церкви, разумеется, настоящий. Три профессиональных парикмахера. Один тапер.

Человек за желтозубым пианино стал наигрывать «Девушку из Сент-Луиса».

— Провизор, две буфетчицы, хозяин бильярдной, чистильщик обуви, гардеробщик, две библиотекарши, всякой твари по паре, плотники, электрики и так далее. Пришлось увеличить смету на два миллиона долларов. Гостиница настоящая. Каждый номер с удобствами. Комфорт. Мягкие постели. Остальные здания — на три четверти макеты. Но сконструированы отлично, крепятся на шпонках и пазах, ребенок за час соберет.

— А толк-то будет?

— Вы посмотрите на эти лица — уже подействовало.

— Какого же дьявола ты молчал?!

— Если бы я проговорился об этих дурацких, нелепых тратах, против меня ополчились бы все газеты, а с ними вместе сенаторы, конгрессмены и сам Господь Бог. Идиотизм, конечно, идиотизм, но ведь сработало. Это Земля. А на остальное мне плевать. Это Земля. Кусочек Земли, который можно подержать в руках и сказать: «Это в Иллинойсе, тот городок, который был мне хорошо знаком. И здания эти мне хорошо знакомы. Этот кусочек Земли будет мне опорой, а уж остальное сами построим, и тоску как рукой снимет».

— Надо же было до такого додуматься!

Команда, повеселев, заказала еще виски на круг.

— В наш экипаж, капитан, входят жители четырнадцати провинциальных городков. При отборе это учитывалось. На этой улочке стоит по одному зданию из каждого городка. Бармен, священник, бакалейщик — тридцать человек, прибывших на втором корабле, — из тех самых городков.

— Тридцать? Помимо сменного экипажа?

Психолог с удовлетворением покосился на галерею, где почти не осталось открытых дверей. Одна дверь чуть приоткрылась, а из шели на мгновение блеснул лукавый голубой глаз.

— Каждый месяц будем присылать новые неоновые вывески, новые города, новых людей, новые кусочки планеты Земля. Приоритет будет отдаваться тому, что хорошо знакомо. Знакомое успокаивает нервы. В первом раунде мы победили. И впредь будем побеждать, если не расслабимся.

Тут и там астронавты смеялись, беседовали, хлопали друг друга по плечу. Кто-то пошел в парикмахерскую подстричься, кто-то решил сыграть партию в пул, кому-то понадобилось купить продуктов, а многие направились в тихую церковь, откуда слышались звуки органа, но лишь в ту минуту, когда тапер сделал перерыв, прежде чем под хрустальной люстрой грянуло «Фрэнки и Джонни». Двое со смехом поднимались по лестнице на галерею, пока там еще оставались открытые двери.

— Капитан, я человек непьющий. Не согласитесь ли пропустить со мной в драгсторе по стаканчику ананасной шипучки?

— Что? Угу. Знаешь, у меня из головы не идет… Смит. — Командир обернулся. — В кубрике заперт. Как по-твоему, не попробовать ли нам… его выпустить, привести сюда под присмотром… ему ведь тоже полезно развеяться, пусть бы оттянулся, а?

— Отчего же не попробовать, — ответил психолог.

Тапер выкладывался на совесть: теперь звучала «Наша старая компания». Все подпевали, кто-то даже пустился в пляс, а город, как редкий бриллиант, сверкал среди бескрайней тьмы. Марс был безлюден, в черном небе светили звезды, ветер бесновался, над горизонтом поднимались луны, моря и старые города превратились в пыль. Но в парикмахерской весело крутился красно-белый цилиндр, а церковь смотрела на улицу витражами цвета кока-колы, лимонада и ежевичного вина.

Через полчаса, когда пианино наигрывало «Спешу к милой Лу», командир, психолог, а с ними некто третий вошли в аптекарский магазин и сели за столик.

— Три стакана газировки с ананасным сиропом, — заказал командир.

В ожидании они полистали журналы, поерзали на стульях, и наконец молоденькая буфетчица подала им бесподобную ананасную шипучку.

Они дружно потянулись за соломинками.

Обратный ход

— Все!

— И я!

Откинувшись на подушки, они уставились в потолок. Прошло немало времени, прежде чем им удалось отдышаться.

— Это было изумительно, — сказала она.

— Изумительно, — повторил он. Наступила еще одна пауза; созерцание потолка продолжалось.

В конце концов она произнесла:

— Было изумительно, только…

— Что значит «только»? — не понял он.

— Было изумительно, — повторила она. — Только теперь все пошло прахом.

— Что пошло прахом?

— Наша дружба, — сказала она. — Ей цены не было, а теперь мы ее потеряли.

— Я так не считаю, — возразил он.

Она с особым вниманием изучала потолок.

— Да, — выговорила она, — это был дар свыше. Самый настоящий. Сколько мы дружили, год? Вот идиоты. Что мы натворили?

— Мы не идиоты, — сказал он.

— Я говорю то, что думаю. В минуты слабости.

— Нет, в минуты страсти, — сказал он.

— Называй как хочешь, — продолжала она, — но мы все испортили. Когда это началось? Год назад, верно? У нас были великолепные, чисто приятельские, дружеские отношения. Вместе ходили в библиотеку, играли в теннис, пили пиво, а не шампанское, и какой-то мимолетный час все это перечеркнул.

— Тебе меня не убедить, — сказал он.

— А ты задумайся, — сказала она. — Оглянись на этот час и на прошедший год. Настройся на мою волну.

Он смотрел в потолок, силясь увидеть ее волну.

Через некоторое время у него вырвался вздох.

Тогда она спросила:

— Хочешь сказать «да, я согласен»?

Он кивнул; она этого не увидела, но почувствовала.

Лежа каждый на своей подушке, они долго смотрели в потолок.

— Как бы нам вернуть все назад? — спросила она. — Надо же, какая глупость. Будто мы с тобой не знали, как это бывает у других. Прекрасно видели, как близость убивает дружбу, но нас это не остановило. Какие будут мысли? Что нам теперь делать?

— Выбраться из постели, — сказал он, — и по-быстрому приготовить завтрак.

— Это не выход, — ответила она. — Полежим тихо — может, что-нибудь придумаем.

— Я от голода извелся, — запротестовал он.

— А я, можно подумать, не извелась! Я еще больше извелась. В ожидании ответа.

— И что ты предлагаешь? А это что за звуки?

— Кажется, я заплакала. Какая нелепая потеря. Да, я плачу.

Прошло еще немало времени; он зашевелился.

— У меня созрела безумная мысль, — сказал он.

— Какая?

— Если мы и дальше будем лежать на подушках, пялиться в потолок, сравнивать последний час, последнюю неделю и последний год, рассуждать, как мы дошли до такого состояния, — ответ, вполне возможно, найдется сам собой.

— Каким образом?

— Надо придать интиму обратный ход.