Калейдоскоп - МаксВ Страница 20

Заметив человека, енот резко остановился; глаза его шкодливо сверкали.

Юрий усмехнулся.

– Ну, здравствуй, шкодник, – сказал он.

– Привет, – ответил зверёк, потирая лапками.

Человек сел прямо и удивленно разинул рот. Енот же стоял на задних лапах и смеялся, вывесив набок язык красной тряпочкой.

Ошарашенный Согдеев показал большим пальцем на дерево:

– Твоя пожива там, наверху.

– Благодарю за известие, – ответил енот, – Я и сам знаю. Нюх не подводит меня.

Юрий быстро оглянулся по сторонам. Что это? Розыгрыш? Кто-то балуется чревовещанием? Однако никого не увидел. Окружавшие его заросли леса были пусты, если не считать его самого, полосатого енота, бурлящий ручей и возбужденно цокающую на дереве белку.

Зверёк подобрался ближе.

– Меня зовут Босяк, – сказал он.

Енот это сам сказал. Без сомнений. Говорил почти как человек, только слова очень тщательно выговаривал, словно недавно изучающий чужой язык. И ещё слышался какой-то акцент…

– Я тут недалеко живу и ем. Вон там, за холмом, – сообщил Босяк, – У Раскина.

Он сел на землю, и принялся перебирать в лапках опавшие сухие листья. На его морде читалось полное блаженство.

Внезапно молодой человек шлёпнул себя по лбу ладонью:

– Борис Тимофеевич! Раскин! Ну, конечно же! Что-то я не сразу припомнил. Рад знакомству, Босяк.

– А вас как кличут? – спросил енот.

– Ах да, прости. Меня зовут Юрий Согдеев, или Юра. Я – регистратор.

– А что такое регес… регер…

– Регистратор пересчитывает людей, – объяснил Согдеев, – Я занимаюсь подсчётом.

– Да, я ещё маловато слов знаю, – сказал Босяк.

Он поднялся со своего места, подошёл к ручью, с хлюпаньем полакал, потом разлёгся рядом.

– Пальнёте по белке? – спросил он.

– Хочешь поохотиться?

– Конечно, – ответил енот.

Но хвостатый грызун уже куда-то спрятался. Они вдвоём обошли дерево, осмотрели голые ветви. Ни пушистого хвоста, ни сверкающих глаз-бусинок… Пока они болтали, белка скрылась.

Босяк растерянно огляделся, но печалиться не стал:

– А пойдём к нам на ночёвку! – предложил он, – А с утра двинем на охоту. Весь день будем по лесу лазать! А?

Мужчина улыбнулся:

– Благодарю, Босяк. Я на улице привык спать.

– Борис обрадуется, он гостей любит, – продолжал Босяк, – Да и Дед не будет против. Да ему и всё равно, он соображает плоховато.

– А Дед, это кто?

– По-настоящему его зовут Трофим Дмитриевич, – пояснил енот, – Но мы его просто Дедом зовём. Он отец Бориса. Старый-престарый уже. Целыми днями сидит в кресле, и всё думает про одно старинное дело.

– Знаю, слышал об этом, – кивнул Юрий, – Дело Серемара…

– Точно, как раз оно и есть, – затряс ушами Босяк, – А что это такое?

Согдеев покачал головой:

– Боюсь, дружище, не смогу объяснить. Я и сам толком не знаю.

Он поднялся с земли, подхватил рюкзак, потом нагнулся, и почесал еноту пальцами между ушей. Босяк расплылся в улыбке от удовольствия.

– Пребольшая благодарность, – сказал он, и припустил по тропе.

Мужчина двинулся за ним вслед.

Трофим Раскин сидел в раскладном шезлонге на лужайке, и рассматривал потемневшие от вечернего сумрака холмы:

«Завтра мне будет восемьдесят шесть, – думал он, – Целых восемьдесят шесть… Огромная гора лет. Слишком много для одного. Особо, когда он уже и ходить толком не может, да и не видит почти ничего. Эмма испечет какой-нибудь дурацкий торт с кучей свечек, механоры преподнесут мне подарок, а Борисовы еноты тоже прискачут поздравить меня и повилять хвостами. Конечно же, поздравят во видеосвязи – но, думаю, не так уж и многие. А я как дурак, буду пыхтеть и трындеть без конца всем одно и то же, что доживу до ста лет, и все от этого будут хихикать тихонько и говорить: «Ну, разошёлся, пень старый».

Восемьдесят шесть, да… Было у меня в жизни две заветных мечты, одну удалось осуществить, а другую – нет».

Из-за верхушек сосен, надтреснуто каркая, вылетела чёрная ворона, скользнула вниз, в долину, и пропала в тени. На реке далеко-далеко крякали дикие утки.

Скоро проявятся звёзды. Сейчас стало рано темнеть. Старый Раскин любил смотреть на них. Звезды!.. Он довольно погладил ладонями подлокотники шезлонга. На них приятнее смотреть, чем на тусклое мерцание всполохов Каверны. Видит бог, пересмотрел лишнего. Навязчивая идея? Может, и так. Но это и средство стереть давнишнее пятно, этакий щит, который оградит их семью от глупых говорунов, называющих себя историками. Историки – фи! А Борис молодец. Эти его еноты…

Послышались чьи-то шаги за спиной.

– Ваш чай, хозяин, – прозвучал голос Дядюшки.

Трофим поднял взгляд на механора, взял с подноса чашку:

– Спасибо тебе Бэмс, заботишься о старике. Скажи-ка мне, Дядюшка, сколько лет ты у нас разносишь на подносе чай?

Механор, не задумываясь, ответил ровным голосом:

– Вашему отцу, Дмитрию Николаевичу приносил. А до этого его отцу, Николаю Глебовичу…

– Новости какие-нибудь есть? – перебил его Трофим.

Механор покачал головой:

– Совсем никаких новостей.

Раскин отпил небольшой глоток:

– Значит, корабль уже очень далеко за Нептуном. Наверное, половину пути уже прошли. И на хрена ему этот космос? Вон, В Каверне ещё дел сколько, а они в полёт подались… Далеко уже ушли. Мне бы дожить…

– Обязательно доживёте, хозяин. Печёнкой чую.

– Да откуда у тебя печёнка-то взялась? – насмешливо спросил Трофим.

Он мелкими глотками пил горячий янтарный напиток, ощущая, что чай недостаточно крепок. Эх, сигарету бы ещё! И Дядюшка не принесёт, но на него и злиться смысла нету, всё этот врач, чтоб его!

– Кто это там идёт? – вдруг спросил он, указывая пальцем на холм.

Бэмс повернулся, глянул:

– Мне кажется, Босяк какого-то гостя сюда ведёт.

– Вот и хорошо. Давай, кати меня назад, в дом. Эмма ужин приготовила, вот все вместе и покушаем.

Глава 2

Глава 2