Д Кузиманза - Ну и что, что тролль[СИ] Страница 21

Те не слишком церемонно взяли товарища по несчастью под локотки и торопливо повели наверх, в его спальню, подальше от чужих глаз и ушей. На площадке лестницы они переступили через вытянутые ноги Ронни: тот сидел в мягком кресле и сладко спал, рассудив, что, как оруженосец, своему рыцарю сейчас не нужен. Ингигерда шла следом и, прежде чем закрыть дверь за ними всеми, внимательно осмотрелась, не следит ли кто-нибудь. Но в это время за её спиной раздались возбуждённые голоса. Она вбежала в комнату и увидела, как Иво трясёт Айвена за плечи:

— Говори же, говори! — а тот повторяет:

— Перестань, моя голова упадёт на пол.

— Что случилось?

— Он сказал, что вспомнил, кто мы, — возбуждённо сообщил Иво. — А потом тут же забыл!

— Ничего ты не вытрясешь из него, — Готфрид схватил Иво за руки. — Только душу. Отпусти сейчас же!

— Ребята, — рассердилась Ингигерда, — у нас важный разговор, а вы!.. Иво, перестань!

В то же мгновение раздался сухой треск, и их разбросало в разные стороны от Айвена, чувствительно шмякнув о стены и мебель. Несколько секунд трое ошарашено сидели на полу и смотрели на четвёртого, а тот виновато пожимал плечами и разводил руками. Потом Готфрид, охая, поднялся и проворчал:

— Я тоже вспомнил. Эта штука… ну, стиральная машина… работает от электричества. И её точно можно подключить к Айвену.

— Пощади, не погуби! — откуда и слова у неё такие взялись?! — Ты не столько дрова поджигай, сколько водой заливай…

Росомаха звякнула цепью и уставила в её лицо не по-звериному умные глаза. И то сказать: ведь зверюга совершенно по-человечьи принесла дрова и затопила печь в баньке! А темнолицая тётка — сестра мачехи — приказывала ей на самом обыкновенном человеческом языке. Так в чём же дело? Или с человечьим языком росомаха восприняла и все людские слабости и пороки? Не потому ли крёстная сунула в карман дырявой шубейки дорогой кружевной платочек со словами:

— А без этого ты и жизни лишишься!

Как же права была! Тётка не сама косточки племяшки глодать станет, а ещё и дружка пригласила, Горыныча. И племяшка даже боится догадываться, кто он, этот её бой-френд…

Платочек красоты неописуемой и ценности немалой, в другое время она сто раз подумала бы, прежде, чем его отдать. Но в баньке всё жарче и жарче! И это быстро меняет шкалу ценностей.

— Вот, возьми в подарок.

Росомаха хватает платок, словно ящерица жирную муху, и подмигивает ей.

— Горит ли огонь? Кипит ли вода? — слышится из динамика голос злокозненной тётки. Будем надеяться, что мерзкая людоедка в грязном гипсе не установила здесь камеру наблюдения.

— Горит огонь жгучий! Кипит вода ключевая! — отвечает росомаха, туша последние тлеющие угольки и многозначительным кивком указывая ей на дверь.

Не чуя ног, она вываливается в предбанник, натягивает на себя шубейку и… в дверях, конечно же, сторожит филин-качек. Но крёстная — не забыть переписать все её именинные дни — предусмотрела и этот пассаж. В кармане (в нём-то ни одной дырочки нет, будьте уверены) ветчина, заботливо упакованная во вчерашнюю газету. Ветчина — первый сорт, даже пахнет мясом. Филин тут же перестаёт топорщить "уши" и щёлкать: с набитым клювом это невозможно. Надо ли говорить, что и без подсказки племяшка выбегает из баньки и несётся к воротам.

Ага, сейчас-сейчас… Разбежалась… Свирепые собаки уже приготовились её растерзать! Но если кто-то думал, что она отдала филину всю ветчину, тот плохо знает крёстную, а инструкции крёстной она всегда изучает досконально. Даже те их абзацы, которые напечатаны мелким шрифтом. Итак, она достаёт ещё два с половиной килограмма ветчины из кармана. Свора дружно поднимается на задние лапы и начинает вальсировать вокруг. Они за всю службу такого здесь не видели, если тётка хоть чуть-чуть похожа на мачеху характером.

Однако пятиборье ещё не закончено: железные ворота угрожающе скрипят и грозят захлопнуться, словно большущий капкан. Но, учуяв запах свежего солидола, тут же сменяют гнев на милость. Подрядив для смазки отставшего от собачьей своры малыша (откуда крёстная о нём знала? Но ведь снабдила же её баночкой собачьих консервов "Для щенков"!) — она во весь опор галопирует к реке. На полпути получает ощутимую оплеуху ветками. Но это уже собственная ошибка: почему на берёзку ленточки с люрексом не повязала?

Вот и река. Росомаха уже в лодке и нетерпеливо скрипит вёслами в уключинах. Что? Не забыла о напильнике, который завернула в кружевной платочек? Н-ну, чуть не забыла… от волнения, наверное.

Лодка несётся со всей возможной скоростью, но тётка — даром, что в гипсе — естественно, гонится за ними. На чём, на чём?.. Есть у неё такой летательный аппарат на помеловой тяге: "СТУ-ПА" — средство транспортное улётное, модель "Просто абалдеть".

Ну что же, нужно начинать использовать дополнительные резервы!

Напильник летит назад, реку перегораживает решётка из толстых прутьев. Конечно, тётке грызни всего на часок, но и часок ценен.

Опять догоняет? Достать из кармана щётку для волос и швырнуть на берег. Ф-фух, добросила! И, как полагается, из щётки тут же сделался густой лес. Железные деревья — во! пятерым не обхватить! — растут вплотную друг к дружке, мышь не проскочит. Вдали послышался громкий треск, а потом яростные вопли: тётка вошла в соприкосновение с лесным заслоном. На час ей работы хватит, а потом…

А на потом ещё один подарок от крёстной остался — кусок гранита. (Вернее, эта вещь называется "пресс-папье". В доэлектронную эпоху ею промокали чернила. Не ясно, где чернила могли применять — принтеров тогда не было — но, как видно, их часто разливали). Из гранитного "пресс-папье" тут же вырастают высоченные горы. Тёмные, жуткие… совсем, как здание "Ау-эгей-банка" недалеко от дома! В общем, совершенно непроходимые, неперелетимые и непобедимые, как тот банк — она-то знает, папа ссуду брал.

В общем, гребут они по очереди, гребут, а тем временем папка уже домой вернулся и спрашивает:

— Где же моя дочка?

— Не знаю, — отвечает мачеха. — Не спросясь, убежала гулять.

Но тут они с росомахой входят в дом. Так, мол, и так — на смерть "матушка" послала. И что злая мачеха могла возразить против двух свидетелей? Папаша как рассердился, как затопал ногами, как схватил со стены ружьё — а она шасть в печку и в трубу вылетела. Ищите, машите, пишите!..

Дверь опять открывается, и являются добры молодцы в золотых одеждах. И давай росомахе в пояс кланяться. Смотрят дочка с папой — а это и не росомаха совсем, а князь в собольей шапке и драгоценной одежде. Взял он дочку за руку и повёл во двор, где уже стояла тройка. Посадили их с папашей на шитые серебром подушки, укрыли медвежьей полостью, и помчались тройки в его высокий терем на свадебку весёлую, на пир щедрый. А князь на гнедом коне рядом скачет, а дружина его — позади.

— Душа моя, а почему конь у тебя не белый? — спросила она жениха.

— Надоело! — ответил он. — Все хихикают: "На белом коне, на белом коне." Я вообще решил реорганизовать всё. И на тебе, голубка моя, женюсь потому, что все княжны и принцессы мне уже сто раз двоюродные сёстры или родные тётки. Княжеский генофонд спасать надо, породу оздоровлять!

— Оздоровлять? — ошеломлённо переспросила она, и ей стало обидно, что опять снимают не сказку, а дурацкий стеб…

— Алло! Эй! Девушка!

Матильду трясла за плечо улыбающаяся тётка в форме.

— Конечная остановка! А спать иди домой. У меня доча тоже работает допоздна и в метро засыпает. Остановку не проехала?

Ох ты! Хорошо, что разбудили! Так бы и каталась, ведь спит она крепко. А милый, дорогой, любимый, единственный бегал бы, волнуясь, вокруг станции метро и с тревогой обзванивал всех её сотрудников, ведь репетиция давно закончена.

— Нет, мне до конечной, — она улыбается добродушной контролёрше и спешит к эскалатору, на ходу глядясь в зеркальце и поправляя макияж. Дурацкий сценарий выскальзывает из-под локтя и падает, раззявившись, обложкой кверху. Какой-то паренёк чуть было не наступает на него, но поднимает и отдаёт Матильде. Она хочет одарить его самой ослепительной из своих экранных улыбок, но вспоминает, что наверху её встречает дорогой, любимый, единственный. Поэтому просто мило улыбается и благодарит.

Поднять книгу ей было бы не так-то просто — как известно, костяная нога не сгибается, особенно если войдёшь в образ.

Но через пару часов мысли о костяной ноге далеко, сценарий в гардеробе, а она за столиком рядом с самым-самым. Разноцветная иллюминация кружит Матильде голову. Ко всему ещё и оглушительная музыка. Почему-то в таких заведениях считается: чем громче, тем лучше, и колонки натыканы в самых неожиданных местах. Посетителям приходилось кричать, что добавляет ещё больше шума.

Матильда не слышала своих мыслей и не могла ни на чём сосредоточиться. Кажется, она перебрала в выпивке, всё выглядит смешным и неважным. Но как заноза, словно камешек в обуви, что-то мешает и тревожит. Может быть, здесь слишком много симпатичных девушек?