Джон Картер – марсианин - Эдгар Райс Берроуз Страница 21

Цад сначала попытался броситься на меня, как бык бросается на волка. Я же был слишком быстр и ловок и всякий раз уворачивался, отвечая ударом меча. Вскоре он получил около дюжины небольших ран, но я никак не мог улучить мгновение, чтобы нанести решающий удар. Тогда он изменил тактику, стал осторожен и чрезвычайно ловок, стараясь искусством достичь того, чего не удалось добиться бешеным натиском. Я должен сознаться, что Цад был превосходным бойцом. Но мне помогала врожденная выносливость и та необычайная подвижность, которую придавала меньшая сила притяжения Марса.

Мы довольно долго кружили, не причиняя друг другу заметного вреда, только длинные мечи сверкали в солнечных лучах. Наконец Цад, уставший сильнее меня, решил завершить бой мощнейшей атакой. Он ринулся вперед, и в этот миг в глаза мне ударил луч света. Я был ослеплен и мог только отскочить в сторону, чтобы увернуться от могучего удара. Это удалось лишь отчасти, и острая боль в левом плече пронзила меня. Но в то время, как я быстро оглядывался в поисках противника, я увидел нечто вознаградившее меня за рану.

Три фигуры стояли на одной из повозок, чтобы через головы окружавших нас тарков видеть бой. Это были Дея Торис, Сола и Саркойя. Когда мой взгляд на миг остановился на них, произошла сцена, которую я буду помнить до смертного часа.

В тот момент Дея обернулась к Саркойе и с яростью юной тигрицы вырвала что-то из ее высоко поднятых рук – что-то, ярко блестевшее на солнце.

Тут я понял, что ослепило меня и чуть не привело к гибели. Саркойя нашла способ убить, не нанося собственноручно последнего удара. Это было зеркало!

Когда Дея вырвала зеркало из рук Саркойи, лицо последней потемнело от ярости, и, выхватив кинжал, она занесла его над девушкой. Тут Сола, дорогая, верная Сола, бросилась между ними и закрыла Дею собой. Последнее, что я видел, – это большой нож, вонзающийся в ее грудь.

Мой противник возобновил атаку, и мне пришлось снова сосредоточить все внимание на сражении, но мысли были заняты другим.

Мы бешено нападали друг на друга, пока я не почувствовал у своей груди его меч, которого не мог избежать или парировать. Тогда, не желая умирать в одиночку, я бросился вперед, выставив свой меч. Сталь вонзилась в мою грудь, в глазах потемнело, голова закружилась, и я упал.

15. Сола рассказывает мне

Когда сознание вернулось, я вскочил на ноги и огляделся. Цад лежал мертвый на желтом мху высохшего марсианского моря, мой меч проткнул его грудь. Окончательно придя в себя, я увидел, что его меч прошел вскользь по моей груди и задел только мышцы, покрывающие ребра. В последней атаке я удачно повернул корпус и получил болезненную, но безопасную рану.

Я вытащил меч из тела противника, повернулся спиной к уродливому мертвецу и с тяжелым сердцем направился к повозкам. Ропот одобрения марсиан провожал меня, но я не обратил на него внимания.

Окровавленный и обессиленный, я добрался до женщин. Они привычно перевязали мои раны и приложили к ним изумительные целебные средства, помогающие при всех ранах, кроме смертельных. Дайте марсианке малейшую надежду на спасение раненого, и смерти придется отступить перед ее искусством и опытностью. Вскоре я уже не испытывал никакого беспокойства от страшного удара, только слабость от потери крови. А на Земле такой удар заставил бы меня пролежать в постели много дней.

Как только они отпустили меня, я поспешил к повозке Деи Торис, где увидел бедную Солу с перевязанной грудью, но живую. К счастью, кинжал ударился в одно из металлических украшений, которые она носила на груди, скользнул в сторону и только слегка задел плоть.

Дея навзничь лежала на шелках, и все ее хрупкое тело содрогалось от рыданий. Она ничего не замечала вокруг и не слышала нас с Солой, хотя мы стояли рядом.

– Ее обидел кто-нибудь? – спросил я Солу.

– Нет. Она уверена, что вы погибли.

– И что некому чистить зубы у кошки ее бабушки? – улыбнулся я.

– Вы несправедливы к ней, Джон Картер, – сказала Сола. – Я не понимаю толком ни вашего, ни ее поведения, но думаю, что внучка десяти тысяч джеддаков никогда не будет так оплакивать тех, кого считает ниже себя. Только того, к кому относится с величайшим уважением. Дея Торис принадлежит к породе гордецов, и вы, наверное, сильно оскорбили или обидели ее, раз она не хотела обращать на вас внимания, но так оплакивать вашу гибель может только неравнодушный.

– Слезы не часто приходится видеть у барсумцев, – продолжала она, – поэтому мне так трудно объяснить, что они могут значить. За всю свою жизнь я видела только два плакавших существа. Одно из них плакало от горя, другое – от не нашедшей выхода ярости. Первой была моя мать, много лет назад, перед тем, как они убили ее; второй была Саркойя, когда сегодня ее оторвали от меня.

– Ваша мать! – воскликнул я. – Но, Сола, ведь вы не могли знать ее!

– Я знала ее. И я знаю моего отца. Если вы хотите услышать необычную для Барсума историю, приходите сегодня вечером в нашу повозку. Об этом я никому еще не рассказывала. А теперь уже подан знак выступать в поход. Вам надо идти.

– Я приду вечером, Сола, – пообещал я. – Передайте Дее Торис, что я здоров и невредим. Я не стану надоедать ей и не подам вида, что видел ее слезы. Но, если она захочет меня видеть, явлюсь немедленно.

Сола вошла в повозку, которая тут же заняла свое место в ряду других, а я поспешил к ожидавшему меня тоту и тоже помчался вскачь на свое место подле Тарса Таркаса в арьергарде колонны.

Мы представляли собой чрезвычайно внушительное и способное нагнать страх зрелище. Двести пятьдесят разукрашенных повозок на фоне желтого пейзажа. Впереди двести вождей и воинов верхом, по пять в ряд, на расстоянии ста футов, и сзади такое же количество в том же порядке. Фланги прикрывало с каждой стороны не менее двадцати воинов, а также пятьдесят «мастодонтов», тяжелых упряжных животных, известных под именем зитидаров. Пять или шесть сотен тотов свободно бежали внутри четырехугольника, образуемого воинами. Сверкание металлических украшений и драгоценностей марсиан, пышная и блестящая сбруя животных, яркие краски великолепных мехов, шелков и перьев – все это сообщало нашему каравану поистине варварский блеск. Любой индийский магараджа позеленел бы