Стимпанк! (сборник) - Блэк Холли Страница 21

Сестра, которая пришла посидеть с заплаканными детишками той ночью, звалась Марией Иммакулатой[5] и была не только непорочна, но и вполне добросердечна, хотя не то чтобы ясна умом. Я помнил ее еще по больнице: малость отсутствующая особа в апостольнике, с лицом, как черносливина, она ласково омывала мои раны и торжественно обнимала, если я просыпался посреди ночи с криком.

Добрая монахиня была совершенно уверена, что вся «Агата» безутешно оплакивает самоубийство всеми обожаемого патрона, Зофара Дроблворта, и раздавала все те же картонные ласки всякому, кто по неосторожности подворачивался под руку. То, что никто из нас не пролил ни слезинки, осталось скрыто от нее, хотя она с удовлетворением отметила, как гладко крутятся шестерни «Святой Агаты» даже в отсутствие часовщика.

Весь следующий день она продолжала циркулировать среди скорбящих, заверяя, что мы и глазом моргнуть не успеем, как у приюта уже будет новый директор. Никого эта новость почему-то не утешала: мы слишком хорошо себе представляли, какого сорта граждане ловятся на такие вот хлебные местечки.

– Если бы мы только могли каким-то образом оставить «Агату» себе, – простонал я сквозь зубы, тщетно стараясь сосредоточиться на манометре пневматического эвакуатора, который мы взяли в починку.

Монти бросил на меня внимательный взгляд. Интенции сестер тоже не давали ему покоя.

– Не думаю, что мне хватит сил пришить еще одного в такие короткие сроки, – заметил он. – И потом, если мы продолжим изводить наших ангелов-хранителей, кто-нибудь рано или поздно заподозрит неладное.

Тут не захочешь, а прыснешь. Но тоска быстро нахлынула вновь. Все же было так хорошо – как нам после такого вернуться в кабалу? Сестры ни в жизнь не позволят стаду детей-инвалидов самим собой управлять.

– Все псу под хвост! – воскликнул я. – Такой потенциал пропадает!

– По крайней мере, мне осталось всего два года, – мрачно пробурчал Монти. – А тебе сколько до восемнадцати?

Я наморщил лоб и уставился через грязное окно мастерской в стальное февральское небо.

– Сегодня десятое февраля?

– Одиннадцатое.

Я хрюкнул.

– Значит, можешь поздравить меня с днем рожденья, дружище Монти. Мне уже восемнадцать. Полагаю, я окончил школу «Святой Агаты» и готов поискать в жизни чего получше. Я теперь совершеннолетний, сынок.

Он протянул руку и церемонно пожал мой крюк.

– Мои поздравления с великолепной датой, сударь мой, Шан. Да отнесется к тебе мир со всей добротой, какой ты заслуживаешь.

Я встал, и скрип стула прозвучал как-то внезапно и со страшной отчетливостью. Я понял, что понятия не имею, как мне жить дальше. Я умудрился напрочь забыть, что вскоре выпускаюсь из приюта, что стану свободным человеком. У себя в мыслях я жил в «Агате» всегда…

Всегда.

– Ты выглядишь так, будто схлопотал лопатой по черепу, – сообщил Монти, с любопытством глядя на меня. – Бьюсь об заклад, у тебя в голове сейчас творится что-то интересное.

Я ему не ответил, так как был уже в холле и искал сестру Непорочную. Та обнаружилась на кухне – сидела у огня с Безногой Дорой и помогала ей печь на каминной решетке тост к чаю.

– Сестра, могу я перемолвиться с вами словечком? – позвал я.

Пока она вставала и шла за мной в буфетную, внутри у меня успел заплескаться тот же страх, что едва не сорвал наши лихие планы у моста. Я решительно утрамбовал его в глубины души, будто поршень насоса – какой-нибудь перегретый газ.

Я хорошо помнил эту монахиню, а она – меня. Она вообще всех нас помнила – детишек, которых баюкала в ночи, а потом швыряла в пещь огненную ни о чем не подозревающих, и сама – святая невинность.

– Сестра Мария Иммакулата, я хотел вам сообщить, что мне сегодня исполнилось восемнадцать. – Она открыла было рот, чтобы меня поздравить, но я не дал ей и слова вымолвить. – Мне сегодня исполнилось восемнадцать. Я достиг совершеннолетия, и теперь я – взрослый мужчина. И я свободен искать свою судьбу в этом мире. По этому поводу у меня есть для вас предложение.

Я постарался вложить в эти слова весь вес, всю зрелость и уверенность в себе, какие обрел с тех пор, как дети втихую захватили приют.

– Я был заместителем и помощником мистера Дроблворта во всех делах, связанных с повседневной работой этого заведения. Я часто занимался приютом единолично, пока мистер Дроблворт отсутствовал по семейным обстоятельствам. Я знаю каждый квадратный дюйм этого здания и каждую обитающую в нем душу; попутно я получил наилучшее возможное образование и практику в деле воспитания детей под руководством такого выдающегося специалиста. – Я всегда хотел по окончании школы найти себе место механика, если какая-нибудь мастерская согласится принять такого инвалида, как я. Но, сознавая, с какими неудобствами вам грозит столкнуться в поисках нового суперинтенданта, я подумал, что могу, наверное, отложить воплощение своих планов на какое-то время, пока вы не будете в состоянии предпринять полномасштабный поиск и тщательный отбор претендентов.

– Шан, милый, – вся ее физиономия сморщилась в беззубую улыбку, – ты предлагаешь себя в руководители приюта?

Пришлось собрать все силы, чтобы не увянуть под лучами жалости и искреннего изумления, бившими из этой улыбки.

– Да, сестра, именно так. Фактически я и так управлял им уже много месяцев к настоящему моменту, и ничто не мешает мне и дальше исполнять эти обязанности – так долго, как только потребуется.

Главное, чтобы взгляд и речь оставались твердыми.

– Я свято верю, что доброе дело «Святой Агаты» может восторжествовать – что этот благородный приют в силах помочь таким несчастным, как я, встать на ноги и подготовиться к возращению в мир.

Она покачала головой.

– Шан, я всей душой хотела бы, чтобы это было так, – мягко сказала она. – Но боюсь, у нас нет ни единого шанса, что подобное назначение будет одобрено советом попечителей.

– Я вас очень хорошо понимаю, – кивнул я. – Но разве временные назначения тоже должны получать одобрение совета? Временный исполняющий обязанности, пока не будет найден во всех отношениях подходящий кандидат?

Улыбка ее стала еще шире.

– А ты, я смотрю, времени тут даром не терял, хитрюга Шанчик!

– У меня был достойный учитель, – ответил я и улыбнулся в ответ.

Временное имеет тенденцию становиться постоянным. Это был действительно порыв вдохновения, гром с ясного неба. Когда у сестер есть машина, работающая сама по себе, не требующая лишнего внимания, проглатывающая увечных детишек и выдающая через несколько лет нормальных и целых людей, никто с ней лишнего возиться не станет. У механиков даже поговорка есть на эту тему: «Не сломалось – не чини».

Я-то уже не механик. Повседневные заботы «Святой Агаты» отнимали все больше и больше времени, и в один прекрасный день я обнаружил, что уже куда лучше умею лечить лихорадку и разгонять детские кошмары, чем укрощать норовистые компьютеры. Да это и неважно – когда у тебя на пороге с завидной регулярностью объявляются подмастерья-компьютерщики. Покуда крутятся шестерни индустрии, перемалывающие детские судьбы, поток их не иссякнет.

Монти навещает нас время от времени – как правило, в поисках новых талантов. Его фирма, «Голдфарб и партнеры», подмяла под себя рынок компьютерных разработок и услуг. Если кому и не по вкусу зрелище цехов, набитых хромыми, безногими, неполнорукими и слепыми работниками – не беда. Тех, кто восторгается качеством работы и любезными любому кошельку ценами, все равно гораздо больше.

Но что и говорить, то было золотое время – когда я мальчишкой служил всего лишь винтиком в большущей построенной Монти машине, в машине, вознесшей нас, будто чудом, из преисподней почти на самые небеса. И то, что я теперь приговорен служить ангелом на небесах, которые сам же и помогал возводить, – не такое уж тяжкое бремя, вот что я вам скажу.

И все-таки я до сих пор люблю ввинтить в глазницу ювелирную лупу, выбрать пинцет потоньше, запалить натриевую лампу и уйти с головой в какой-нибудь хитрый механизм, нуждающийся в починке. И хотя машины хищны и вечно алчут смазки, крови и мяса, они все равно живут по твердым правилам, и всякий, кому хватит ума постичь их секреты, обретет над ними власть. Дети-то устроены куда сложнее!