11/22/63 - Кинг Стивен Страница 22

Он бросил мне роскошный мужской бумажник. Я вытаращился на него.

– Из страусиной кожи?

– Я хотел, чтобы ты выглядел процветающим. Найди какие-нибудь фотографии и положи в бумажник вместе с документами. Я приготовил тебе и другие мелочи. Несколько шариковых ручек, вот эта удобная вещичка, одновременно и нож для вскрытия писем, и линейка. Механический карандаш «Скрипто», защита для нагрудного кармана – в пятьдесят восьмом они считались необходимостью, а не причудой. Часы «Булова» на хромированном эластичном браслете «Шпайдел». У всех крутых такие, сынок. С остальным разберешься сам. – Эл надолго закашлялся, скрючился от боли. Когда приступ закончился, на его лице выступили крупные капли пота.

– Эл, когда ты все это собрал?

– Когда понял, что до шестьдесят третьего мне не дожить. Я покинул Техас и отправился домой. Уже думал про тебя. Разведенный, без детей, умный и, что главное, молодой. Ой, совсем забыл. Это же семечко, из которого все выросло. Имя и фамилию я взял с надгробия на кладбище церкви Святого Кирилла, а потом написал письмо-заявление заведующему канцелярией штата Мэн.

Он протянул мне мое свидетельство о рождении. Я пробежался пальцами по выпуклым буквам. Чувствовалось, что бумага государственная.

Когда поднял голову, увидел, что Эл положил на стол еще один листок. С заголовком «СПОРТИВНЫЕ СОБЫТИЯ 1958–1963».

– Не теряй его. И не потому, что это твой кормилец. Просто тебе придется отвечать на множество вопросов, если этот листок попадет не в те руки. Особенно когда результаты начнут совпадать.

Я уже начал укладывать все обратно в коробку, но Эл покачал головой.

– В моем стенном шкафу для тебя припасен портфель «Лорд Бакстон», потертый по краям.

– Зачем он мне? У меня есть рюкзак. Лежит в багажнике.

Эл улыбнулся.

– Там, куда ты собрался, рюкзаки носят только бойскауты, да и то если отправляются в поход либо на слет округа или штата. Тебе придется многому научиться, дружище, но действуй осторожно, избегай ненужного риска – и ты справишься.

Я осознал, что на самом деле собираюсь отправиться туда и произойдет это немедленно, практически без подготовки. Ощутил себя человеком, который забрел в лондонские доки семнадцатого века и внезапно понял, что его сейчас шайхайнут[38].

– Но чем я занимаюсь? – чуть ли не проблеял я.

Эл вскинул брови, кустистые и теперь почти такие же седые, как и волосы.

– Ты спасаешь семью Даннингов. Разве не об этом мы говорили?

– Я о другом. Что я делаю, если люди спросят меня, как я зарабатываю на жизнь? Что мне им сказать?

– Твой богатый дядюшка умер, помнишь? Говори, что помаленьку проматываешь свалившиеся на тебя деньги, надеясь, что их хватит, пока ты пишешь книгу. Разве в каждом преподавателе английского языка и литературы не сидит несостоявшийся писатель? Или я ошибаюсь?

Если по-честному, он не ошибался.

Эл смотрел на меня, изнуренный, сильно похудевший, и в его взгляде таилось сочувствие. Возможно, даже жалость. Наконец он заговорил, очень мягко:

– Трудно даже представить себе, так?

– Да. И… Эл… Послушай… я всего лишь обычный человек.

– То же самое можно сказать об Освальде. Ничтожество, стрелявшее из укрытия. А из сочинения Гарри Даннинга следует, что его отец – всего лишь злобный пьяница с молотком.

– Теперь он не пьяница. Умер от острого желудочного отравления в Шоушенкской тюрьме. Возможно, паленый самогон. Это…

– Я знаю, что такое самогон. Видел не раз, когда служил на Филиппинах. И пил, к сожалению. Но Даннинг еще будет жив, когда ты туда попадешь. И Освальд тоже.

– Эл… Я знаю, ты болен, и знаю, что боль не отпускает тебя. Но ты можешь поехать со мной в закусочную? Я… – В первый и последний раз я воспользовался его любимым словечком: – Дружище, я не хочу делать первый шаг в одиночестве. Я боюсь.

– Не пропустил бы ни за какие коврижки. – Он сунул руку под мышку и поднялся с гримасой, вжавшей губы в десны. – Возьми портфель. Я пока оденусь.

8

Без четверти восемь Эл отпер дверь серебристого трейлера, дома знаменитого толстобургера. Сверкающие хромом краны над стойкой казались призрачными. Высокие табуреты перед стойкой словно шептали: Никто больше на нас не сядет. Большие старомодные сахарницы-шейкеры отвечали им: Никто больше не насыплет из нас сахар – праздник закончился.

– Дорогу «Эл-Эл Бину», – прокомментировал я.

– Совершенно верно, – кивнул Эл. – Победное шествие гребаного прогресса.

Он выдохся, жадно хватал ртом воздух, но не остановился. Обойдя стойку, повел меня к двери кладовки. Я следовал за ним, перекидывая портфель с атрибутами моей новой жизни из одной руки в другую. Старомодный портфель, с пряжками. Если бы я пришел с таким в мой класс в ЛСШ, большинство учеников рассмеялось бы. И только некоторые – с более тонким вкусом – зааплодировали бы этой ретровещице.

Эл открыл дверь к запахам овощей, пряностей, кофе. Вновь поднял руку над моим плечом, чтобы включить свет. Я уставился на серый линолеум, как на бассейн, кишащий голодными акулами, а когда Эл хлопнул меня по плечу, подпрыгнул.

– Извини, но ты должен это взять. – Он протянул мне монету в пятьдесят центов. Полбакса. – Человек с желтой карточкой, помнишь его?

– Естественно. – На самом деле я совершенно о нем забыл. Мое сердце билось так сильно, что, казалось, заставляло пульсировать глазные яблоки. Язык вкусом напоминал кусок старого ковра, а беря монету, я чуть не выронил ее.

Напоследок Эл оценивающе оглядел меня.

– Пока джинсы сойдут, но ты должен заглянуть в «Мужскую одежду Мейсона» на Главной улице и купить брюки, прежде чем отправишься на север. «Пендлтоны»[39] или твилы цвета хаки – на каждый день. Бан-лон[40] – для выходов в свет.

– Бан-лон?

– Просто спроси, они знают. Тебе понадобятся рубашки. И вероятно, костюм. А также галстуки и зажим для галстука. Купи себе шляпу. Не бейсболку, а красивую летнюю шляпу.

Из уголков его глаз сочились слезы. И они напугали меня сильнее, чем все, что он мне наговорил.

– Эл? Что не так?

– Я просто испуган, как и ты. Но давай обойдемся без трогательной сцены прощания. Если ты вернешься, то будешь здесь через две минуты, сколько бы ни провел в пятьдесят восьмом году. Этого времени мне хватит лишь для того, чтобы включить кофеварку. Если сработает, мы выпьем по чашке, и ты мне все расскажешь.

Если. Какое важное слово.

– Можешь заодно прочитать молитву. Уложишься в две минуты?

– Конечно. Я помолюсь о том, чтобы все прошло гладко. Не слишком изумляйся тому, где ты, и ни на секунду не забывай, что имеешь дело с опасным человеком. Возможно, более опасным, чем Освальд.

– Я буду осторожен.

– Хорошо. Рот старайся не открывать, пока не освоишь тамошний жаргон и не обвыкнешься. Поспешай не торопясь. Не гони волну.

Я попытался улыбнуться, но не уверен, что у меня получилось. Портфель вдруг стал очень тяжелым, словно в нем лежали камни, а не деньги и фальшивые документы. Я подумал, что сейчас рухну в обморок. И однако, Бог свидетель, какая-то часть меня хотела отправиться туда. Ей просто не терпелось отправиться туда. Я хотел увидеть США из кабины «шевроле». Америка приглашала в гости.

Эл протянул исхудавшую, трясущуюся руку.

– Удачи тебе, Джейк. Да благословит тебя Бог.

– Ты хотел сказать, Джордж.

– Джордж, точно. А теперь иди. Как тогда говорили, тебе пора сваливать.

Я повернулся и медленно пошел в кладовку, напоминая человека, который в темноте пытается нащупать верхнюю ступеньку лестницы.

На третьем шаге я ее нащупал.

Часть II

Отец уборщика

Глава 5

1

Я прошел вдоль стены сушильного сарая, как и прежде. Нырнул под цепь, на которой висела табличка с той же надписью: «ПРОХОД ЗАПРЕЩЕН ДО ЗАВЕРШЕНИЯ РЕМОНТА СТОЧНОЙ ТРУБЫ». Как и в прошлый раз, обогнул угол большого зеленого куба, и тут что-то врезалось в меня. Для своего роста я недостаточно тяжел, но кое-какое мясо на костях наросло («Ветром тебя не унесет», – говаривал мой отец), и все-таки Желтая Карточка едва не сшиб меня с ног. Словно на меня напало черное пальто, полное машущих крыльями птиц. Алкаш что-то прокричал, но от неожиданности (не от страха, испугаться я просто не успел) я не разобрал ни слова.