Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы - Гэблдон Диана Страница 23

От нарисованной картины у меня мороз пробежал по коже. Я представила себе несчастных лаллиброхцев, изможденных голодом и холодом, тех, кого я знала и любила. Одновременно мне стало стыдно, поскольку я не разделила с ними горе и невзгоды, а удрала в будущее, к безопасности, теплу и сытости. Я так поступила, потому что это было желанием Джейми, но может ли желание одного оправдывать поступки другого? Но я перевела взгляд на рыжую макушку дочери, и щемящая боль чуть ослабла. Все эти годы Брианна находилась в безопасности, тепле, сытости и любви – потому что такова была воля Джейми.

– И вот Серая Шляпа измыслил отчаянный план, – рассказывала дальше Фиона, просто-таки сияя от энтузиазма. – Представляете, приказал одному из арендаторов отправиться к англичанам и предложить выдать им лэрда. Ведь среди сторонников принца Серая Шляпа был не последним человеком, и за его голову была назначена большая награда. Он решил сделать так, чтобы арендатор его выдал и получил деньги, которые позволят всем обитателям имения пережить трудные времена.

Я с такой силой схватилась за фарфоровую ручку чашки, что та отлетела.

– Выдал? – прохрипела я. – И его повесили?

Фиона удивленно моргнула.

– Почему повесили? Нет, конечно. Бабушка говорила, ему и вправду угрожала виселица, поскольку судили за измену, но в то время казни уже прекратились, и Серая Шляпа всего лишь был заключен в тюрьму. А благодаря полученной за его голову награде обитатели усадьбы смогли пережить голодное время, – бодро проговорила девушка, видимо считавшая сказанное счастливым концом истории.

– О боже, – выдохнул Роджер. Он медленно опустил чашку на стол и, словно в трансе, уставился в никуда. – В тюрьму!

– Ты так говоришь, как будто это хорошо, – заметила моя дочь.

Она даже скривила рот от расстройства, а на глазах заблестели слезы.

– Так и есть, – заявил Роджер, не обращая внимания на огорчение Брианны. – Дело в том, что тюрем, предназначенных для якобитов-изменников, было довольно мало, и везде вели официальные реестры. Что ж тут неясного?

Не найдя понимания ни у удивленной Фионы, ни у мрачной Брианны, он наконец перевел взгляд на меня.

– Раз он оказался в тюрьме, я сумею его найти.

Роджер повернулся к книжным стеллажам до потолка, занимавшим три стены кабинета из четырех, и окинул их взглядом. Там хранились материалы, связанные с тайнами якобитов, которые собрал еще покойный преподобный Уэйкфилд.

– Он там, – негромко сказал Роджер. – В тюремных реестрах. В подлинных документах. Разве вы до сих пор этого не поняли? – вновь спросил он меня. – До сих пор мы узнавали о нем что-то лишь из мемуаров неизвестной степени достоверности. Однако в момент, когда он попал под суд и в тюрьму, его биография стала включена в историю. Его имя оказалось в исторических документах, и мы непременно его там найдем!

– И узнаем, что произошло потом, – выдохнула Брианна. – Когда его отпустили.

Роджер крепко сжал губы, отгоняя продолжение, пришедшее ему, как и мне, в голову: «Или когда он умер».

– Да, именно так, – произнес он, взяв Брианну за руку и в то же время поймав мой взгляд. – Когда его отпустили.

Вера Роджера в документы оставалась крепкой и через неделю. Этого, однако, нельзя было сказать об антикварном столе восемнадцатого века в кабинете преподобного Уэйкфилда: под необычной тяжестью его тонкие ножки дрожали и опасно поскрипывали.

Как правило, на этот инкрустированный столик не ставили ничего тяжелее небольшой настольной лампы и коллекции древностей, принадлежавшей преподобному; теперь стол изнемогал под тяжестью груза, так как прочие горизонтальные поверхности кабинета сплошь были покрыты бумажками, журналами, книгами и толстыми пакетами, присланными из исторических обществ, университетов и всех научных библиотек Англии, Шотландии и Ирландии.

– Если ты положишь сюда хоть одну страницу, он развалится, – заметила Клэр, когда Роджер задумчиво попытался положить на столик еще одну папку.

– А? Да, точно.

Папка повисла в воздухе; Роджер тщетно огляделся в поисках свободного места и в конце концов положил папку себе под ноги.

– Я только что закончила с Уэнтуортом, – сообщила Клэр, показав вытянутой ногой на накренившуюся стопку на полу. – Записи Бервика пришли?

– Да, сегодня утром. Куда это я их сунул?

Роджер растерянно огляделся и потер лоб, надеясь сосредоточиться. Кабинет напоминал Александрийскую библиотеку времен разграбления, непосредственно перед моментом, как к книгам был поднесен первый факел. В поисках любого упоминания Фрэзера Роджер всю неделю по десять часов в день изучал рукописные реестры, письма, записные книжки и дневники англичан, и теперь он чувствовал, что в глаза словно насыпали песку.

– Голубой конверт, – произнес он. – Я точно помню, что документы пришли, и отлично запомнил голубой конверт. Он пришел от Макаллистера, профессора истории из Тринити-колледжа в Кембридже, это у них приняты такие большие голубые конверты с гербом колледжа. Может быть, Фиона видела? – Он высунулся в коридор и громко воззвал: – Фиона!

Несмотря на вечер, в кухне все еще горел свет, а дом наполняли упоительные запахи: какао и свежеиспеченного миндального кекса. Если существовала малейшая вероятность того, что кто-то проголодается, Фиона никогда не покидала пост.

– Ой, что стряслось?

В дверях кухни появилась темная кудрявая головка.

– Сейчас будет какао, – заверила девушка. – Я жду, когда пропечется кекс, и быстро достану его из печки.

Роджер тепло улыбнулся. Он был очень привязан к Фионе, хотя трудно было найти человека, более далекого от истории, чем она. Фиона не читала вообще ничего, кроме еженедельника для домохозяек. Она даже не пыталась понять, что делает Роджер, а просто ежедневно стирала пыль с книг и бумаг. Их содержание оставалось ей недоступно, но Фиону это совершенно не волновало.

– Спасибо, – ответил Роджер. – Я тут подумал: может, ты видела большой голубой конверт – толстый, примерно такой? – И он показал руками размер. – Его принесли утром, а я умудрился его куда-то сунуть.

– Вы оставили его наверху в ванной, – тут же подсказала Фиона. – Там лежит толстая книжка с золотыми буквами на обложке и портретом принца Чарли и три свежевскрытых письма, а еще счет за газ – вы сказали, что нужно не забыть оплатить его до четырнадцатого. Я все сложила на газовую колонку, чтобы не путалось под ногами.

Раздался щелчок таймера, девушка ойкнула и скрылась.

Роджер, улыбаясь, обернулся и понесся по лестнице, прыгая через две ступеньки. С такой выдающейся памятью Фиона, имей она к этому склонность, сама вполне могла стать ученым; но ее помощь в любом случае была бесценна. Если документ или книгу можно было описать не по заголовку, автору или содержанию, а по внешнему виду, Фиона всегда могла точно сказать, где они находятся.

– Да ерунда, – бодро уверила она Роджера, пытавшегося принести извинения за устроенный разгром. – Когда по всему дому валяются бумажки, кажется, что преподобный еще жив. Ни дать ни взять старые времена, правда же?

Роджер уже не так быстро спустился по лестнице с голубым конвертом в руке; он задумался над тем, что бы сказал его покойный приемный отец о проводившихся розысках.

– Небось сам бы зарылся в бумагах выше головы, – пробормотал он себе под нос.

Он живо представил себе, как лысина преподобного блестит под светом старинных светильников, повешенных в коридоре, пока ее обладатель неторопливо двигается из кабинета в кухню. А там возится у плиты старая миссис Грэм, бабушка Фионы, которая кормила старика, когда его бдения затягивались до ночи, так же, как это делает теперь ее внучка.

«Все-таки странно, – размышлял он по дороге к кабинету, – что раньше влияло на то, что сын шел по стопам отца: простота решения, стремление сохранить семейное дело или у членов одной семьи отмечалась предрасположенность к определенным работам? Правда ли, что кто-то появляется на свет, чтобы стать кузнецом, купцом или поваром, рождается уже со способностями и склонностью к тому занятию, которое встречается им в жизни в первую очередь?»