Огненный бассейн (Сборник фантастических романов) - Кристофер Джон Страница 24

В долине не было никакого укрытия, я не видел ни одного куста. Лишь жесткая трава и выступы камня. Около одного из них мы отдыхали, когда усталость заставила нас остановиться. Вышли звезды, но луны не было; она не взойдет еще несколько часов. Я радовался этому.

Луны нет, но над хребтом появился свет, он двигался, менял форму. Несколько огней? Я обратил на них внимание Бинпола. И он сказал:

— Да. Я уже видел такое.

— Треножники?

— А что же еще.

Огни превратились в лучи, протянувшиеся по небу, как руки. Они укорачивались, а один из них изогнулся, так что один конец его опускался вниз. Я не видел, что находится за лучом, но это легко было представить. Лучи света исходили из полушария и освещали треножникам путь.

Они шли на расстоянии ста ярдов друг от друга, и лучи освещали всю местность перед и между ними. Шли они медленно, медленнее даже, чем обычно, но даже так мы не могли бы сравняться с ними. К тому же они, насколько нам было известно, не знали усталости. Они не издавали ни звука, слышались лишь тупые удары ног о землю, и это было даже ужаснее, чем охотничье улюлюканье.

Мы бежали, останавливались и бежали снова. Чтобы не тратить силы на еще один подъем, мы шли по дну долины на запад. В темноте мы спотыкались, падали и ушибались. За нами двигались столбы света, качаясь взад и вперед. Во время одной из остановок мы увидели, что треножники разделились. Один перевалил через хребет в соседнюю долину, другой пошел на восток. Но третий двигался за нами и постепенно нагонял нас.

Мы услышали плеск ручья и по предложению Бинпола устремились к нему. Поскольку треножники разошлись в разных направлениях, было маловероятно, чтобы они шли по запаху, как собаки, но, возможно, они увидят наши следы в траве и на мягкой земле. Мы вошли в ручей и двинулись по воде. Ручей был всего несколько футов шириной, к счастью, совсем мелкий и по большей части с ровным дном. Прекрасные кожаные башмаки, сшитые для меня сапожником в замке, не улучшились от воды, но у меня были более важные поводы для размышлений.

Мы снова остановились. Ручей плескался у наших ног. Я сказал:

— Бесполезно. Он догонит нас через четверть часа.

— Что же мы можем сделать? — спросил Генри.

— Остался только один треножник. Его свет покрывает все дно долины и немножко захватывает склоны. Если мы побежим вверх по склону, возможно, он пройдет мимо.

— Или увидит наши следы, ведущие от ручья, и тут же нас поймает.

— Нужно идти на риск. Иначе у нас нет шансов. О чем ты думаешь, Бинпол?

— Я? Я думаю, что уже немного поздно. Посмотрите вперед.

Впереди виднелся свет, который становился все ярче и вскоре превратился в луч. Мы смотрели в молчании и отчаянии. Другой свет, приближающийся по вершине хребта, и как раз там, куда я предлагал подняться. А в отдалении виднелись и другие лучи, на противоположном склоне. Не только один треножник безжалостно шел за нами сзади. Они все были вокруг нас.

— Разделимся? — предложил Генри. — Тогда у нас будет немного больше шансов.

— Нет, — ответил я. — Шансы те же. Просто их вообще нет.

— Нужно идти. На месте они нас тем вернее поймают, — сказал Генри.

— Подождите, — проговорил Бинпол.

— Чего ждать? Еще несколько минут, и будет поздно.

— Вот эта скала.

Из-за рассеянного света от лучей треножников видимость стала лучше. Мы видели друг друга и немного окружение. Бинпол указал вниз по ручью. В двадцати ярдах от нас виднелась скала выше головы.

— Она может дать нам укрытие, — сказал Бинпол.

Я сомневался в этом. Мы могли бы прижаться к скале, но лучи все равно отыщут нас. Но ничего лучшего предложить я не мог. Бинпол с плеском пошел по ручью, мы за ним. Ручей протекал рядом со скалой. И скала достигала тридцати футов в длину. Ее верхняя часть оказалась гладкой, слегка изогнутой и совсем не давала укрытия. Зато нижняя часть…

Когда-то ручей был больше, стремительнее и подрыл скалу у основания. Мы наклонились, ощупывая углубление руками. В самом высоком месте оно достигало двух футов и проходило под всей скалой. С севера появилось еще два луча. Времени больше не оставалось. Мы втиснулись в щель головой и ногами: Бинпол, затем Генри и в конце я. Правая моя рука была прижата к скале, но левый бок казался ужасно открытым. Я старался прижаться плотнее, даже причиняя боль руке. Стоило мне чуть-чуть приподнять голову, как она касалась скалы. Звук моего дыхания, казалось, эхом отдавался во всем укрытии.

Бинпол прошептал:

— Не разговаривать. Мы должны лежать совсем тихо. С час, может быть.

Я видел, как снаружи становилось все светлее — это приближались треножники, — и слышал все более тяжелые удары их ног. Я постепенно стал видеть, как свет начал отражаться дальше по ручью. И тут прямо перед моим лицом ночь превратилась в день, я мог видеть даже камешки, стебельки травы, застывшего в неподвижности жука — все с ужасной ясностью. Земля затряслась, и нога треножника опустилась в нескольких ярдах от нас. Я еще плотнее прижался к скале. Предстоял долгий час.

И действительно он оказался долгим. Всю ночь лучи света двигались над долиной, приближаясь и удаляясь, снова и снова пересекая местность. Наконец наступил рассвет, но охота не прерывалась. Треножники продолжали ходить взад и вперед. И хотя, возможно, мимо несколько раз проходил один и тот же, всего их тут собрались десятки.

Но они не видели нас, и по мере того как медленно уходили часы, мы все более и более убеждались, что и не увидят. Даже днем щель в скале не видна с высоты полушария. Мы не осмеливались покинуть убежище. Лежали в увеличивающемся неудобстве, скуке, голоде, а у меня добавлялась еще и боль. Рука начала сильно болеть, и временами я закусывал губу и чувствовал, как щеки мои смачиваются слезами.

К середине дня интенсивность поиска стала ослабевать. Иногда на протяжении пяти — десяти минут мы осмеливались выползти и вытянуть ноги, но всегда появлялся треножник, а иногда и целая группа. Мы не могли далеко отойти от щели: поблизости не было никакого другого убежища.

День сменился сумерками, сумерки — ночью, и снова появились столбы света. Было их не так много, как раньше, но не было промежутка, чтобы не виделся хотя бы один из них либо в долине, либо по хребтам. Иногда я начинал дремать, но ненадолго. Угнетающе действовало сознание нависшей над головой скалы, я замерз, рука у меня горела. Однажды я проснулся, застонав от боли. Уйдут ли они с рассветом? Я смотрел на небо, мечтая увидеть естественный свет. Наконец он наступил, серый, облачный рассвет, и мы, дрожа, выползли и осмотрелись. Уже с полчаса не видно было лучей. Но пять минут спустя мы торопливо заползли в щель: по долине шел треножник.

Так продолжалось все утро и большую часть дня. Я так одурел от голода и боли, что думал только о том, как бы продержаться от одного момента до другого, да и остальные были не в лучшем состоянии. Когда к вечеру треножники исчезли, мы не могли поверить, что охота окончена. Мы выползли из убежища, но несколько часов просидели у ручья, ожидая возвращения треножников.

Когда мы решились уходить, стало уже темно. Мы ослабели от холода и усталости. Пройдя с милю или две, мы упали и всю ночь пролежали на открытом месте, без всякой надежды скрыться, если вернутся треножники. Но они не вернулись, и рассвет показал нам пустую долину, обрамленную молчаливыми холмами.

Следующие дни были тяжелыми. Особенно для меня, потому что рука у меня воспалилась. В конце концов Бинпол вскрыл рану, и на этот раз, боюсь, я оказался менее терпелив и кричал от боли. Бинпол приложил к ране найденные им травы и перевязал обрывком рубахи. А Генри сказал, что это ужасная, должно быть, боль: он кричал бы еще сильнее. Я обрадовался его доброму отношению больше, чем ожидал.

Мы отыскали коренья и ягоды, но все время оставались голодны и дрожали в нашей тонкой одежде, особенно по ночам. Погода изменилась. Небо было затянуто облаками, с юга подул холодный ветер. Мы достигли плоскогорий, откуда надеялись увидеть Белые горы, но не увидели — только пустой серый горизонт. Иногда мне казалось, то, что мы видели раньше, — это мираж, а не реальность.