Анджей Савицкий - Апозиопезис Страница 25

Темнота окутала фигуру джинна, щупальца мрака скользили по его спине, обернулись вокруг шеи, пытались ворваться под веки и в нос жертвы. Мориц застыл с рукой на дверной ручке, он не мог сделать ни единого шага… Кровь, казалось, застыла в его жилах, испуг полностью парализовал его. Музыка полностью заполнила помещение, вибрировала в лежащих в ящиках громадных органных трубах, дрожала в стенах, пропитала воздух. А вместе с ней в подвал прорвалось что-то еще, нечто, делающееся все более реальным и вещественным.

Музыка вздымалась, басила все сильнее, гремела и сотрясала всем помещением, всем домом. Фисгармония чуть ли не поднялась в воздух, в своем первом концерте она сделалась чем-то больше, чем только инструментом, она объединилась с музыкантом в одно целое и раскрылась в бесконечную бездну. Алоизий не управлял своими ладонями, музыка протекала сквозь него самостоятельно, это она использовала его, как будто бы он был точно таким же инструментом, как и фисгармония. Музыка вздымалась все выше и выше, стремясь к кульминации. В апогее произведения случится длительная пауза, и вот тогда придет он, обретя материальную форму и вступив в реальность. Джинн чувствовал это, знал, что именно так и случится.

И тогда он расхохотался и прервал произведение в половине голоса пищалок, со стуком захлопнув крышку клавиатуры. Густая и липкая темнота замерла, зависла в воздухе морем вьющихся щупалец. Чары были переломаны.

— Ĝu-e bad i-in-sé. A-ba a-lá mu-ĝen? — спросил Алоизий на своем родном языке.

Мрак клубился над фисгармонией, как будто бы отчаянно пытался принять материальную форму. Среди колышущихся щупалец формировалась человекообразная фигура. В конце концов, в темноте Алоизий увидел силуэт мужчины, из спины которого выступали культи, с первого взгляда ассоциирующиеся с поломанными крыльями. Это нечто глухо и злобно заворчало. Мориц сполз на пол, потеряв от страха сознание. Джинн же, ни на грамм не смущенный, сидел в шаге от чудовища, вынырнувшего из инструмента до пояса.

Алоизий его не боялся — ведь он и сам был демоном. Его удивило лишь то, почему это тип не отреагировал на древний язык, известный всем сверхъестественным существам, как будто бы не понял ни слова. Странно!

— Salve, frater, te salutant![49] — попробовал Алоизий с другой стороны.

— Иди к черту, — не совсем четко прохрипел пришелец.

— Эй, что за воспитание? Кто ж такое видал, чтобы так невежливо приветствовать один другого на этом свете?

Джинн заметил, что у пришельца из темени вместо рук были культи, а из черных ран на месте отрубленных ладоней торчат металлически поблескивающие предметы.

Не удивительно, что барона разделали, словно цыпленка, подумал Алоизий. Хорошо еще, что этот сукин сын не успел до конца материализоваться. Во всяком случае, будем на это надеяться.

— Что же, коллега, привет, — свободным тоном заявил джинн. — Что-то мне кажется, что ты демон до мозга костей польский! Незнание двух классических языков нашего вида — уже наводит на размышление и удивляет. Пока что не имел удовольствия познакомиться с местным сверхсуществом, а я ведь в этой стране уже лет семьдесят проживаю. Правда, один раз на Висле встретил сирену, только она не была не слишком разговорчивой — исчезла в воде еще до того, как я успел ей «здрасте» сказать.

Демон бешено крутанулся и с басовым рыком бросился на Алоизия. Джинн оттолкнулся от фисгармонии и упал на спину, перекувыркнувшись и буквально на волосок уходя от свистящих лезвий. Лежа, он мощно пихнул склонившегося над ним чужака в промежность. Вот только нога пролетела сквозь демона навылет. Темнота заклубилась и взбешенная фигура на мгновение развеялась в облаке мрака. Алоизий поднялся и спокойнехонько отряхнул штаны.

— Спокойнее, браток, — обратился он ко вновь формирующейся фигуре, — частично ты все еще на той стороне, на том свете. В реальности ты пока не окреп. Мы не можем повлиять на тебя физически, так чего дергаться… Прежде, чем ты вернешься к себе, мы можем спокойно потолковать, как два джентльмена. Вот скажи мне, будь добр, чего ты ищешь в реальном мире? Быть может, я смогу тебе помочь.

— Хоччу… хочччу… — прохрипел демон.

— Папироску? Каши с шкварками? Посетить будуар императрицы Сиси? — угадывал Алоизий. — Ну ладно, это я только шутил. Наверняка тебе хочется крови, делать больно, сеять разрушения и такое прочее…

Сделалось тихо. Упырь вздымался над джинном, его фигура размазывалась, трепетала в полутенях, развеивалась и исчезала, чтобы через мгновение вновь кристаллизоваться. Явно у него были какие-то проблемы в нахождении за пределами астральной плоскости.

— Помолимся, может? Это успокоит твой гнев, — предложил джинн.

— Сунь себе свою молитву в задницу, негритос, — произнес басом упырь. — Мне нужна моя музыка. Слышишь? Отдайте мне мою музыку!

— Я уже догадался, коллега, что ты связан с музыкой, — кивнул Алоизий. — А не мог бы ты уточнить свое желание? Ты же знаешь, что мы, джинны, в желаниях доки, но будет неплохо, если бы их чуточку конкретизировать. Это нам весьма поможет, так что соберись. Кто забрал у тебя музыку, и где она находится?

— Повсюду. Нет, не знаю. Где-то здесь. Не могу отдохнуть, не могу о ней забыть. Она постоянно меня будит. Не помню: ни нот, ни аккордов, ни слов. Зато знаю, что вот она — тут… — Упырь заикался, выговаривая слова с громадным трудом. — Играет, вот я и прихожу. А потом оказывается, что это не моя музыка. Что меня обманули, обокрали. А я не познаю ни мгновения покоя, пока не найду ее! Ведь она — это часть моей души, понимаешь? А без нее — больно, о, как ужасно больно! — Силуэт расплылся в темноте, фисгармония глухо затрещала. Фигура сформировалась на грязной стенке, теперь уже плоская, ее очертания образовывали клочья паутины, подтеки и сырые пятна грибка, которые перемещались вместе с упырем. — А еще имеется она, моя любимая. Я вижу ее глаза, волосы, чувствую запах. Когда-то ее улыбка согревала мне сердце, и музыка рождалась в нем сама и звучала, звучала, все время звучала. А потом что-то произошло. Это было очень больно, у меня забрали ее, и музыка тоже ушла. И там же был он, злодей. Черный мундир, блестящий орден. Найди его и спроси. Он знает, где моя музыка. Найди его и спроси, иначе убью. Каждого убью…

Клочья паутины и пятна застыли на месте. Фисгармония простонала и с грохотом рассыпалась на кусочки. Алоизий задумчиво вздохнул. Тип с той стороны говорил о женщине, это многое объясняло. Разочарование в любви, трагическая смерть и — пожалуйста — перед нами упырь! Вот почему он не знает древние языки! Это не настоящий демон, а только страдающая душа, зато обладающая громадной силой. При жизни этот человек должен был быть кем-то необычным, с сильным характером. Так что круг подозреваемых значительно сужается. Наконец-то хоть какая-то зацепка! Необходимо срочно сообщить Данилу о прогрессе следствия.

— Вставай, пан Мориц. — Джинн легонько пихнул ногой лежащего ничком еврея. — И не надо устраивать сцен, здесь вам не театр.

— Диббук![50] — схватился на ноги торговец рыбой. — В моем подвале! Это же конец света, что только люди скажут?! Зачем вы его вызвали, пан Алоизий? Нет, я покончу с собой! Впрочем, и так уже все равно, никто не пожелает иметь со мной дела и не захочет со мной торговать. Ой нет, уж лучше вы меня сами убейте! Раз уже вы и так затянули петлю мне на шее, то доведите дело до конца! Ну, быстрее! Или просто пробейте мне чем-нибудь мое несчастное сердце! — Еврей разорвал рубашку, открыв миру худую куриную грудь. При этом он старательно вытаращил глаза, редкие волосы торчали во все стороны.

— То что вы любите устраивать театр, мне известно, — Алоизий только махнул рукой. — Вот и Моисей был точно такой же, тоже обожал театральные жесты: горящие кусты, каменные скрижали, расступающееся море. Знаю, знаю, только успокойтесь, я уже ухожу.

— Моисей?! Пан знал Моисея?!

— Мой дядюшка имел честь быть его духом-покровителем. — Джинн пожал плечами и направился к выходу. — Сам я видел его только раз, но это было так давно, что нечего и говорить. И не надо так беспокоиться пан Мориц, диббук сюда не вернется. Единственное, какое-то время не играйте на инструментах. Вот это вот важно! Никакой музыки!

Мориц Хундесфельд ничего уже не добавлял, только глядел на негра широко раскрытыми глазами, словно видел его впервые в жизни. Он знал Моисея! В глазах еврея заблестело неподдельное уважение и идущее от самого сердца восхищение. Он хотел было что-то сказать, но только квохтал словно курица.

— А за гостеприимство рассчитаемся, когда все это закончится, хорошо? — Алоизий похлопал хозяина громадной ладонью по плечу. — И передайте спасибо жене за превосходного карпа. Я такого не пробовал еще со времен разрушения Иерусалима…

— Римлянами? — вздохнул Мориц. — Ай-вэй! Вашему превосходительству не следует забивать голову никакими расчетами. Для меня великая честь возможность называть вас своим приятелем. И этого хватит. Ой, минуточку, не выпущу же я вас голышом, сейчас чего-нибудь найдем прикрыться. — Хозяин кланялся и скалил зубы в улыбке, на лбу крупными каплями выступил пот. — Так пан и вправду проживал в священном городе в наше, еврейские времена?