Останкино 2067 - Сертаков Виталий Владимирович Страница 25

– Пока еще ваши гнусные затеи доступны горстке жирных стариков, но, если сейчас не ударить в колокола, завтра станет поздно! К счастью, вам непросто удешевить шоу, ведь перформеры – не сосиски! – Похоже, донна выпустила пар и теперь слегка работает на публику.

– Донна, мы нашли эту рыжую, – подает голос одна из помощниц. – Она не из наших, но можно откопать кого-то, кто ее знает.

Но Рафаэла точно не слышит.

– Мы столько лет боролись за то, чтобы удалить эту пакость с экранов, чтобы секс был равноправным, и что в результате, дознаватель? Вы можете сколько угодно рассуждать о душевном тепле и утерянных эмоциях, но в сухом остатке лишь похоть и садизм.

– Хорошо, донна. – У меня нет ни сил, ни желания спорить. – Хорошо, донна, мягкий садизм иногда присутствует, но не жестокость. Кстати, продано немало сценариев, где секса вообще нет. Эксперты подбирают актеров и актрис, готовых к подобной работе. Донна, они не играют, как актеры в кино, они живут в реальности, оговоренной контрактом. Каждый актер в присутствии адвоката досконально изучает контракт…

– Не лгите, их ни о чем не спрашивают!

Я кидаюсь в пучину:

– Хорошо, донна, пусть будет по-вашему. Вам будет приятно, если я признаю, что «Шербет» задуман на потребу мужчинам? Да, я это признаю, хотя раньше никогда об этом не задумывался. Если бы у меня появились деньги, скажу вам честно, я бы купил.

– Ага, ага! – Рафаэла кивает каждому моему слову, она излучает довольство.

– Я бы купил, донна, но совсем не то, что вы предполагаете. Я бы никого не бил плеткой и не насиловал в присутствии других мужчин. Я бы накопил денег и приобрел месяц спокойной семейной жизни! Я даже не нуждаюсь в раскодировке стрима, я сам способен объяснить сценаристам, что мне требуется. Рассказать вам, донна? Я хочу, чтобы театр гнал какое-нибудь тупое шоу для хозяек. Чтобы моя женщина, черт возьми, никуда не торопилась. Чтобы она ждала меня с работы, а не я ее. Чтобы в квартире висели новогодние игрушки и пахло елкой. Чтобы она радовалась, когда я приношу ей подарок, и прижималась ко мне, морозному, вся такая теплая и счастливая. Я хочу, надев передник, вместе с ней раскатывать на кухне тесто для пирожных, и чтобы она меня целовала в нос, оставляя мучные следы, и мы бы хохотали, глядя в зеркало… Вы когда-нибудь пробовали сами раскатать тесто? Я хочу, чтобы мы вдвоем забрались под плед, прихватили с собой тарелку с горячими коржами, чтобы мы по очереди командовали театру переключить каналы и…

Я затихаю. Воздух в легких закончился; мне кажется, что и наружи он стал разреженным. Они все пялятся на меня: Коко, и владелица заведения, и телохранительницы, и даже черепаха неодобрительно поглядывает сквозь окно из своего песчаного царства.

– …И никаких извращений? – тихо заканчивает за меня хозяйка «Ириса». – Никаких матов, царапин и битья посуды?

– Да.

– И никаких подозрений, измен, чужих запахов и наглого смеха в лицо?

– Да…

Эта холодная стерва ведет себя так, будто читает в моей душе. Но донна уже улыбается, правда, не так, как раньше. Теперь она задумчива и сентиментальна, ее пальцы наигрывают тонкий неслышный мотив.

– Круто, – подыгрывает Коко. – Такое шоу я бы тоже купила.

Похоже, этот раунд остался за мной. Донна бродит взад-вперед, трогает свои часы, трогает урчащих догов, ее губы кривятся: то ли улыбаются, то ли шепчут. Коко ловко пользуется моментом и увлекает донну к показаниям скрина.

Мы обнаруживаем рыжую четырежды. Один раз с Ксаной, а в остальные посещения пансионата она всякий раз была с новой девушкой, причем приезжала одна и знакомилась тут. Все четыре раза она приезжала на такси, ни разу не пользовалась кредитным автоматом, не заказывала отдельный номер, не приобретала напитки в долг – словом, она не сделала ничего, что помогло бы установить ее личность. Рассчитывалась по чужому членскому билету.

Она чертовски хитра, эта сучка.

Я прошу показать мне замедленную запись, именно ту, где рыжая идет в туалет. В тот вечер она не с Ксаной, а с другой девушкой, с пухлой блондинкой по имени Лиз, которую обещают найти сегодняшним вечером в клубе. Подручные донны мигом вычисляют, что Лиз – одна из постоянных посетительниц, за ней висит небольшой долг за драг, она подрабатывает здесь пианисткой.

– Найдите ее, – приказывает Рафаэла.

Вот рыжая гладит пухлую блондинку в одном из баров, потом они в обнимку спускаются к бассейну с горячими фонтанами, купаются… Эта стерва ни за что не берется рукой, чтобы не оставить отпечатков. По бликам в танцзале я безошибочно замечаю на ее глазах жидкие линзы. Можно даже не делать попыток ее идентифицировать по глазам, наверняка линзы многослойные. Рыжая идет в туалет и даже там ухитряется ни к чему не прикоснуться ладонью.

Она профессионально хитра.

Но самое отвратительное другое. Она не знакомилась с Ксаной в «Ирисе», они сразу встретились как давние подруги. Они встретились и поцеловались взасос…

– Можно послушать, о чем они говорят?

– Мы уже пытались расшифровать, но в залах слишком шумно, – пожимает плечами одна из девиц в кожаном плаще.

– И нигде нет материала, чтобы снять голос этой дамочки? – встревает Коко. – Неужели у вас тут нет места, где тихо?

– Таких место полно, но нужный вам человек их не посещал.

– Круто! – невесело усмехается моя провожатая. – Интересно, она и в койке не орет?

Возможно, для донны тембр голоса мало что значит, но нам с Коко хорошо известно о возможностях поисковых систем. Благодаря интерактивным шоу, в банках данных Останкино есть голоса всех россиян, которые хоть раз ответили на вопрос викторины. Федералам гораздо проще найти человека по голосу, чем вычислять новую внешность.

– Донна, мы нашли эту самую Лиз, – докладывает очередная «амазонка» из глубин скрина. – Она сейчас на «карамельной» террасе, играет для компании бабулек. Притащить ее к вам?

– Нет, не пугайте ее, здесь вам не следственный изолятор, – на ходу роняет Рафаэла. – Мы сами придем…

Мы отправляемся все вместе. Впереди – накачанные тетки в «маскировке», за ними – донна со своими неразлучными догами, дальше трусим мы с Коко. На первом же повороте донну снова вызывают.

– Что там такое, мать вашу? – выкрикивает она, и по сбивчивым ответам я успеваю понять, что на верхней стоянке сели две машины такси, и пассажирки доверия не вызывают.

– Мне некогда, – огрызается наша арийка. – Передай Бэлле, пусть с ними разберется.

Мы сворачиваем по служебным проходам, это лабиринт внутри лабиринта. Шустро семенят девушки в желтой униформе, учтиво расступаются перед начальством. Я вспоминаю, что я успел прочесть об «Ирисе». Здесь развлекаются, и еще как, но начиналось все со скромной богадельни. В начале века зародилась масса обществ по защите женщин от семейного насилия. Они росли как грибы, щедро поливаемые из лейки западных грантов. Деньги сыпались, «Ирис и карамель» стал одной из первых гостиниц, куда съезжались обиженные и угнетенные. Тут прятались от ублюдочных мужей десятки и сотни жен. Создать на подобной почве коммерчески выгодное предприятие кажется совершенно невозможным. Так оно и было почти тридцать лет, пока правительство не отважилось продавать убыточные объекты социальной сферы в частные руки.

Пока участок в курортном районе не отхватила донна Рафаэла.

Правительство и раньше старалось отстранить хосписы от бюджетных ассигнований, но ребром вопрос стал после всплеска «собачьего гриппа». Грипп свел в могилу не только четвероногих друзей, но и сделал по всей Европе инвалидами несколько миллионов человек. Поклонники Магомета ликовали недолго, пандемия очень скоро перебросилась в Азию и развернулась там во всю мощь. В России болезнь встретили во всеоружии, на каждую тысячу заболевших было развернуто дополнительно тридцать коек. В результате сложилась весьма характерная для державы картина.

Обычные государственные больницы были переполнены. Состоятельные дети не желали, чтобы их престарелые родственники теснились вместе с несчастными инвалидами. Женские «отели» категорически протестовали против «подселений», их лидеры заявляли, что заведения типа «Ириса» выполняют иные функции, а тут еще принимать гриппозных, полуслепых, трясущихся, а главное – мужчин! Только мужчин им не хватало, после долгих лет борьбы. Дело дошло до забастовок персонала, баррикад и отказов покинуть здания. За койко-место в «Ирисе» стали платить вчетверо.