Путешественница. Книга 1. Лабиринты судьбы - Гэблдон Диана Страница 26

Некоторые начальники не вели списки арестантов, а лишь делали записи о прибытии, отбытии или смерти наряду с прочими ежедневными записями; похоже, они не делали особого различия между смертью заключенного и забоем волов для прокорма остальных узников.

Роджер уже решил было, что Клэр прекратила разговор, но вскоре она вновь оторвалась от бумаг.

– Но вообще-то, вы абсолютно правы, – сказала она. – Я честна скорее из-за недостатка гибкости, чем от чего-то еще. Мне трудно скрыть свои мысли. И, по-моему, вы это понимаете, так как мы с вами в этом смысле родственные души.

– Правда?

Роджер почему-то обрадовался так, будто кто-то сделал ему нежданный подарок.

Клэр чуть заметно улыбнулась ему и кивнула.

– Конечно. Трудно сделать ошибку. Такие люди очень редки – те, кто немедленно говорит всю правду и о себе, и о тебе, и обо всем на свете. Я в жизни знала, пожалуй, лишь троих… а теперь уже четверых.

Она улыбнулась шире.

– Первый, конечно, Джейми. – Длинными пальцам она осторожно дотронулась до бумаг, казалось, она их ласкает. – Второй – фармацевт мэтр Раймон, я была знакома с ним в Париже. И мой друг по медицинскому факультету Джо Эбернети. Ну а теперь, к ним добавились вы.

Она допила какао, поставила чашку и открыто посмотрела на Роджера.

– Хотя и Фрэнк был прав по-своему. Если знаешь собственное предназначение, от этого не всегда легче, но ты хотя бы не тратишь время на вопросы и сомнения. Честность тоже не всегда облегчает тебе жизнь. Впрочем, думаю, если ты честен перед собой и знаешь, на что способен, несколько меньше вероятность, что ты будешь поступать не так, как следует, а затем сожалеть о жизни, потраченной зря.

Клэр отодвинула от себя стопку бумаг и придвинула следующую – подборку папок с логотипом Британского музея.

– Как это похоже на Джейми, – тихо проговорила она себе под нос. – Он не мог отказаться от дела, которое считал своим, какая бы опасность ему ни грозила. И думаю, он не считал, что прожил жизнь зря, – и все равно, какие невзгоды были ему уготованы.

После этого она надолго замолчала и погрузилась в разбор каракулей давно покойного клерка. Клэр продолжала поиски записи, которая могла рассказать, как жил и как умер Джейми Фрэзер, сколько он томился в узилище и узрел ли он свободу.

Настольные часы глубоким и мелодичным звоном, удивительным для их размера, пробили полночь. Вскоре они отбили четверть первого, потом половину… Шорох листаемых страниц не прервался. Наконец Роджер отложил очередную стопку и широко зевнул, не прикрывая рта.

– У меня уже в глазах рябит, не знаю, как у вас. Может, продолжим утром?

Клэр не ответила: она о чем-то думала, уткнувшись взглядом в решетку электрокамина. Роджер повторил вопрос, и она медленно вернулась из своих грез в реальность.

– Нет, – рассеянно проговорила она и потянулась за новыми бумагами. – Ложитесь, конечно. А я еще посижу, раз уж мне не спится.

Я чуть было его не пропустила. Я, как автомат, не вчитываясь, листала списки и проглядывала страницы только на букву «J»: Джон, Джозеф, Джек, Джеймс. Джеймс Эдвард, Джеймс Алан, Джеймс Уолтер и так бесконечно. Усталым взглядом я почти случайно остановилась на записи, сделанной разборчивым мелким почерком: «Джеймс Маккензи Фрэзер из Брох-Туараха».

Словно драгоценность я опустила страницу на стол, на мгновение прикрыла глаза и опять посмотрела за листок. Запись никуда не пропала.

– Джейми, – сказала я вслух.

В груди сильно билось сердце.

– Джейми, – прошептала я.

Было почти три часа ночи. Все спали, но старый дом, как часто бывает, жил своей жизнью и бодрствовал вместе со мной: скрипел, стонал и вздыхал. Удивительно, но мне почему-то совершенно не хотелось будить Брианну или Роджера, чтобы немедленно рассказать им новость. Напротив, я испытывала желание ненадолго приберечь ее для себя, как бы побыть с Джейми наедине.

Я провела пальцем по строчке. Написавший ее писарь видел Джейми – может быть, тот стоял перед ним, пока перо скребло бумагу. Наверху страницы стояла дата: «16 мая 1750 года». Весна, почти такая же, как сейчас. И я представила себе то время, свежий холодный ветер и блестящие в волосах бледные лучи весеннего солнца.

Джейми носил длинные волосы, заплетенные в косу или собранные на затылке. Мне вспомнилось, как он, разгоряченный, небрежно откидывал волосы с шеи, чтобы остыть.

Он не мог тогда носить килт – после Каллодена это было нарушением вне закона. Скорее всего, на нем были штаны и рубашка из полотна, вроде тех, что я, бывало, для него шила. Казалось, я почувствовала под рукой мягкую ткань – на одну длинную рубаху с широкими рукавами, сарк, шло не меньше трех ярдов. Это была единственная одежда, в которой, оставшись без тартана, шотландец мог спать, и есть, и сражаться. Перед мои мысленным взором предстали широкие плечи под грубой тканью, тепло, исходящее от его кожи, чуть озябшие от весеннего холода руки.

Ему и прежде приходилось попадать в темницу. Каким он предстал перед клерком английской тюрьмы, прекрасно осознавая, что его ждет? Уж точно был адски мрачен, решила я, воображая длинный прямой нос и холодные темно-синие глаза – непроницаемые, словно озеро Лох-Несс.

Неожиданно я осознала, что так и сижу на стуле, крепко прижав к груди фотокопии, и так углубилась в свои мысли, что даже не посмотрела, к какой тюрьме относятся эти реестры.

В восемнадцатом веке в Англии было не очень много крупных тюрем, но имелись и мелкие.

Медленно я перевернула папку наклейкой к себе. Может, это приграничный Бервик? Эдинбургская крепость Толбот, получившая недобрую славу? Или какая-то тюрьма на юге, Лидский замок, а может, даже Тауэр?

На наклейке, аккуратно прикрепленной к обложке, было написано «Ардсмьюир».

– Ардсмьюир? – Я по-дурацки зачем-то прочитала надпись вслух. – Где он вообще, этот чертов Ардсмьюир?

Глава 8

Пленник чести

– Ардсмьюир – это какой-то чирей у Господа на заду. – Полковник Гарри Кварри кивнул стоявшему у окна молодому офицеру и воздел стакан. – Я провел тут целый год, а если быть точным, одиннадцать месяцев и двадцать один день; теперь, милорд, с радостью передаю вам бразды правления.

Майор Джон Уильям Грей оторвался от изучения своих новых владений, в основном внутреннего двора, и, чопорно кивнув в ответ, поднял свой стакан:

– Да уж, не особенно воодушевляет. Тут что, всегда дождь?

– Конечно. Шотландия, черт возьми, и самая ужасная дыра во всей этой дьявольской Шотландии.

Кварри хлебнул виски, поперхнулся, громко выдохнул и поставил опустевший стакан на стол.

– Если что и может примирить с этим захолустьем, так разве что спиртное почти даром, – довольно хрипло заявил он. – В местных пабах и лавках к людям в мундирах, особенно офицерских, относятся со всем уважением и предлагают неплохую скидку. Я потом напишу вам перечень мест, которые стоит посетить.

Кварри кивнул на огромный письменный стол из дуба, который уперся всеми четырьмя ножками в центр ковра, будто крепость. Островок из ковра и стола резко отличался от оставшегося кабинета, где практически не было обстановки. О крепости напоминали и флаги, висевшие на каминной полке; за столом – флаг полка и государственный.

– Да, и кстати. – Полковник встал, пошарил в верхнем ящике и кинул на стол потрепанную кожаную папку, а потом присовокупил к ней еще такую же. – Передаю список личного состава и реестр заключенных. Обычно в крепости находится двести узников, однако сейчас их сто девяносто шесть. Иногда, случается, парочка помрет от болезни, а бывает, поймают браконьера с поличным, вот вам и новый арестант.

– Значит, примерно двести, – заметил Грей. – А сколько охраны в казармах?

– По штату положено восемьдесят два. Но обычно в строю примерно половина.

Полковник опять полез в ящик, достал заткнутую пробкой бутылку темного стекла, встряхнул ее, прислушался к бульканью и улыбнулся.