Вспомни о Флебе - Бэнкс Иэн М. Страница 29

Шаттл пролетел тысячу километров под ровной нижней поверхностью. Вдруг над ней обрисовался клин темноты, нечто наклонное, еще более ровное с виду, чем материал основания, но в то же время чистое, прозрачное, выходящее под углом из самого основания и врезающееся в пространство, как лезвие кристаллического ножа длиной в две тысячи километров – стена Окаймления. Это была та самая стена, что граничила с морем на дальней стороне орбиталища и вырастала из полоски земли, которая была видна с «ТЧВ». Первые десять километров этой плавной кривой были темны, как космическое пространство; зеркальная поверхность стены становилась видимой, только отражая звездный свет, и перед таким совершенным творением голова могла пойти кругом. Человек думал о дистанции в световых годах, а на самом деле стена находилась всего в нескольких тысячах метров от него.

– Бог ты мой, ну и громадина, – прошептал Нейсин.

Шаттл продолжал подниматься, и над ним из-за стены ярко засверкал голубой простор.

Шаттл поднимался в пустое пространство рядом с Окаймлением, поднимался в солнечный свет, едва проникавший через прозрачную стену. В двух километрах был воздух, пусть и разреженный, но шаттл поднимался в вакууме, двигаясь под углом к стене, восходящей к своей высшей точке. Шаттл пересек это ножевое лезвие, торчащее на две тысячи километров над основанием орбиталища, потом двинулся вдоль наклонной стены внутрь орбиталища, прошел ее магнитное поле – пространство, где намагниченные частички искусственной пыли задерживали часть солнечных лучей, отчего море внизу было чуть холоднее, чем в других местах Вавача, – таким образом обеспечивалось разнообразие климата. Шаттл опускался через ионное поле, потом через слой разреженных газов и наконец оказался в разреженном воздухе без облаков, подрагивая в кориолисовой струе. Небеса наверху из черных превратились в синие. Орбиталище Вавач, водяной обруч диаметром в четырнадцать миллионов километров, казалось, висело само по себе в пространстве, распростершись под падающим на него шаттлом наподобие громадной круговой панорамы.

– Ну что ж, по крайней мере здесь есть солнечный свет, – сказала Йелсон. – Будем надеяться, что информация нашего капитана о местонахождении того замечательного корабля окажется точной.

На экране появились облака. Шаттл продолжал падать и лететь к псевдоландшафту из водяных паров. Казалось, что облака растягиваются в бесконечность вдоль искривленной внутренней поверхности орбиталища, которая даже с этой высоты казалась плоской, – а потом уходят вверх, в черное небо. И лишь гораздо дальше взгляду сидящих в шаттле открывался синий простор настоящего океана, хотя небольшие лоскуты его виднелись и поблизости.

– Не беспокойтесь насчет облаков, – сказал Крейклин по громкоговорителю салона. – Утром они рассеются.

Шаттл продолжал спуск, снижение в атмосфере, которая становилась все более плотной. Спустя еще немного времени они оказались среди первых, еще редких, высокоатмосферных облаков. Хорза слегка заерзал в своем скафандре; впервые после того, как «ТЧВ» скорректировала скорость и траекторию полета для движения близ громадного орбиталища и выключила собственную антигравитационную систему, летательный аппарат и члены отряда находились под воздействием одной и той же гравитации – ложной, создаваемой вращением орбиталища, – которая была чуть выше обычной, поскольку они были фактически неподвижны относительно основания, но находились дальше от него. Вавач, чьи создатели происходили с планеты, имевшей более высокую гравитацию, при вращении давал силу тяжести на 20% выше, чем общепринятая среднечеловеческая, которую порождал гравитационный генератор «ТЧВ». А потому Хорза, вместе с остальными, потяжелел сравнительно со своим обычным состоянием. Скафандр уже начал натирать ему кожу.

Шаттл нырнул в облака, и экраны залило серым светом.

– Вот он! – прокричал Крейклин, даже не стараясь скрыть возбуждение. Его не было слышно примерно четверть часа, и народ уже начал беспокоиться. Шаттл несколько раз менял курс, явно в поисках «Олмедреки». Иногда экран оставался чистым, показывая лишь слои туч внизу, иногда он снова покрывался серой дымкой, когда шаттл попадал в очередной нанос или столб паров. Один раз аппарат даже обледенел. – Я вижу верхние башни.

Члены отряда повскакали со своих мест и, бросившись вперед, сгрудились перед экраном. Только Ламм и Джандралигели остались на месте.

– Самое время, – заметил Ламм. – Как, черт возьми, он умудрился столько времени искать четырехкилометровый объект?

– Что ж удивительного, без радара-то, – ответил Джандралигели. – Слава богу, что мы не врезались в треклятую штуковину, пока петляли в этих жутких тучах.

– Черт, – сказал Ламм, еще раз проверяя свое ружье.

– … Посмотрите-ка, – сказал Нейсин.

Среди бездны туч (напоминавшей громадный каньон, прорезанный в состоящей из пара планете, каньон такой высоты, длины и ширины, что даже в прозрачном воздухе между грудами туч взгляд ни во что не упирался, а просто терялся вдали) двигалась «Олмедрека».

Нижние уровни надстройки не были видны в кипящих сгустках тумана, но с невидимых палуб в чистый воздух на сотни метров вздымались гигантские башни и сооружения из стекла и легкого металла. Внешне не связанные между собой, они медленно и плавно двигались над плоской поверхностью скопления низких облаков, как фигуры на колоссальной шахматной доске, отбрасывая нечеткие, водянистые тени на матовую поверхность тумана благодаря солнцу системы Вавач, лучи которого пробивали слои туч толщиной в десятки километров.

Огромные башни, проплывая в воздухе, оставляли за собой клочья и пряди паров, вырванных из ровной поверхности тумана. Сквозь небольшие прогалины, которые проделывали в тумане башни и верхние уровни надстройки, можно было разглядеть нижние уровни: дорожки и прогулочные палубы, ряд арочных подпор монорельсового пути, бассейны, маленькие парки и даже кое-что размером помельче, вроде небольших флаеров и крохотных предметов мебели, из шаттла казавшихся кукольными. По мере того как глаз и мозг воспринимали увиденное, люди стали различать с высоты бугор на поверхности тучи, обязанный своим возникновением кораблю. Возвышаясь над массой тумана, он имел километра четыре в длину и около трех – в ширину, а формой напоминал короткий, заостренный лист дерева или наконечник стрелы.

Шаттл спустился ниже. Башни с их сверкающими окнами, подвесными мостками, посадочными площадками, антеннами, перилами, палубами и хлопающими на ветру тентами проплывали под ними, темные и безмолвные.

– Так-так, – раздался деловой голос Крейклина, похоже, нам придется прогуляться на нос, ребята. Ниже опуститься не могу. Но до стены Окаймления еще добрая сотня километров, так что времени у нас хоть отбавляй. К тому же корабль не идет прямо на нее. Я подведу шаттл как можно ближе.

– Вот черт. Приехали, – сердито сказал Ламм. – Я так и знал.

– Долгая прогулка при такой гравитации – как раз то, что мне надо, – заявил Джандралигели.

– Ну и махина! — Ленипобра не мог оторвать глаз от экрана. – Просто громадина! — Он покачивал головой.

Ламм встал со своего кресла, оттолкнул парня в сторону и постучал в дверь, ведущую в пилотскую кабину шаттла.

– В чем дело? – сказал Крейклин через громкоговоритель. – Я ищу место для посадки. Если это ты, Ламм, сядь немедленно.

Ламм удивленно посмотрел на дверь, потом на его лице изобразилось раздражение. Он недовольно хмыкнул и вернулся на свое место, опять отпихнув Ленипобру.

– Ублюдок, – пробормотал он, опустил щиток шлема и переключил его в отражающий режим.

– Так, – сказал Крейклин, – садимся.

Те, кто стоял, снова сели, и через несколько секунд шаттл совершил мягкую посадку. Двери распахнулись, внутрь хлынул холодный воздух. Люди медленно, гуськом вышли наружу, на просторную палубу безмолвного громадного мегакорабля. Хорза оставался в шаттле, пока все остальные выходили, потом, заметив, что Ламм смотрит на него, встал и шутливо поклонился фигуре в темном скафандре.