Спасти СССР. Адаптация - Королюк Михаил Александрович "Oxygen" Страница 3

Задышал глубже, стараясь привести себя в норму. Техникой стрельбы я овладел, а вот самоконтролем… Это ж совсем другое дело, а именно в контроле сейчас ключ к успеху. Попытался усилием воли смахнуть лишние мысли, но не тут-то было, меня по-прежнему чуть потряхивало.

От страха? От возбуждения? Сразу и не понять.

Надел напальчник и прикрыл глаза, вслушиваясь в окружающий мир. Отключить все мысли. Охватить разом все долетающие звуки. Вдох – выдох… Вдо-о-ох – вы-ы-ыдох…

Где-то вдали по бульвару покатил от остановки трамвайчик. Порыв ветра колыхнул ветви старых тополей. Отразилась от стен предупреждающая трель велосипедиста. В проулке колокольчиком разлился детский смех. Кто-то выше громыхнул на кухне кастрюлей. Вдох – выдох…

Теперь все внимание на руки. Погладил друг о друга пальцы, пытаясь разобраться в тончайших оттенках тактильных ощущений. Большим пальцем по указательному… По среднему… По безымянному… По мизинцу от самой верхней фаланги медленно вниз, до самой подушечки… Слегка щекотно… Вдох – выдох…

Левой ладонью свободным хватом взялся за рукоятку, правой положил стрелу на полку, хвостовик на тетиву. Снова закрыл глаза, вдох – выдох…

Заплел пальцами тетиву и чуть-чуть натянул, только чтобы почувствовать упругость лука. Вдо-о-ох – ощущаю, как входит воздух, как становится легко внутри. Вы-ы-ыдох – выдуваю из груди все эмоции, становится еще легче. Представляю, как выдохнутое облачко беспокойства развеивается, сносится сквознячком, бесследно растворяется в кристально прозрачном после дождя воздухе, и на лице появляется след умиротворенной улыбки.

Открываю глаза и расслабленно поднимаю лук в сторону чернеющего напротив и чуть ниже меня провала форточки. Все мысли затихли, эмоции выдохнуты… Подправил левый локоть, плавно-спокойно натянул лук, задержал дыхание на полувдохе, проконтролировал растяжку по кончику стрелы… Чуть отодвинул ладонью рукоятку, тетива прижалась к подбородку… Прицел. Выпуск.

Лук начал заваливаться вперед на вытянутой руке, но успеваю заметить, как стрела легкой тенью скользнула прямо по центру форточки и задрожала, воткнувшись в спинку кресла.

Я широко, победно улыбнулся. Есть! С первой стрелы! Да я Робин Гуд!!!

Вторник 23 августа 1977 года, вечер

Москва, Павелецкий вокзал

В прокуренную каморку, на двери которой висело «Помощник коменданта», я зашел уверенно – в сумке у меня лежала бутылка нездешних форм. Великая редкость кьянти «Руффино» этим маем каким-то чудом добралось до прилавка гастронома «Стрела» и зависло там, не вызывая никакого интереса у постоянных покупателей. Увидев его, я ошеломленно поморгал и метнулся за деньгами, а вернувшись, упросил одного из стоящих в очереди бухариков взять на меня сразу три. Очередь весело погоготала, комментируя заявку от комсомола, продавщица деликатно оглохла, и вот теперь я готов коррумпировать.

Офицер затравленно взглянул на очередного просителя, и я его прекрасно понимал: за те полтора часа, что мне пришлось простоять в очереди в душном коридоре, кто только сюда не заходил: и распаленный полковник-гипертоник, чей мощный рык был прекрасно слышен сквозь закрытую дверь, и мамаши с орущими младенцами, и табуны молодых лейтенантов. И всем от помощника коменданта нужны были билеты. Срочно! В конце августа! Из Москвы!

Я поставил оплетенную соломой пузатую бутылку на край стола, этикеткой от себя, и изобразил смущенную улыбку:

– Товарищ капитан, очень-очень надо. От команды отстал, мне тренер голову свернет, если я на позицию не выйду… – Я тряхнул чехлом с луком. – Пожалуйста, помогите, я от ЦСКА выступаю…

– Какая правильная молодежь у нас растет! – воскликнул оживший на глазах капитан и ловким отработанным движением засунул презент в тумбу. Посмотрел на меня с веселой приязнью: – Куда и сколько?

– Да один, любой, на ставропольский, на сегодня. – Я на радости поддернул сумку и чертыхнулся про себя, услышав, как глухо стукнулся пистолет о рукоять кинжала.

– Садись, – кивнул помощник коменданта в сторону стула и взялся за телефонную трубку: – Ритуля-красуля, посмотри мне из брони один на сегодня на семьдесят седьмой…

Ожидая ответа, он механически постукивал кончиком карандаша по столу. Я же, расслабившись, наблюдал, как, извиваясь, поднимается к давно не беленному потолку струйка дыма от положенной на край пепельницы сигареты.

Все вроде в порядке. В САВАК послание закинул, афганскому послу – тоже, прямо на кухню. По идее, должно хватить. До верхов точно дойдет, иранец – один из многочисленных племянников Нассири, главы САВАКа, иранской разведки; посол Афганистана в Москве – шурин Дауда Хана, президента. А как отрабатывать такую информацию, и там и там знают хорошо.

Афганский лидер последние четыре года сидит словно на вулкане: мятежи и попытки переворотов идут косяком, причем все со стороны проамериканских и клерикальных группировок. Не любят они «красного принца» за тесные связи с СССР, непокорность и реформы. А теперь еще и леваки зашевелились. Чем это все само по себе закончится, мне известно. Вот пусть заинтересованные стороны, сам сардар Дауд и шах Ирана, уже инвестировавший в соседа почти миллиард долларов, и стабилизируют ситуацию. Сохранение там статус-кво на ближайшие годы – это лучшее, что можно представить для Союза. Шурави сейчас на улицах Афганистана – подчеркнуто уважаемый человек, в доме – по-настоящему желанный гость. Там даже межклановые стычки приостанавливают, когда экспедиции советских геологов надо проехать по дороге, где идет стрельба! Вот пусть так все и остается.

Тут воображение опять сыграло со мной дурную шутку, причудливо исказив запах сигаретного дымка. Я стремительно позеленел и громко сглотнул.

– Ты чего, паря? – встревожился капитан, оторвав трубку от уха.

– Траванулся… – пробормотал я, прислушиваясь к взбунтовавшемуся нутру.

– Да? – Хозяин кабинета ехидно заулыбался. – Очень на птичью болезнь похоже.

– Это на какую? – напрягся я.

На память приходило только: «Доктор сказал, что у меня какая-то болезнь, то ли два пера, то ли три пера».

– Перепел, – коротко бросил помощник коменданта, все так же насмешливо скалясь.

– А… Нет, не пил…

– На воды, – набулькал он из мутноватого графина.

Я быстро влил в себя стакан затхлой тепловатой водицы, и меня чуть отпустило.

Зря, зря я так глубоко залез в память саваковца – теперь в запахе любого дымка стало чудиться паленое человеческое мясо. Гадость какая, эти его любимые воспоминания, брр… Перед глазами опять промелькнула картинка с извивающимся на раскаленном железном столе женским телом, в ушах раздался вой, в котором не осталось ничего человеческого…

Я вскочил и стремительно рванул в дверь.

Минут через десять вернулся, расслабленный и бледный, и молча прислонился к косяку. Капитан взглянул с сочувствием и протянул записку:

– На, болезный, иди в воинскую кассу без очереди, я позвонил. Одно верхнее в купе пойдет?

– Спасибо громадное, – обрадовался я.

– Еще воды?

Я помотал головой:

– Нет, вроде отошло. Спасибо, товарищ капитан, выручили!

Я с облегчением поспешил к кассе. Отлично, успеваю, до отправления ставропольского поезда еще три часа.

Мысли о предстоящей операции немного отвлекали от того шершавого кома, что саднил в груди.

Уж здесь-то я кругом прав, однозначно. Пусть он еще не начал, но ждать-то зачем? И передоверить это письмам не могу, ненадежно. Я просто нанесу удар превентивного возмездия. Использую высшую меру социальной защиты. Имею право. Да и обязан.

Четверг 25 августа 1977 года, день

Новошахтинск

Городок встретил меня рядами пыльных пирамидальных тополей, стендом с газетой «Знамя шахтера» и оригинальным памятником «глыба антрацита». Черный кусок породы размером с ковш экскаватора металлически поблескивал с постамента неровными сколами. Я обошел по кругу, с интересом потрогал. На пальцах остался темный след. Вытер о линялое трико и огляделся.