Муравьи - Вербер Бернар Страница 3

– Может, он был чересчур ранимый…

– Ранимый? Скажешь тоже! Через год он пытался пырнуть ножницами учителя. Метил прямо в сердце. Хорошо еще, что проткнул только его портсигар.

Августа возвела взгляд к потолку. Казалось, воспоминания сыпались на нее сверху, точно снежные хлопья.

– Впоследствии все вроде бы утряслось, потому что за него заступились некоторые преподаватели. У Эдмонда было двадцать баллов по тем дисциплинам, которые ему нравились, и ноль по остальным. И так постоянно: ноль или двадцать.

– Мама говорила, он был гений.

– Он запудривал мозги твоей матери – утверждал, что пытается достичь «абсолютного знания». И мать твоя, которая с десяти лет верила в прошлые жизни, считала его перевоплощением Эйнштейна или Леонардо да Винчи.

– Помимо белки?

– Почему бы и нет? «Надобно прожить не одну жизнь, чтобы возникла одна душа…» – говорил Будда.

– Эдмонд проходил тесты на умственное развитие?

– Да. И все провалил. Получил двадцать три процента из возможных ста восьмидесяти, что соответствует легкому слабоумию. Воспитатели решили, что он дурачок и что его надо отправить в специальный центр. Однако я знала: никакой он не дурачок, а всего лишь «особенный». Помню, как-то раз – о, ему тогда было только одиннадцать! – он поспорил со мной, что мне нипочем не сложить четыре равносторонних треугольника из шести спичек. Это дело непростое, попробуй – сам увидишь…

Она ушла на кухню взглянуть на свое варево и вернулась с шестью спичками. Джонатан задумался. Задачка, казалось, была ему по зубам. Он по-всякому раскладывал шесть палочек, но через несколько минут, после многочисленных попыток, ему пришлось отступиться.

– Так в чем тут фокус?

Бабушка Августа собралась с мыслями.

– Что ж, на самом деле он, кажется, мне так его и не раскрыл. Помню только фразу, которую он бросил мне в качестве подсказки: «Думай по-другому, а будешь рассуждать, как привыкла, ничего не выйдет». Представляешь, одиннадцатилетний сосунок выдает мне такие штуки! Ах, кажется, чайник свистит. Должно быть, вскипел.

Августа принесла две чашки, наполненные благоуханной желтоватой жидкостью.

– Знаешь, мне нравится, что ты интересуешься своим дядюшкой, как я погляжу. В наше время люди уходят из жизни, и все о них тут же забывают.

Джонатан отложил спички в сторону и осторожно отпил вербенового чаю.

– А что было потом?

– Больше мне нечего сказать: после того, как он поступил в университет, мы не получали от него никаких весточек. От твоей матери я узнала, что он вроде как с блеском защитил докторскую, работал в какой-то компании по производству продовольственных товаров, уволился из нее и отбыл в Африку, а потом, когда вернулся, жил на улице Сибаритов, и никто ничего не слышал о нем до самой его смерти.

– Как он умер?

– Ах, ты разве не в курсе? Невероятная история! Об этом писали во всех газетах. Его, представь себе, убили осы.

– Осы? Как это?

– Он гулял в лесу один и нечаянно наткнулся на осиный рой. Вот осы всем скопом и накинулись на него. «В жизни не видел столько укусов на одном человеке!» – заявил тогда судмедэксперт. Он умер, потому что в каждом литре его крови было 0,3 грамма яда. Это неслыханно.

– А где его могила?

– Он просил похоронить его в лесу, под сосной.

– У тебя есть его фотография?

– Вон, посмотри на той стене, над комодом. Справа – Сюзи, твоя мать. Ты когда-нибудь видел ее такой молоденькой? А слева – Эдмонд.

Полысевшая голова, тонкие усики, уши без мочек, как у Кафки, выше уровня бровей. Лукавая усмешка. Сущий дьяволенок.

Рядом с ним Сюзи в белом платье вся сияла. Через несколько лет она вышла замуж, но свою девичью фамилию – Уэллс так и не поменяла. Словно не хотела, чтобы имя мужа бросало тень на ее потомство.

Подойдя ближе, Джонатан заметил, что Эдмонд держал два пальца над головой сестры.

– Он был изрядный шалун, да?

Августа не ответила. В ее глазах появилась грусть, когда взгляд упал на лучезарное лицо дочери. Сюзи умерла шесть лет назад. Пятнадцатитонный грузовик с пьяным шофером за рулем столкнул ее машину в овраг. Агония продолжалась два дня. Она все звала Эдмонда, а Эдмонд так и не пришел. Он снова был где-то далеко…

– Ты знаешь еще кого-нибудь, кто мог бы рассказать мне про Эдмонда?

– Гм… Был у него друг детства, с которым он частенько виделся. Они даже учились вместе в университете. Джейсон Брейгель. У меня, кажется, сохранились его координаты.

Августа, быстро заглянув в компьютер, дала Джонатану адрес этого друга. И нежно взглянула на внука. Он был последним живым отпрыском рода Уэллсов. Славный мальчик.

– Ну же, допивай чай, а то остынет. У меня есть еще «Мадленки», если хочешь. Я сама их делаю из перепелиных яиц.

– Нет, спасибо, мне пора идти. Приезжай как-нибудь к нам в новую квартиру, мы уже устроились.

– Договорились, но постой, письмо-то не забудь.

Лихорадочно перерыв большой стенной шкаф и жестяные коробки, она наконец отыскала белый конверт, на котором рваным почерком было выведено: «Джонатану Уэллсу». Клапан конверта был в несколько слоев заклеен клейкой лентой, чтобы уберечь его от несвоевременного вскрытия. Джонатан осторожно разорвал конверт. Выпал мятый листок – по виду из школьной тетрадки. На листке было написано:

«Никогда не спускайся в подвал!»

У муравьихи подрагивают усики. Она похожа на машину, которую надолго бросили под снегом и теперь снова пробуют завести. Самец пытается проделать это несколько раз. Он растирает ее. Обмазывает теплой слюной.

Оживает! Так и есть, двигатель запускается. Время забытья прошло. Все начинается снова, как будто она и не пережила эту «маленькую смерть».

Он опять принимается растирать ее, передавая ей тепло. Ей уже явно лучше. Пока он усердствует, она поворачивает к нему усики и прикасается к нему. Ей хочется знать, кто он.

Она ощупывает первый его сегмент, начиная с черепа, и узнает его возраст: сто семьдесят три дня. По второму сегменту слепая рабочая особь распознает его касту: самец-производитель. По третьему – его вид и город: лесной рыжий муравей из главного города Бел-о-Кана. По четвертому она определяет номер его кладки, который служит ему обозначением: он самец номер 327, снесенный в начале осени.

Она прерывает обонятельное декодирование. Остальные сегменты ничего не излучают. Пятый улавливает пахучие молекулы. Шестой служит для простого общения. Седьмой – для более сложного, наподобие полового. Восьмой предназначен для общения с Маткой. Наконец, три последних используются как дубинки.

Вот так, с помощью второй половины усика, она ощупывает одиннадцать сегментов. Но ей нечего ему сообщить. Тогда она отстраняется и в свою очередь отправляется погреться на кровлю Города.

Он делает то же самое. С работой тепловестника покончено – можно заняться ремонтом!

Выбравшись наверх, самец номер 327 осматривает разрушения. Город построен в форме конуса, чтобы можно было выдержать любое незначительное ненастье, однако зима выдалась гибельной. Ветер, снег и град сорвали первый покровный слой веточек. Часть выходов закупорены птичьем пометом. Надо живо браться за дело. Номер 327 направляется к огромному желтому пятну и впивается челюстями в твердую зловонную массу. С другой стороны уже просвечивает силуэт насекомого, которое роет изнутри.

В дверном глазке потемнело. На него смотрели сквозь дверь.

– Кто там?

– Это господин Гунь… Я насчет переплетных работ.

Дверь приоткрылась. Означенный Гунь опустил глаза – его взгляд упал на светловолосого мальчонку лет десяти, потом, опустившись ниже, – на крохотного песика, который, просунув нос между ног последнего, затявкал.

– Папы нет дома!

– Точно? Ко мне должен был зайти профессор Уэллс и…

– Профессор Уэллс – мой двоюродный дедушка. Но он умер.

Николя хотел было закрыть дверь, но посетитель в тот же миг подставил ногу.