УТЕС ДРАКОНА. Палеофантастика русской эмиграции - Михаил Фоменко Страница 3

А кафр Банга, держась несколько в стороне, сидит на корточках, смотрит вдаль странно блестящими глазами и думает. Думает какую-то древнюю, как сам кафрский народ, думу. Видит не то, что расстилается перед глазами, а какие-то странные, кошмарные картины, Бог весть где рождающиеся, плывущие, исчезающие вместе с клубами дыма от умирающего костра, вместе с гаснущими во мгле ночи искрами… И вдруг засмеется. Или вскочит, судорожно сжимая ружье, словно копье, готовясь метнуть его в невидимого для других врага, и крикнет.

Это — слова вызова на смертный бой, насмешки, презрения, кидаемые в лицо крадущемуся в густой траве врагу.

А потом опять опустится на землю, и сидит, охватив мускулистыми руками колени, и как-то качается, словно пьяный.

В общем, это была странная компания, и недаром среди охотников Лимпопо и разведчиков Родезии о всех ее четырех членах говорили, что их всех вместе «связал черт веревочкой».

Весной 1909 года они бродили в окрестностях озера Лунга: Бернштейн получил поручение какой-то берлинской фирмы доставить партию птичьих шкурок, Ван-Ховен воспользовался случаем побродить в непосещаемых еще европейцами областях Южной Африки, Кайо мечтал произвести разведки «на золото» или «на брильянты» и в тысячный раз толковал товарищам, что мифическое «море У-Гала» в действительности не что иное, как болота реки Лунга. А ведь всем известно, что когда-то тут, именно у берегов таинственного «моря», было царство негрского Наполеона, Вай-Гути, о богатствах которого ходит столько фантастических легенд. Вай-Гути, отравленный одной из своих жен, по преданию, погребен на дне могучего потока, и в гроб его положены груды драгоценных камней, собиранием которых он и занимался всю жизнь.

— Камень белой воды — ведь это же алмазы! — резонировал бельгиец. — Тяжелый желтый песок — это, конечно, золото. В общем, было бы очень недурно, знаете ли, отыскать место похорон черного царька. Правда, легенда говорит, что при его похоронах было поступлено точно так же, как когда-то при похоронах Аттилы, или как там звался король каких-то готов или вандалов? Знаете, его наследник отвел в сторону русло реки, в дне была вырыта обширная могила. Над гробом Вай-Гути зарезаны все его триста жен, тысяча невольниц и невольников, три тысячи военнопленных. А затем разрушили плотину, и воды потока хлынули вновь на старое русло, смывая горы трупов и хороня под илом гробницу Вай-Гути.

Но ведь было бы, думаю, не так трудно обнаружить то, второе, искусственное русло? Раз вы определите его, то почему же, например, не попытаться вновь отвести воду таинственной реки, а затем обследовать тщательно дно? В общем, если бы найти серьезные указания на близость погребенного сокровища, то ведь без всякого труда можно будет составить компанию капиталистов. Бельгия задыхается от избытка капиталов, не находящих себе применения. Словом, мы все можем сделаться богатыми, да, очень богатыми людьми!

Эти речи выслушивались, надо признаться, довольно равнодушно: едва ли кто из компании знал бы, что делать с деньгами, если бы, в самом деле, подвернулся случай разбогатеть.

У боэра Питера Ван-Ховена во время кровавой распри с англичанами погибли до последнего человека все его родные и близкие люди, на него часто находило нечто вроде черной меланхолии, и он тогда уходил в пустыню, избегая встречаться с себе подобными, за исключением Банга, Кайо и Бернштейна.

О кафре и говорить не приходилось: он десятки раз мог разбогатеть, потому что у него был какой-то дьявольский нюх на золото, он знал немало уголков, где драгоценный металл можно было без особых затруднений извлекать из недр земли, но он и сам не пользовался этим знанием и другим не желал открывать своих тайн, твердя, что брать золото из земли — страшный грех.

Не знал бы решительно, что делать с богатствами негрского Аттилы, и Бернштейн. Правда, иногда он вслух мечтал о том, что пора бы бросить бродяжническую жизнь, уехать в Германию, купить где-нибудь в окрестностях Гейдельберга, на берегу старика-Рейна, маленькую виллу и поселиться там, доживать последние годы. Комнаты все увешаны трофеями охот в Африке, коллекциями насекомых причудливых, фантастических форм. Пенковая трубка с головой Бисмарка, куда входит за раз чуть ли не четверть фунта душистого табачку. Старый верный друг и неизменный спутник в бродяжестве — сеттер. Камин, где горят, весело потрескивая, поленья сосны или горной ели. Молодая, веселая, ясноглазая, краснощекая певунья и хлопотунья Каролинхен или Марианнхен в качестве домоправительницы… Лихо!

Но на самом деле, когда однажды у Бернштейна скопилось десять или двенадцать тысяч марок и он, распрощавшись с бродяжнической жизнью, решил отправиться на родину, вся компания добралась лишь до Капштадта. Надо было «вспрыснуть дорожку» старику, собирателю насекомых и великому ловцу тропических пернатых.

И они засели вчетвером в каком-то кабачке, и ели, и пили, и пели, и без устали вспоминали эпизоды охотничьих скитальчеств от мыса Доброй Надежды до Абиссинии. И так длилось до той поры, когда выяснилось, что из денег Бернштейна остается только пара тысяч марок. Хватит запастись новыми ружьями, одеялами, порохом, купить десяток упряжных быков, чтобы вернуться опять в пустыню, приняться за любимое старое ремесло — за охоту и коллекционирование насекомых или ловлю птиц.

Иногда и теперь они вспоминали об этом курьезном эпизоде, причем для краткости говорили о целом периоде своей жизни не без юмора, как о «коллективной поездке в Европу».

Однако фантазия Кайо о сокровищах негрского царька несколько расшевелила их души. Бернштейна заинтересовало сходство южноафриканской легенды, родившейся всего двести лет назад, с легендой о смерти героя дней великого переселения народов, рожденной полторы тысячи лет назад. Ван-Ховену было безразлично, что делать, лишь бы уйти подальше от быстро надвигающейся на юг Африки «белой опасности», как он называл наплыв переселенцев из Европы. А кафру Банга было и подавно решительно все равно, куда идти и что делать: ведь всюду еще найдутся места, куда не проникает «черная полиция», организованная англичанами в южноафриканских колониях. И всюду найдутся полянки в лесу или холмы в степи, где можно развести костер, жарить на нем сайгу или зайца, кипятить кофе, сидеть, задумчиво следя блестящими глазами за уносящимися в темное небо огнистыми искрами, смотреть, как расплываются в теплом воздухе клубы синеватого дыма, так походящие на фантастические призраки, и слушать голоса неведомо откуда, неведомо чьи, — голоса степи и леса, быть может, голоса того, что умерло, что еще не родилось.

И вот все четверо очутились в обширной области болот между реками Кафоэ и Лунга, на берегах