Сыщик Бреннер - Шенгальц Игорь Александрович Страница 3

— Да, — вынужденно кивнул я. — Давайте бумагу.

Мартынов подвинул ко мне стопку листов и чернильницу, но сам не отрываясь смотрел мне в лицо. И, когда я начал писать, не выдержал:

— Бреннер, послушайте, я вас давно знаю, вы кто угодно, но не хладнокровный убийца. Даже в подобном экстраординарном случае. Но и меня поймите, я вас и сейчас-то отпускаю исключительно потому, что уважаю, как бывшего солдата, прошедшего огонь и воду. Много наших тогда полегло, а мы устояли… А сбежите, так и у меня голова полетит. Верите?

— Верю! — буркнул я, старательно выводя готические буквы чертова дойчева алфавита.

— Постарайтесь уж, — вполголоса добавил барон-капитан, наблюдая за тем, что я пишу, — не подвести меня…

Я только кивнул, понимая, что Мартынов убежден в том, что маниака убил я. И все его чувства и двадцатилетний опыт службы в полиции приказывали ему сунуть меня в камеру и держать там взаперти. Но он еще помнил, как во время войны мы выбрасывались с десантом из дирижаблей, в запечатанных намертво капсулах прямиком в гущу сражения, не зная, что ждет нас там: мгновенная гибель или вечная слава. Нам повезло, мы выжили. Однако боевое братство так просто не стиралось из памяти.

Поэтому я дописал свое чистосердечное признание, в коем поведал, что именно от моей руки погиб убийца, и барон-капитан отпустил меня на все четыре стороны под честное слово бывшего десант-риттера кайзер-императорской армии. Хотя, как известно, бывших военных не бывает. Все мы до сих пор мысленно где-то там, на полях былых сражений…

— Прошу не информировать никого из заинтересованных лиц о факте умерщвления Уорфилда. Это понятно?

Я кивнул, но с небольшим сомнением во взгляде. Понятно мне было все — дальше некуда. Вот только моя нанимательница — графиня С. (полное имя ее я не вправе разглашать — профессиональная этика) должна точно знать, что с этим гадом покончено навсегда.

Снимки ее пропавшего сына я обнаружил почти сразу, роясь в вещах дагеротиписта. Бедная графиня, теперь ей больше не на что надеяться. То, что сотворил с несчастным ребенком Жорик (или же существо, обитавшее в нем), было превыше человеческого понимания. Меня однажды спросили: есть ли что-то в твоей работе, что до сих пор вызывает рвотные позывы? Да, эти снимки несчастного мальчика вызывали у меня рвоту раз за разом, пока я совершенно не обессилел. В тот-то момент, кстати, и подловил меня Жорик, чуть не отправив к праотцам.

— Можете сделать неофициальное заявление в узком кругу, — правильно понял мои размышления Мартынов. — Но не больше! И если этот ваш репортер хоть слово напишет в своей жалкой газетенке — посажу и вас, и его!

Я вновь кивнул, теперь уже без капли неуверенности. Мне невероятно повезло, что это дело держал под личным контролем именно барон-капитан. Окажись на его месте кто-то другой, и я вряд ли отделался бы столь абстрактным отсроченным наказанием. Как минимум — сидеть бы мне за решеткой в ожидании справедливого решения суда. А тут — свобода, пусть условная и весьма ограниченная, но все же… А репортер, о котором он говорил, — мой давний друг и товарищ Грэг Рат, служивший в «Городских новостях» — ежедневном информационном листке, пользовавшемся изрядным спросом у населения.

— Я могу идти?

— Свободны, Бреннер. Пока свободны…

Не успел я покинуть здание, как не к ночи помянутый Грэг выскочил словно чертик из табакерки и, схватив меня за лацкан пиджака, потащил за собой. Я не сопротивлялся, все равно мне нужно было обдумать произошедшее, а лучшего собеседника, чем ушлый репортер, знающий все и обо всех, найти было сложно. Каким образом Грэг успел пронюхать о том, что появились свежие жареные факты, я и знать не хотел — это его работа, а он — лучший в городе.

Мы зашли в ближайший трактир, и Грэг повелительно махнул рукой половому. Тот подскочил к нам, почтительно склонившись, и выслушал заказ. Уже через несколько минут на столе перед нами стоял графинчик с водкой, разносолы и прочая закуска, да в таком количестве, что можно было бы накормить всю группу Семенова, если бы они пожелали присоединиться к нашей трапезе.

Я налил стакан до самого верха и опустошил его одним долгим глотком. Закусывать не стал.

Пищевод обожгло, но тут же пришло облегчение. Рат посмотрел на меня своими умными, хитрыми лисьими глазками из-за круглых очков, но комментировать мое поведение не стал. Себе он налил водки на два пальца, быстро выпил, закусил маринованным помидором, шумно выдохнул и только тогда, чуть откинувшись на спинку стула, спросил:

— Совсем плохи дела?

— Хуже не бывает, — кивнул я, раздумывая, не наполнить ли стакан вновь.

— Сейчас горячее принесут. Вид у тебя — краше в гроб кладут. Подкрепиться надо, а потом домой, в ванной отлежаться, в себя прийти.

— Я его взял.

— Маниака? — Грэг тут же забыл о своем предложении разойтись, вытащил блокнот и карандаш и придвинулся ближе, готовый жадно впитывать каждое мое слово.

— Да. Все получилось случайно. Мне поступила информация, что родители одной из жертв незадолго до похищения заказывали несколько дагеротипов для всей семьи. Вот я и решил переговорить с мастером, узнать, вдруг он заметил в процессе работы что-то подозрительное. Мне бы стоило вспомнить, что и в домах у некоторых жертв я видел свежие карточки, но тогда я не придал этому никакого значения. Дагеротипы заказывают многие, это сейчас в моде. И вот я пришел к нему в ателье с целью задать несколько вопросов…

Я все же налил себе водки, заново воскрешая в памяти недавние события и интерьеры. Стертые ступени, ведущие в подвал, заросший плющом вход с некогда яркой, но сильно уже выцветшей вывеской, первый рабочий зал, заставленный оборудованием, креслами и пуфиками для посетителей, белая фоновая ширма и несколько других ширм, с нарисованными разнообразными пейзажами — заказчикам такое нравится, — тяжелые бордовые портьеры до пола, разделявшие помещение на несколько частей, местами осыпавшаяся лепнина и высокий стул для клиентов. В углу — светоотражатель и штатив с подвижным зажимом, предназначенный для фиксирования головы клиента в одном положении. Но за последний год техника дагеротипирования ушла далеко вперед, и новые аппараты работали быстрее. Уже не требовалось по полчаса сидеть на стуле в одном и том же положении, чтобы снимок удался. Теперь на все хватало пять-семь секунд, а такое мог выдержать даже ребенок. Поэтому появилась мода и на детские карточки.

Грэг терпеливо ждал, не мешая мне вспоминать.

— Дверь оказалась открыта, хотя внутри никого не было. Я решил подождать владельца и между делом обошел помещение. Там-то, за дальней ширмой, я и обнаружил скрытую от случайных взоров секретную дверь…

— Кира, зная тебя, готов биться об заклад, что ты не смог пропустить подобное.

— Не смог, — согласился я. — Там был хитрый замок, но минут за пять я с ним справился. Стены в том, втором, зале были настолько толстыми, да еще и специально оббиты звукоизолирующим материалом, что даже самые громкие крики и призывы о помощи снаружи слышны бы не были…

Я вновь и вновь воскрешал в памяти жуткий подвал.

— И что ты нашел в том втором зале? — не выдержал Грэг моего затянувшегося молчания.

— Операционный стол, который он использовал для пыток. И десятки конвертов с сотнями, тысячами снимков… а на снимках — дети. Он их пытал, ужасно пытал…

Грэг сам налил мне еще выпить, я глотнул водку, не ощущая ее вкус. Грэг выпил тоже.

— Что ты с ним сделал? Убил? Поэтому тебя забрал Мартынов?

— Убил. — Я почувствовал, что наконец слегка опьянел. — Целых два раза убил! А в третий раз он убил себя сам…

— Кира, ты в порядке? — Грэг озабоченно попытался заглянуть мне в глаза.

Я подумал было, а не выложить ли мне ему все до конца, но потом вспомнил то существо, жившее в теле Жорика, и отказался от этой идеи. Ведь оно и сейчас где-то рядом, в городе. Может, оно уже нашло себе новую жертву и подселилось в нее. Да, так я и буду называть это существо — подселенец. И мне предстояло отыскать его и уничтожить. Я не мог просто взять и забыть, не после того, что оно сделало с теми несчастными детьми.