Андрей Калганов - Родина слонов Страница 30

— Да не, внучек, — в тон ответил Радож, — где уж мне, беззубому. Найдется кому...

По дороге, ведущей от Куябских ворот, пылил всадник. За ним едва поспевала рыжая собачонка.

Степан осадил жеребца, спешился, бросил повод дружиннику.

— Заняться нечем? Простого дела исполнить не можете?! Кто медведя притащил? — Белбородко разразился замысловатой бранью.

Собачка по кличке Лисок затормозила подле, грозно зарычала, намереваясь цапнуть кого-нибудь за ногу.

— Сидеть!

Песик заворчал, обиженно взглянул на хозяина, но подчинился.

Все знали, что с Белбородко, когда он в дурном расположении, лучше не связываться. А настроение у Степана было хуже некуда.

Дружина воинского вождя Истомы покинула Куяб, бросив славян на произвол судьбы. Поговаривали, что Истома ушел к злейшим врагам — хазарам. И еще поговаривали, что хазары собираются опустошить Полянские земли. Из всей рати осталось сотни две — воины, что пошли за тиуном Истомы Любомиром. Но двумя сотнями не остановишь нашествия тысяч!

Степан несколько дней объезжал родовые селения полян. Но роды после Истомовых поборов уже никому не верили и сынов в новую дружину отдавали неохотно. В Куяб Белбородко вернулся злой, как собака.

Из башенки, укрепленной на живой горе, высунулся старичок, сухонькой рукой указал на Кудряша и прошамкал:

— Это он зверя привел!

Степан почернел, надвинулся на парня:

— В поруб захотел, Кудряш?

— За что-о?!

В следующий момент Кудряш очутился на земле. Рука кметя сама собой потянулась за голенище — к засапожному ножу. Захлебываясь лаем, Лисок бросился на защиту хозяина. Вцепился в руку Кудряшу. Тот взвыл:

— Да убери ты репей этот, батька!..

— К ноге! — приказал Степан.

Лисок с сожалением выпустил Кудряшово запястье и подбежал к хозяину.

— Тяжела длань у тебя, воевода, — потирая челюсть, поднялся Кудряш. Любому другому он не спустил бы обиды, но не Степану, про которого говорили, что ярость его от самого Перуна, потому как он — Перунов посланец. Да и к ножу Кудряш потянулся лишь по привычке, не обнажил бы нож против ведуна.

За время, которое Степан провел в Куябе, он сделался начальником левого крыла войска. Начальником же правого крыла был Алатор — друг Степана. Пока все войско состояло из двух сотен, поэтому Белбородко правильнее было бы называть сотником, а не воеводой.

— Еще вопросы имеются?

— Уведу медведя, не ярись, — обиженно бурчал Кудряш, — я ж как лучше хотел.

Желая выполнить обещанное, Кудряш подошел к медведю и попытался ухватить цепь. Но косолапый, видно, решил, что с ним хотят побороться, и сграбастал Кудряша, принялся раскачиваться и рычать. Парень насилу вырвался:

— Ошалел?

Мишка обеими лапами ударил себя в грудь и стал приплясывать. Потом опять раскрыл объятья, зарычал, приглашая меряться силами.

Степан немного оттаял.

«Это ж надо, — подумал он, — как обстоятельства меняют человека. Жил себе спокойно в стольном граде Питере, работал колдуном-экстрасенсом, был человеком уравновешенным и почти интеллигентным. А сюда попал — сержант сержантом. Хоть то отрадно, что глотку деру по делу — ради искоренения анархических настроений».

Радож хрипло засмеялся:

— Ты где взял аркуду-то, дите малое, у скоморохов на меч выменял?

— Гридя выменял, — хмуро ответил Кудряш, — пес его знает на что...

Радож подозрительно сощурился:

— И что, прямо так тебе и отдал?

— Это ведь я перед Любомиром за парня слово замолвил, когда тот в Куябе появился. Батька Любомир его в отроки определил...

— Стало быть, должок возвернул?

— Ага, — подтвердил Кудряш. Десятник аж присвистнул:

— Ну, хлопцы, понаворотите вы делов!

Степан посмотрел на дружинников — те ухмылялись, но никто не желал встречаться с ним взглядом. Зато пришельцы таращились на Белбородко почище, чем на медведя.

«Зря я врезал Кудряшу, — подумал Степан, — не дело это подчиненных бить, хоть они того порой и заслуживают. От этого авторитет руководителя падает. Придется восстанавливать авторитет».

— Ну что, Кудряш, — более-менее дружелюбно проговорил Степан, — значит, пускай медведь так с цепью и бегает, народ пужает? Правильно я понимаю?

Парень вспыхнул, вырвал из рук дружинника копье и пошел на медведя. Степан перехватил древко:

— Медведь-то в чем провинился? — Белбородко снял перевязь с мечом, отдал Кудряшу: — Подержи.

— Не надо, сотник, — дружинник чуть не плакал со стыда, — сам заварил, сам и расхлебаю.

«Проняло парня, впредь десять раз извилинами пошевелит, прежде чем учудить чего-нибудь эдакое. И вообще надо заняться дисциплиной в дружинных рядах, а то прямо махновщина».

Лисок тревожно залаял. Белбородко подумал, что неплохо бы поручить любимца кому-нибудь из кметей. А то бросится его выручать, медведь мокрого места не оставит. Степан подозвал сыскача.

— Извини, братец, — прошептал на ухо любимцу Степан, — придется тебя на поводок посадить.

Шею собачки опоясывал ремешок, на котором болталось железное кольцо. Белбородко вытащил из-за пояса плотно свернутую веревку, продел в кольцо и завязал узел.

— Эй, Кудряш, — усмехаясь, проговорил Степан, — пригляди-ка, ежели, конечно, не боишься.

Кметь потер укушенную руку, ухмыльнулся:

— Ить, свирепая шавка, ан делать нечего... Кого другого до смерти закусает!

«А если бросится? — Белбородко медленно подошел к зверю, остановился шагах в пяти. — Да нет, не должен, ручной вроде».

Это в детских сказках медведь — животное неповоротливое и безобидное, на деле же — один из опаснейших хищников, проворный и хитрый. Так что для опасений основания имелись.

Степан бросил взгляд на стоящих гурьбой пришельцев.

— Кто главный? — крикнул Белбородко, сам того не зная, повторив вопрос Радожа.

Из башенки высунулся старичок и затараторил:

— Мы люди просветленные, по свету ходим и про чудеса всякие рассказываем...

— Откуда явились? — оборвал Степан.

— Из страны Синд[11] мы!

«Точно, цыгане, вернее, их предки, — обрадовался Белбородко, — то-то смотрю, облик до боли знакомый, только цветастых рубах не хватает. Вот вы мне, голубчики, и поможете...»[12]

Белбородко прекрасно понимал, что супротив медведя ему, безоружному, не сдюжить, хоть и силушкой бог не обидел, и сноровкой. Хотя бы какая силища — раздавит, и вся недолга. Косолапый рахитом не страдал — килограммов под двести пятьдесят, не меньше.

Лисок так и рвался с поводка, заливаясь лаем. «Хорошо, что привязал, — отметил Степан, — не то, ей-ей, задрал бы его мишка».

Рогатиной или мечом топтыгу, конечно, угомонить можно, только доблести в том немного. Медведь ручной, дрессированный, жаль душу звериную губить. Да и дружине какой урок, ежели Степан аркуду прикончит? Батька-командир в очередной раз лихость явил? Так лихости этой у каждого воя через край, лихость в сей смутный век — самое обыкновенное дело. Командир-то не мышцами — головой работать должен. И дружинник должен хитростью врага брать, а не дурным напором.

Мишка раззадорился на славу: топотал, скалил зубы, рычал, размахивал лапами — работал на публику.

До того, как попасть к Гриде, а потом к Кудряшу, косолапый ходил по ярмаркам со скоморохами, смешил люд. Кабы знать, как прежний хозяин управлялся с ним, можно было бы и изобразить смертельную схватку. Пошептал вовремя на ухо заветные слова, медведь на лопатки и лег.

Белбородко тех заветных слов не знал. Но они были и не нужны...

— Эй, ромалы, радуйтесь! — весело крикнул Степан. — Хочу, чтобы вы пели и плясали, чтобы почтили наших богов. Мы разрешаем вам остаться!

Старичок перевел остальным. Гурьба загомонила, сильно жестикулируя.

Медведь повернулся к цыганам и поклонился.

— Есть страдание, есть избавление от страданий, — залопотал старичок, — я, гуру Вишвамитра, пришел к вам со своими учениками и детьми своих учеников, чтобы направить на путь избавления!

Медведь почему-то зарычал, и толпа шарахнулась назад.

— Ты бы, гуру, не тянул, устроил бы праздник, как тебя просят, — усмехнулся Степан, — а то я за топтыгина не ручаюсь. Зверь дюже свирепый...

Старичок помрачнел, перевел остальным. Те тоже спали с лица.

— Учение Будды говорит, что страдание происходит от страстей, и мы пустились в странствие, чтобы обуздать страсти, нас обуревающие. А разве сможем мы обуздать страсти, если будем петь и плясать?

Ну что ты будешь делать! Страсти они обуздывают... Что-то не больно похожи на святых дервишей — ишь бабы как на молодцов-дружинников заглядываются, одна так даже зарделась от тайных мыслей. Мужики ревнуют, глазюками так и сверкают! Дети мурзатые бегают. Табор табором...

— Для того чтобы обуздать страсти, — проговорил Степан, — сперва надо их познать. Тот, кто не имеет мужества встретиться с ними лицом к лицу, никогда не достигнет нирваны. Вспомни судьбу Сидхарты, Вишвамитра!