Ефим Сорокин - Милостыня от неправды Страница 32

— Ной? — вскричала Ноема, будто из другого мира.

— Что с тобой, Ной? — Мать тормошила меня.

— Отец!.. Отец! — потрясенно пролепетал я. — Если они уже бальзамируют останки усопших… если… сделать копию с живого легче!..

— Успокойся, Ной! Это проблема дня завтрашнего, а пока мы должны предупредить людей патриарха Еноса, что над могилой Сифа хотят надругаться. Мафусал-каинит сказал, что за ним следят, так что теперь могут следить и за нашим домом… Первым из дома выйду я, и, если за нашим домом кто-то приглядывает, я уведу их. Вернусь дня через два. А к патриархам сифитов пойдет Ной.

— Я — с ним! — тут же вскрикнула Ноема.

— Нет! — спокойно и веско отрезал Ламех.

— Но я не знаю, где их катакомбы!

— Ты пойдешь с Манефой. Вам надо поспешать! Почему-то каиниты выкапывают человеческие останки в дни похорон. А очередная годовщина захоронения Сифа не за горами. Да, Ной, если по дороге случайно встретите знакомых отца моего Мафусала…

— Я понимаю, отец, не маленький.

— Ну и славно!

На дороге уже появилась пыль, когда мы с Манефой подходили к катакомбам патриарха Каинана. Пересеченные пропастями тропы казались дикими и опасными. По ним редко ходили путники. Ноема однажды сказала:

— Я будто вернулась в то время, когда мы с Енохом ходили по селениям сифитов, и он проповедовал о смерти и воскресении.

Пробыв у патриарха Каинана малое время, мы с миром были отпущены. И пошли к катакомбам патриарха Малелеила.

Пробыв у патриарха Малелеила малое время, мы с миром были отпущены, и пошли к катакомбам патриарха Иареда.

Пробыв у патриарха Иареда малое время, мы с миром были отпущены…

33

Очень скоро наши патриархи собрались в потае у праведного Еноса, сына Сифова, старейшего из живых патриархов.

После молитвенного гимна собрание произвело на свет следующий разговор:

— Говорил ли что-нибудь на нашу тему Енох? — через одышку спросил Енос и повернул свое тучное тело к Иареду, отцу Еноха.

— Он говорил общо. Что после вочеловечивания Господа останки некоторых из людей будут святы. На них будет Божья… забыл это слово… останки праведников будут исцелять болезни телесные и душевные. На этих святых останках станут служить Господу. Енох говорил, что тело должно быть погребено. Оно и в тлении существует. Оно как бы ждет нового воссоединения с душою. Тело будет воссоздано в вечности для Суда, когда Господь будет наказывать мир уже не водой, а огнем. Так говорил Енох. Все это тяжело для человеческого понимания. Что-то я могу передать неточно.

— Но что мы можем предпринять для защиты могилы праведного Сифа от поругания? — спросил патриарх Ламех, сын Мафусала. Мне было приятно видеть отца среди убеленных сединами патриархов. Он восседал за столом как равный им.

— Адама хоронил Бог, — напомнил патриарх Енос, сын Сифа. — Тайну захоронения Евы Сиф унес с собой в могилу, так что никто из нас не знает, где могилы прародителей. Не знают и каиниты. Сифа хоронил я. И каиниты могут знать, где могила Сифа. Мы по наивности своей и не думали ничего скрывать! Кто мог предположить, что его останки будет интересны для богомерзких опытов каинитов.

— И не только каинитов, — вырвалось у меня.

— Да, дожили, — продолжил Енос, — сифиты идут глумиться над останками своего патриарха.

— Какие они сифиты — прообраз объединенного человечества! — сказал кто-то из молодых.

— Они не любят нас больше самих каинитов!

— Подспудно им стыдно за свое предательство!

Патриарх Малелеил поднял руку, призывая к спокойствию, и сказал:

— Что мы реально можем противопоставить каинитам у могилы Сифа? Наверняка у них будет вооруженная поддержка.

Патриарх Каинан смотрел на вещи реально:

— Если пойдет сила на силу, нам долго не продержаться.

— Неужели, если кто-то из патриархов со своими людьми придут к могиле, каиниты посмеют осквернить ее? — вскричал кто-то из молодых.

— Каиниты способны на все, — сказал патриарх Енос. — Да, мы проиграем в вооруженном столкновении, но, если мы там, на могиле отца, помолимся, то воочию увидим, как Господь защитит останки Сифа! Но остается другой вопрос: когда?

Патриарх Ламех поднял руку. Енос кивнул, давая ему слово.

— Твердый Знак, со слов Мафусала-каинита, говорил, что Каина выкапывали в день его смерти. И других каинитов для бальзамирования доставали в день их смерти. Наверное, это уже какой-то обычай, так что жрецов-каинитов надо ждать со дня на день.

— А если нет? — спросил всех патриарх Енос.

— Оставим у могилы Сифа вооруженную стражу, — со священной серьезностью сказал патриарх Каинан. — Пусть каждый род подготовит такую стражу, и службу будем нести попеременно. И надо продумать, как нам оповещать друг друга при вооруженном конфликте.

И послышались молодые голоса:

— Надо будет, костьми ляжем возле могилы Сифа!

— Не могу принять предложение патриарха Каинана! — веско сказал патриарх Енос. — Не исключено, что желание каинитов забальзамировать Сифа — только легенда! А придумали ее для того, чтобы проявить наши катакомбы. Если каиниты действительно будут пытаться осквернить могилу, мое племя будет нести стражу у останков праведного Сифа. Не потому что мы лучше других племен, а потому что живем рядом… Поскольку годовщина смерти Сифа — через несколько дней, сегодня и выступаем.

— Ты, Енос, забыл, что серьезно болен, — подала голос жена Еноса.

— Осел довезет, — запросто сказал Енос, — здесь не так уж и далеко!

— Я еду с тобой, Енос, — твердо сказала жена Еноса.

— С каких это пор женщины стали распоряжаться в этом доме? — Большой живот Еноса возмущенно заколыхался под хитоном.

— С тех пор, как сифиты стали спускаться в шатры каинитянок, — сразу ответила жена Еноса.

С чувством неловкости выдержали паузу.

— Мы едем не в шатры к каинитянкам, — сердясь, сказал Енос.

— Мать права, — сказал кто-то из сыновей Еноса. — Ты, отец, нужен нам у могилы Сифа, но никто из мужчин не сможет ухаживать за тобой так, как мать.

— И не надо предполагать самого худшего, — сказал Иаред. — Тувалкаин на словах проповедует веротерпимость и вряд ли ему нужен сейчас вооруженный конфликт.

Я уговорил отца отпустить меня с людьми Еноса. И надолго распрощался с Манефой. Ее мать Сахарь сильно недужила, и патриарх Иаред попросил дочь поухаживать за болящей. Благословив меня, Иаред сказал:

— Только теперь становится понятно, почему Господь утаил могилу Адама.

34

В месяце урожая 930 года от Сотворения Мира, гласит допотопное предание, праотца нашего Адама посетил ангел. Произошло это у ручья, протекающего возле дома первого человека.

— …кажется, они уходят. — Адам взял корзину и стал собирать разбитые яблоки. Собирать их надо было сразу, ибо они загнивали, и слетались кусачие мухи, большие, точно бабочки. За воротами еще слышались пьяные голоса удаляющихся горожан. «Похоже, кто-то зарабатывает деньги на нашем показе», — подумал Адам, выходя во двор и щурясь от яркого дневного света. В ручье, протекающем через двор, плавали прибитые к бережку огрызки. Адам тяжело присел и стал собирать их в корзину. Вдруг над высокими воротами резко высунулось несколько человеческих голов. «Они не ушли, а только сделали вид, что ушли», — подумал Адам, получая по спине и по затылку яблоками. Адам тяжело поднялся и ковыляющей походкой побрел обратно к пещере. Пьяные головы над воротами вооружили языки свои против праотца и праматери и выкрикивали:

— Зачем вы в раю съели яблоко?.. Подавитесь ими!

— Адам, зачем ты ее послушал?

— Твой грех, Адам, породил смерть, почему ты еще жив, Адам?

— Ева, зачем ты породила нас, смертных? Кто просил?

— Адам, надо было оставаться мужчиной и не слушать богомерзкую бабу!

— Да еще и ее обвинил! — слышался обвиняющий женский голос и пьяный смех. — Мать греха, выйди к нам!

Ева с болезненного одра посмотрела на вошедшего Адама.

— Неужели им нравится унижать нас? Только что лица наши щадят от плюновения!

— Не знаю, — сказал Адам и подумал: «Может, Ева обратилась не ко мне, а к Богу?» — Я пошлю голубей Еносу и Сифу, пусть пришлют людей, пусть поживут у нас, а когда эти негодяи появятся снова, пусть обуздают язык их! — Адам с обиды всегда говорил эти слова и открывал дверцу голубиной клетки. И когда он снова открыл дверцу, Ева, как обычно, сказала:

— Те, кто кидает в нас яблоки — тоже наши дети! Мир стал тяжелым и несносным. Не хватало только нового кровопролития! Из-за нас… — После этих слов Адам обычно закрывал дверцу голубиной клетки.

Пьяные голоса снова стихли, и Адам снова вышел собирать яблоки. Адам вышел за ворота и вывалил огрызки в пропасть. Хулящие его достоинство и достоинство его жены горожане на каменной ограде обычно оставляли рисунки. Они оскорбляли взор Адама, и он смывал их водой из ручья. Хуже всего, стали рисовать на скале, и Адам по своей старческой немощи залезть туда не мог. «Я не могу забыть хитрости дьявола, оно известно и вам, — мысленно говорил Адам своим хулителям. — Вы же не обвиняете себя, что оставили молитву, — разве я вас не учил молиться? Каин, — Каин! — и тот строил жертвенник и возносил молитвы, — а вы? Пусть его жертвоприношение неугодно Господу, но Каин строил, возносил, — а вы? Вы хуже Каина! А вы говорите, что Бога нет — безумцы! И можно ли издеваться над человеком и изощрять против него язык свой за то, что Господь лишил его ликования с ангелами?» — Так мысленно негодовал Адам, смывая срамные рисунки с каменной стены, и не мог успокоить смятение внутри себя. Из очей его обильно лились слезы. Помутневшие облака шли так низко, что до них можно было дотронуться. В гряде туч, идущих на него, Адам сразу заприметил одну, похожую на черепаху: панцирь с подбрюшьем отдавали иссиня-черным, а голова — из белых облаков. Еловою синеву дальних склонов из хвоста черепахи-тучи орошал дождь. Подбрюшье метало молнии. Осыпаясь дождем, облако приближалось. Слышен был его шум в листве деревьев и в траве. Когда туча проплывала над извилистой тропкой (черепашья голова уже утратила свою четкость — расплылась), дрожащая белая молния ударила в землю, и почти одновременно с молнией сошел (именно сошел, а не спрыгнул и не слетел), — сошел из тучи на приручьевую некошеную луговину ангел и направился к Адаму. В сполохах молний луговая трава отдавала белым металлом. Точно туман клубился в ногах у ангела, скрывая подол его небесной ризы. Адам догадался, что отверсто его внутреннее зрение, а, значит, отверсты небеса, ибо человеку нельзя увидеть ангела телесными очами, нельзя слышать его телесным слухом.