Последний сын - Андреев Алексей Валерьевич Страница 32

— Нет. Без тебя не стал, — Телль почувствовал, как тревога жены передается ему.

— Хорошо, — удовлетворенно кивнула Фина. — Давай, когда Ханнес уснет, все посмотрим и решим.

— Он, наверно, нас уже заждался, — Телль поднял голову на окно сына. — Пошли?

Телль открыл дверь. Когда Фина вошла в подъезд, он взял ее за руку. Так они поднялись на этаж. Пропустив Фину в квартиру, Телль ждал на лестничной площадке, пока она разуется. Громоздкие грубые туфли снимались тяжело. Фина одной рукой оперлась о стену, чтобы другой высвободить заклеенные пластырем натертые ноги.

На включенный в прихожей свет из своей комнаты вышел Ханнес.

— Мама! — удивленно воскликнул он. — А я ждал, что папа первым придет.

— Я здесь, сынок! — Телль шагнул в прихожую, махнув Ханнесу рукой.

На столе в кухне стояли три чашки с чаем. Ханнес осторожно взял одну из них.

— Уже остыли. Я увидел, как папа идет домой и пошел ставить чайник. Было еще светло.

Фина вопросительно взглянула на мужа.

— Я смотрел на окна и не заметил тебя, — оправдывался Телль.

— Я не был вот прям у самого окна. Я был, — Ханнес вытянул руку, — еще дальше, чем, если так.

Переодевшись в домашнее, Фина прошла к сыну на кухню.

— Спасибо за чай, родной! Я очень хотела пить! — проведя рукой по голове сына, она взяла чашку.

Ханнес сел на табурет у стола.

— Я думал, мы будем вместе чай пить, — чуть двигая свою чашку, произнес он.

— Будем! Давай только чайник нагреем и сделаем еще! — бодро предложила Фина.

Взгляд ее зацепил висевший за открытой дверью кухни фартук. Сама Фина фартука не надевала со времен детского дома. Она очень удивилась, когда сын принес его из школы, купив там на благотворительной ярмарке, где собирали деньги на помощь голодающим детям какой-то африканской страны. Фартук сшили на уроках труда старшие ученицы. Увидев его, Ханнес решил сделать маме подарок. В школе учили, что еду на кухне надо готовить всегда в фартуке, а его у мамы никогда не было.

Поставив на плиту макароны, Фина вытащила из-под стола табурет и села рядом с сыном.

— Ты хотел ужин приготовить нам? — улыбнулась она, показав на фартук.

— Да. Я открыл ящик, где стоят крупы, но так и не решил, что лучше, — пожал плечами сын.

— Почему?

— Ты говоришь, что манная каша лучше, папа любит — которая в банке под номером три, а я хотел макароны, — Ханнес выглядел озадаченным.

— Ну и сварил бы макароны, — подхватила Фина.

— А если бы вы не стали? — осторожно спросил сын.

— Мы же с работы только пришли. Еще как бы стали! — воскликнула Фина.

Воспрянув духом, Ханнес выпрямился. Фина положила ладонь на руку сына.

— Все, что бы ты ни делал, о чем бы ни думал и что бы ни говорил, мне очень важно. И папе тоже.

— А что папа все не идет к нам? — вспомнил вдруг сын.

Взглянув на него, Фина встала и быстро вышла из кухни. В родительской было темно. Фина включила свет. Дверь стукнулась о ноги сидевшего на полу у стены Телля и поплыла обратно.

— Ты чего сидишь здесь, еще и в темноте? — не поняла Фина.

— Думаю, — пожал печами Телль.

— А письмо где?

Телль кивнул на кровать, где лежал запечатанный конверт. Фина спрятала его под подушку.

— Потом. Договорились же.

Подойдя к мужу, она протянула ему руки, чтобы помочь подняться.

— Макароны убежали, — вошел Ханнес. — Я их выключил и накрыл крышкой.

— Отлично! — похвалила его Фина. — Тогда доставай колбасный сыр.

Когда все сели за стол, она положила ладони по обе стороны тарелки и торжественно посмотрела на сына.

— Если бы не Ханнес, мы бы остались без ужина. Спасибо тебе, родной!

— Пожалуйста!

Довольный Ханнес наклонился к своей порции. Поев первым, Телль сидел теперь, наблюдая за сыном.

— Папа? — остановив вилку у рта, спросил Ханнес.

— Не отвлекай его, — строго сказала мужу Фина. — Поел — иди в комнату.

— Я лучше сделаю чай и помою посуду.

Телль встал из-за стола, зажег конфорку под чайником, а потом повернулся к раковине и открыл кран.

— Чашки ополосни, — Фина поставила ему со стола три чашки от чая, который к их приходу делал Ханнес.

— Вот ты зря меня подняла со стола, когда Ханнес ел, — сказал негромко Телль, ополаскивая вымытую кастрюлю. — Все дни без него, кроме воскресенья. Хочется смотреть, как сын ест, спит, читает, как он думает, радуется.

Убрав кастрюлю, Телль быстро вымыл чашки и протянул их жене.

— На тот момент самым важным было то, что Ханнес ест, — осторожно, чтобы сын не видел, ответила Фина. — Мешать, глазея на него, не надо.

Телль понимал, что жена не хотела его обидеть своими словами. И все же они задели Телля. Было так, словно он провел рукой по некрашеному дощатому забору.

— У нас нет печенья? — как издалека раздался голос сына.

— Было, — сходу вспомнила Фина. — "Шахматное".

— "Шахматное" я съел, пока вас не было, — признался Ханнес.

— Тогда давай просто так чай попьем. Не успела я сегодня ничего вкусненького купить… — сказала Фина. — Забыла.

Стоя позади жены, возле мойки, Телль наблюдал, как Ханнес медленно пил чай, обхватив чашку ладонями. Когда сын, чувствуя взгляд, поднимал голову к отцу, тот сразу переводил глаза на свою чашку на столе, из которой лениво поднимался пар.

— Пап, ты что чай не пьешь?

— Горячий, — Телль обрадовался, что сын обратился к нему.

— У меня не горячий.

— У тебя что там, вода льется? — забеспокоившись, Фина заглянула за мужа. — Закрой кран.

Тонкая струйка воды лилась в раковину. Фина давно еще рассказывала, как в детском доме их учили беречь воду и свет, наказывая, если что-то горело попусту или проливалось лишнее. Жена до сих пор не могла избавиться от вбитой привычки их экономить, ненавидя ее, как и все остальное, вынесенное из детдома.

Телль повернул кран.

— Спасибо, — Ханнес отодвинул пустую чашку. — Мне с вами посидеть?

Фина видела, что сын уже устал, и чуть качнула головой.

Ханнес отправился в свою комнату. Телль хотел было пойти за ним, но Фина взяла его за руку.

— Не надо, — мягко сказала она. — Дай все же Ханнесу побыть одному. Чашки я сама помою.

Сев на табурет, Телль уставился на свой чай. Фина готовила суп на следующие дни.

— О чем думаешь? — небрежно спросила она мужа.

— Да о чем тут другом можно думать? — Телль не поднимал глаз от узора на клеенке стола.

— Слушай: тяжело, да. Но не надо этой тяжестью мешать жить другим. Не нагнетай, — попросила Фина.

— Хорошо, не буду.

Телль порой слышал от жены такие слова, которые, кроме нее, вокруг никто не произносил. По Нацвещанию часто дикторы рассказывали, как в других странах народ "угнетают", а слово "нагнетают", как ему казалось, говорила только Фина. Телль связывал это с тем, что она много читала — особенно раньше, когда не так уставала, когда не было детей, и когда еще можно было найти разные книги. Сейчас Фина перед сном иногда открывала что-то из прочитанного Ханнесом. Как правило, надолго ее не хватало, и наутро книга оказывалась в сумке. На работе Фина старалась читать в перерыве, но, случалось, что политинформация и обязательная, как для сидячего работника, производственная гимнастика занимали все отведенное на обед время.

Телль подошел к комнате сына. Дверь была чуть приоткрыта. Телль увидел, что Ханнес читал. Голова его была скрыта за книгой, ноги свисали с дивана. Приглядевшись, Телль узнал обложку "Принца и нищего". Ханнес читал его уже четвертый или пятый раз.

— Ты чего тут стоишь? — раздавшийся сзади голос Фины напугал Телля.

— Просто.

Радио в коридоре объявило время — 20.55. Надо было включать Нацвещание. Фина зашла в родительскую спальню и повернула выключатель телеприемника. Дождавшись, пока засветится экран, она настроила громкость, чтобы не было совсем тихо, после чего закрыла дверь в комнату.

— Пошли, переберешь пшено, — шепнула Фина мужу. — Я завтра кашу утром сварю — и нам на завтрак, и Ханнесу на весь день.